Харагуа - Альберто Васкес-Фигероа 6 стр.


— До сих пор я был всего лишь сумасбродным безумцем, страдающим манией величия, хотя этот остров переполнен сотнями таких. Вот так-то, мой друг! Хотя никому кроме меня не пришло бы в голову сигать в море и потрошить акул, не умея при этом плавать, и никто другой не пьет с утра до ночи, как я. — Он выпустил густую струю дыма и столь же невозмутимо добавил: — Так что я — самый ничтожный и бесполезный испанский кабальеро.

— Думаю, вы преувеличиваете.

— Никому я не нужен, и вы это знаете. Никто не ценит меня, кроме вас. К тому же меня вот-вот упекут в тюрьму — и вполне заслуженно, кстати — за долги и драки.

— В вашей власти все изменить, — заметил канарец.

— Да я уж пытался, — невесело рассмеялся Бальбоа. — Каждый день, просыпаясь утром, я даю себе слово измениться, и в итоге вечером ложусь спать все тем же, — он вновь затянулся толстой сигарой и добавил: — Но я знаю человека, который мог бы пробиться к Овандо и повлиять на него. К сожалению, сейчас дела его обстоят неважно, и слава у него уже не та. Вы, наверное, слышали о нем: это Алонсо де Охеда.

— Охеда! — изумленно воскликнул Сьенфуэгос. — Вы хотите сказать, что великий Алонсо де Охеда здесь, на острове?

— Всего несколько дней назад он вышел из тюрьмы.

— Из тюрьмы? — повторил канарец пораженно. — Никогда бы не подумал, что столь незаурядный человек может попасть в тюрьму.

— Это довольно запутанная история, и где-то даже смешная, — ответил Бальбоа, подзывая трактирщика, чтобы тот принес еще кувшин вина. — Видимо, в Севилье он связался с парочкой мерзавцев, которые обещали ему финансирование экспедиции, посвященной мирному освоению провинции под названием Твердая Земля, губернатором которой его провозгласили их величества. Но, видимо, у этих людей с самого начала не было иной цели, кроме грабежа, поскольку, едва ступив на берег, они принялись измываться над туземцами и насиловать их женщин. Разумеется, Охеда этого не стерпел и, когда экспедиция подошла к концу, конфисковал награбленное и взял курс на Санто-Доминго. Мерзавцы, в свою очередь, устроили мятеж, взяли его в плен и заковали в цепи, — Бальбоа рассмеялся так, словно сам был свидетелем этой сцены. — Однако в ту ночь, когда они встали на якорь у берега, Охеда как-то исхитрился соскользнуть в воду и попытался вплавь добраться до берега, чтобы сообщить обо всем властям, но не учел тяжести цепей и пошел ко дну.

— Быть того не может!

— Как на духу! К счастью, один из его верных людей поднял крик, и его успели спасти, но Охеда нахлебался воды, и его пришлось откачивать целый час. Можете себе представить? С тех пор Охеда пьет только вино... Итак, он остался в живых, но вскоре его обвинили в незаконных хищениях и приговорили к тюрьме, где он и провел два месяца. Тем не менее, вскоре все разъяснилось, так что теперь он на свободе, а в тюрьме оказались его обвинители.

— Боже! — воскликнул канарец. — Действительно, любопытная история!

— Самое скверное здесь то, что ему пришлось потратить на судей и адвокатов все свое золото, и теперь он оказался нищим, — Бальбоа восхищенно цокнул языком. — Тем не менее, Охеда по-прежнему остается самым любимым и уважаемым человеком на острове. И, как я слышал, Анакаона всегда была его большой любовью, так что он сделает все возможное, чтобы ей помочь.

— Где я могу его найти? — спросил канарец.

— Думаю, его нетрудно найти, — ответил Бальбоа. — Но сначала допьем то, что осталось на дне этого кувшина...

Уже стемнело, когда они наконец постучали в дверь скромной глинобитной хижины, крытой соломой. Собственно, двери как таковой здесь и не было: ее заменяла тростниковая циновка, закрывавшая дверной проем. В ответ на стук циновка откинулась, и из-за нее показалось лицо индианки с огромными выразительными глазами, чья редкая экзотическая красота уже начала увядать.

— Здесь живет капитан Охеда? — спросил Сьенфуэгос, уверенный, что ошибается, поскольку все еще не мог поверить, что знаменитый кастильский аристократ может обитать в подобном месте.

— Капитан Охеда мертв, — раздался хриплый голос, прежде чем женщина успела открыть рот. — Мертв и похоронен.

— Да бросьте, капитан, не говорите глупостей! — воскликнул Васко Нуньес де Бальбоа, не в силах сдержать улыбки. — Весь мир знает, что вы бессмертны!

— Бальбоа! — в голосе незнакомца прозвучала тревога. — Боже милосердный! Сколько раз повторять: нет меня! Я мертв, мертвее египетской мумии! Более того, меня съели акулы, с которыми вы в недобрый час разминулись.

— Я пришел не для того, чтобы просить у вас денег, — возразил эстремадурец.

— Лучше попросите у собаки кость! — огрызнулся Охеда.

— Клянусь вам! Я лишь сопровождаю одного человека, который очень желает встретиться с вами: это супруг доньи Марианы Монтенегро; некий Сьенфуэгос по прозвищу Силач.

Изнутри послышался изумленный возглас, а через минуту циновка откинулась, и за ней показался знаменитый капитан, храбрейший из храбрых и лучший фехтовальщик своего времени, которому пришлось встать на цыпочки, чтобы рассмотреть лицо рыжеволосого гиганта.

— А ведь точно! — воскликнул он радостно. — Пресвятая Дева! Ни за что бы не поверил!

Он жестом пригласил их войти; когда же гости разместились на вытертых циновках, составлявших почти единственную мебель в доме, хозяин протянул руку, чтобы коснуться бороды Сьенфуэгоса и убедиться, что его гость — действительно человек из плоти и крови, а не волшебное видение.

— Сколько лет я слышу о ваших подвигах! По правде сказать, я не верил во все эти россказни, считал их байками — и вот вы здесь, в моем собственном доме!

— Почему же вы в них не верили? — удивился канарец.

— Слишком уж идеальным вы выходили, если верить рассказам доньи Марианы, — признался Охеда. — Но сначала расскажите, как вы поживаете.

— Не слишком хорошо, признаюсь честно, — ответил Сьенфуэгос. — Слишком много несчастий случилось в последнее время, а теперь вот еще и Анакаона...

— С принцессой что-то случилось? — встревожился Охеда. — Неужели Овандо?..

— Обманом захватил ее в плен, а теперь собирается повесить, — закончил канарец.

— Ублюдок! — выругался отважный капитан. — Я знал, что от этого «дружеского визита» не стоит ждать ничего хорошего, но мне и в голову не приходило, что он осмелится на такое...

— Тем не менее, осмелился. И если ветер не переменится, то, скорее всего, уже завтра он будет здесь. Именно поэтому я и решился вас побеспокоить.

— Вы правильно поступили, — ответил Охеда, крепко пожимая ему руку. — И я благодарен вам за это! Я глубоко привязан к Золотому Цветку, она занимает большое место в моей жизни.

Легким кивком он указал на туземку, молча сидевшую на корточках в дальнем углу комнаты, и добавил:

— Наши пути разошлись, а потом я встретил Исабель, но тем не менее, я по-прежнему считаю ее одной из самых восхитительных женщин, каких встречал в своей жизни. Что я могу для нее сделать?

— Мы еще и сами не знаем, — вмешался Нуньес де Бальбоа, который до сих пор старался держаться в сторонке, зная, что Охеда не слишком его жалует. — Но могу вас заверить, что если и есть на земле человек, которого губернатор может послушать, то это вы.

— Я? — смутился тот. — Почему вы думаете, что он меня послушает?

— Потому что вы — Алонсо де Охеда.

— Алонсо де Охеда! — с горькой иронией повторил тот. — Да, конечно, я Алонсо де Охеда — и что? Посмотрите, как я живу! Да и то, эта хибара принадлежит не мне, а дяде моей жены. Вот уже три дня, как мы почти ничего не ели, — он печально рассмеялся. — И вот скажите теперь: многого ли стоит Алонсо де Охеда, если он неспособен ни жить, как цивилизованный человек, ни прокормить семью? Что я могу сделать для других, если ничего не могу сделать для себя самого?

— Бросьте, капитан, — примирительно ответил Бальбоа. — Разумеется, проклятая гордость не дает вам равнять себя с Овандо, поскольку официально вы являетесь губернатором куда более обширной и богатой провинции Твердая Земля, однако ваше имя по-прежнему способно открыть многие двери; не то что мое, при звуке которого все двери запираются на засовы.

— Вы сами сделали все для того, чтобы они перед вами закрылись, — заметил Охеда. — На этом острове не найдется ни одного мужчины, которому вы не задолжали денег, и ни одной женщины, на которой не пообещали бы жениться. Вы величайший в мире обманщик, склочный, ленивый, блудливый, вечно пьяный, только и умеющий, что раздавать пустые обещания, которым давно уже никто не верит.

— Согласен, я никогда не был образцом добродетели, — ответил Бальбоа. — Но это не моя вина, а вина моего отца, от которого я унаследовал все эти пороки, — отмахнулся он. — Но это не относится к нашему делу, а что действительно имеет значение, так это чем мы реально можем помочь принцессе. Насколько я помню, капитан Кастрехе, назначенный теперь военным советником губернатора, когда-то служил под вашим началом.

— Так и есть. Но как офицер он полный профан, а как мужчина — натуральный кастрат, которого интересуют лишь деньги.

— Если вопрос в деньгах, то у меня немного есть, — признался Сьенфуэгос. — Деньги Ингрид уже закончились, но я думаю, что люди губернатора не откажутся от золота Анакаоны.

— Золото Анакаоны! — с улыбкой произнес Охеда, словно иронизируя над самим собой. — Я помню, как она предстала передо мной, вся увешанная золотом с головы до ног, а я — каким же безумцем я был тогда! — снимал с нее все это золото и бросал его в воду, чтобы она поняла — я люблю ее, а вовсе не ее богатства.

— Вы бросали золото в море? — ошеломленно повторил Бальбоа. — Вы шутите!

— Это была величайшая глупость в моей жизни! — с горечью признался Охеда. — Там были ожерелья, браслеты, серьги и золотой нагрудник, украшенный драгоценными камнями стоимостью в целую империю. Боже мой! В ту минуту мне казалось, что я поступаю романтично, но сейчас понимаю, что это была самая настоящая глупость. Если бы я сохранил все эти вещи, сейчас мы могли бы выкупить Анакаоне свободу.

— А еще говорят, будто бы самый чокнутый тип на всем острове — это я! — посетовал Бальбоа. — Ну ладно! То золото давно уже на дне моря, там оно и останется. Давайте забудем о нем и перейдем к сути. Что вы собираетесь предпринять, чтобы повлиять на Овандо?

— Ничего.

— Весьма немного!

— Я человек действия, а не подковерных интриг, — ответил Охеда. — Разбирайся я чуть лучше в придворных дрязгах — быть может, жил бы теперь в замке, а не в этой лачуге. Мне остается лишь повторить: что я могу сделать для другого, если не могу сделать этого даже для себя?

— Думаю, вам стоит смирить гордость.

— А вы придержите язык, Бальбоа! — едва не подскочил рассерженный Охеда. — Следите за словами, если не хотите познакомиться с моей шпагой.

— Я признаю, что со шпагой вы могли бы и меня одолеть, — ответил тот. — Никто не сомневается, что вы лучший фехтовальщик на земле. Зато я мог бы взамен научить вас смирению, когда оно необходимо для дела, а нет более благородного дела, чем спасти принцессу Анакаону от виселицы.

— Мне и самому не дают покоя эти мысли, — пробормотал Охеда, изо всех сил стараясь взять себя в руки. Затем повернулся к канарцу. — Ну а вы, Сьенфуэгос, вы тоже считаете, что я могу чем-то помочь принцессе?

— Не знаю, — честно ответил тот. — То есть, я не сомневался в этом, когда слышал о непревзойденном Охеде, но тот Охеда, которого я сейчас вижу перед собой, вызывает у меня большие сомнения.

— Этот костер давно отгорел, остались одни головешки, — тускло ответил Охеда. — Тридцать сражений, тысячи приключений в неизведанных морях и диких землях, сотни побед со шпагой в руке — вот к чему они меня привели, вот что от меня осталось.

С трудом верилось, что этот человек полутора метров ростом, изможденный, оборванный, иссохший от голода и лишений, совершенно не похожий на того странствующего рыцаря, каким представал в легендах, способен спасти принцессу из когтей дракона. Скорее уж он напоминал печального нищего, который сам нуждается в сострадании принцессы. Сьенфуэгоса охватило уныние, на миг подавившее его неукротимый дух.

— Вот черт! — воскликнул он под конец. — Сдается мне, что все эти невероятные истории о героях, злодеях, завоевателях и прекрасных принцессах на деле оказываются столь же унылой реальностью. Просто не верится, что когда-то Анакаона была знаменитой королевой, с ног до головы обвешанной драгоценностями, а вы — гордым и страстным любовником, который безоглядно бросал их в море.

— Да, так оно и было, но с тех пор прошло почти десять лет.

— И куда вы бросили эти драгоценности?

— В море.

— Ну разумеется, — проворчал Сьенфуэгос. — Понятно, что в море. А где именно?

— В нашей прежней столице: в Изабелле.

— Можете вспомнить, в каком именно месте?

— Возле пещеры, в полулиге к западу от усадьбы доньи Марианы.

— Там, где песок и скалы?

— Да, песок и скалы.

— Там очень глубоко?

— Откуда я знаю? — раздраженно бросил Охеда. — И вообще, к чему весь этот глупый допрос? Уж не собираетесь ли вы отправиться туда, чтобы найти золото?

— Если это поможет спасти принцессу, то да.

— Вы с ума сошли!

— Еще вопрос, кто здесь сошел с ума, — ответил канарец. — Тот, кто впустую разбрасывается богатствами, или тот, кто собирается их вернуть?

— С тех пор прошло много лет.

— Для золота времени не существует, — ответил Сьенфуэгос. — Годы над ним не властны. Возможно, оно по-прежнему там, а может быть, и нет, но в любом случае, стоит попытаться его найти...

— А вы действительно таковы, как о вас говорят! — рассмеялся Охеда, ткнув в него пальцем. — Сказать по правде, я не очень-то верил рассказам доньи Марианы, но теперь и сам вижу, что она говорила правду. Только человек, который отправился в Индию, будучи уверенным, что плывет в Севилью, может думать, что сумеет вернуть то, что поглотило море.

— Лучше быть мечтателем, грезящим о несбыточном, чем героем, оплакивающим свои неудачи.

Как Сьенфуэгос, так и Бальбоа решили расшевелить этого человека, которому едва исполнилось тридцать три года, а он уже из живой легенды превращался в обветшалую реликвию.

— Легко быть отважным и блистательным, когда все вокруг смотрят на вас с обожанием, как на непревзойденного мастера шпаги, — тем же тоном продолжал канарец. — Но сохранять мужество, пребывая в забвении, зная, что никому больше нет дела до вас, намного труднее. А мужество, знаете ли — это вовсе не обязательно умение выпустить кишки противнику.

Алонсо де Охеда стиснул зубы и закатил глаза, давая понять, что за последнее время он столько раз слышал эти слова, что они уже набили оскомину. Наконец он повернулся к индианке, по-прежнему неподвижно сидевшей в углу в позе сфинкса, и ласково спросил:

— Ну, а ты что скажешь?

— Золотой Цветок — луч света, озаряющий путь моего народа, — просто ответила та.

— Боже! — воскликнул Охеда. — Только этого не хватало! — Он повернулся к канарцу. — И что конкретно вы намерены делать?

— Прежде всего, побрить вас, подстричь и как следует отмыть мочалкой и мылом.

— Отмыть — ужаснулся Охеда. — Какое отношение, черт возьми, это имеет к нашим делам?

— Когда я отмою вас до скрипа, то куплю вам самый роскошный хубон и лучшие на острове сапоги, а также хорошую шляпу и шелковый плащ. В таком наряде вы предстанете перед Овандо и сможете вести с ним спор на равных.

— На равных? — недоверчиво переспросил тот.

— Ну конечно! — заверил его Сьенфуэгос. — Как губернатору большой провинции Твердая Земля, вам надлежит обсудить с Овандо некий деликатный вопрос, который может повлиять на политику короны в Индиях, поскольку казнь Анакаоны крайне неблагоприятно отразится на судьбе наших будущих поселений на континенте.

— Боюсь, он просто пошлет меня ко всем чертям.

— Весьма вероятно, что так он и сделает, — согласился Сьенфуэгос. — Но если вы помните, однажды он уже не послушал Колумба и Хуана де ла Косу, опытнейших моряков, и в итоге погубил флот и несметные богатства. Точно так же и теперь, если он не послушает людей, куда лучше знающих нравы местных жителей, то рискует спровоцировать новую катастрофу, чего их величества уж точно ему не простят.

— Ну вы и наплели! — воскликнул пораженный Бальбоа. — Право, чем больше я вас узнаю, тем больше вы меня удивляете своей способностью перевернуть все с ног на голову. И все же вы совершенно правы! — добавил он убежденно. — Никаких посредников! Охеда должен лично предстать перед губернатором и сказать ему правду.

— А что будете делать вы, пока я буду говорить ему эту самую правду? — поинтересовался Охеда. — На лютне тренькать? Позвольте вам напомнить, что я совсем недавно вышел из тюрьмы, и у меня нет ни малейшего желания туда возвращаться.

— Если вы считаете, что моя помощь будет вам полезна, то я с удовольствием пойду вместе с вами, — заверил Бальбоа. — Вот только боюсь, что если вы заявитесь в алькасар в сопровождении такого оруженосца, нас обоих попросту спустят с лестницы.

— Пожалуй, вы правы, — сдался Охеда. — Уж лучше я пойду один, чем в такой дурной компании.

— Итак...

Благородный идальго, капитан Алонсо де Охеда, герой битвы под Гранадой, первооткрыватель Венесуэлы, которой дал имя, покоритель земель и народов, победитель более чем в ста тридцати поединках, в которых не получил даже царапины, преданный паладин Пресвятой Девы и зеркало добродетели, глубоко задумался, после чего нежно улыбнулся прекрасной индианке Исабель и неохотно бросил:

— Найди ножницы и подстриги мне волосы и бороду, — а потом обреченно вздохнул и добавил: — И приготовь ванну.


4


Как и предполагал Сьенфуэгос, едва корабль губернатора обогнул мыс Сан-Мигель на западной оконечности Эспаньолы, как его подхватило коварное течение, а прямо в лицо ударил встречный ветер, так что пришлось продвигаться к столице немыслимыми зигзагами. Корабль еле полз; за то, что он вообще двигался, следовало благодарить отчасти тяжелый грот с хитрой оснасткой, отчасти — осмотрительного капитана, не желавшего упускать из виду берег, чтобы не затеряться посреди неизведанных просторов Карибского моря.

Назад Дальше