Он открыл вторую раму, осторожно выглянул в окно. Черный, продолговатый автомобиль стоял у подъезда, возле него никого не было. Шофер, надо полагать, сидит на своем месте. Хорошо.
Есть еще вариант. Тех, кто идет, человек пять, не больше. Больше не поместилось бы в машину. Он может справиться даже без оружия. Будь у него оружие, пусть не огнестрельное, пусть «прикиданные» ножи, он бы без дальнейших раздумий пошел на этот вариант. Дело бы решилось ровно за две секунды, чекисты бы ничего не успели понять. Без оружия времени уйдет чуть больше. И кто-нибудь из чекистов может спустить курок. Хотя нет ничего катастрофического в том, что в случае стрельбы возникнет переполох. Пока прибудут новые чекисты, он успеет не то что «прибраться» в квартире, обойдя всех жильцов, но и спокойно скрыться из дома, попутно ликвидировав шофера. Вариант хороший. Но! Даже если чекисты будут держаться кучей, облегчая ему задачу, на нанесение ударов все равно уйдет какое-то время, за которое кто-нибудь проворный успеет выхватить пистолет и сделать выстрел. (А ведь они могут рассредоточиться по квартире и оружие изготовить заблаговременно). И одного выстрела может ему хватить. Даже если он уйдет с линии огня, возможен какой-нибудь дурацкий рикошет. А он не может рисковать, не имеет права. Достаточно ранения, чтобы на операции был поставлен крест. Потому что операция держится на нем одном, дублеров нет.
В квартирную тишь ворвался длинный, настойчивый звонок в дверь. Марина вздрогнула. Звонили и звонили. К трезвону добавилась колотьба в дверь. Били, похоже, ногой.
Он решил. В сложившихся обстоятельствах оставить в живых выгоднее, чем убивать. Навроцкий притянул к себе девушку. Ее лицо оказалось возле его лица.
– Слушайте внимательно и не перебивайте, Марина. – Его голос, как ночной мотылек, чуть слышно трепетал крыльями в ночной комнате. – Я, ваш любовник, ушел от вас ночью, справив свои мужские дела. Познакомились вы со мной сегодня, знаете только имя. Назовете любое. Внешность описывайте верно, но размыто. Ушел я от вас где-то от полуночи до часу, точное время не помните. На столе ничего не трогайте, но сотрите с бутылки, рюмки, вилки, разливной ложки, вазы с салатом и графина с морсом мои пальчики. Сотрете их и с окна.
Звонок надрывался. В коридоре раздалось шарканье, кашель и мужской голос «Чтоб вас всех!»
– Демонстрируйте свою готовность помогать следствию, заливайте их подробностями вплоть до самых интимных. – Навроцкий расстегнул пальто и пиджак, всунул портфель за пояс, быстро застегнулся. – Что я, скажем, говорил в кино, что я говорил о своей работе. Скажем, врал, что тружусь в газете. Они будут вас запугивать, не бойтесь. У них на вас ничего нет, Марина. Они могут рассчитывать только на ваш испуг.
В квартирной дали послышалось «Кто там?», неразборчивый, краткий ответ, потом клацнул дверной замок.
– Я приду за вами через день. К тому времени, я уверен, все уляжется. И мы уйдем вместе.
По коридору затопали, зажгли свет, загудели привыкшие приказывать басы.
– Я не могу уйти без вас, такой у меня приказ, я должен буду его выполнить. Так что ждите. Ну, прощайте, Марина. Все будет хорошо.
Он поднес ее руку к своим губам, поцеловал пальцы.
– Окно за мной затворите очень тихо.
Навроцкий так ловко, бесшумно и быстро оказался по ту сторону окна, едва коснувшись подошвами подоконника, что Марина сначала не поняла, что произошло, а когда поняла и закусила от испуга кулак, то стало очевидным – ее ночной гость не летит к земле, молотя в воздухе руками и ногами. Нет, вот его голова в проеме, он поворачивается к ней анфас, а его пальцы лежат на оконном косяке. Гость подмигивает ей, отпускает брус и скрывается за стеной.
Карниз. Ну, конечно, карниз! Как она забыла?
Навроцкий не забывал о карнизах, расположенных в метре от уровня окон каждого из этажей. Его взгляд обежал двор и дом, когда они с Мариной шли от ворот к подъезду. Граф удивился ширине этих карнизов, словно специально… И тут же отбросил «словно». Конечно, специально, как иначе объяснишь. Да, предусмотрены для противопожарной эвакуации – карнизы тянутся вдоль всего дома, проходят под пожарными лестницами, которых по одной через два подъезда. Еще раз тогда посетило графа удивление – а домушников они не боятся? Ах да, тут же вспомнил Навроцкий, ведь в Счастливом Завтра преступность будет окончательно побеждена, а дома строятся именно под него.
Сейчас Денис Александрович двигался к ближайшей из пожарных лестниц. Карниз шириной в две ладони позволял передвигаться по нему быстро и уверенно.
– Где ее комната? – требовали в коридоре.
Девушка, дрожащей рукой нажимала на задвижку, говоря себе «не спеши, Мариша, спокойно, они еще будут стучать, ждать, пока ты встанешь, оденешься». В дверь комнаты забарабанили.
– Откройте, гражданка! Милиция! Или мы ломаем дверь!
– Сейчас, сейчас! – не выдержала она. – Оденусь!
Руки отказывались слушаться. Закроются когда-нибудь проклятые шпингалеты?! «Не дави, Мариша, не дави, а то стукнет эта железка. Осторожно крути из стороны сторону, она и зайдет»…
…Интересно, подумал Навроцкий, если шофер выйдет из автомобиля, посмотрит вверх, увидит он темный силуэт на неосвещенной стене или нет? Впрочем, шофер не успеет выйти. Через минуту он окажется на лестнице, еще через полминуты на крыше. Когда-то давно, очень давно он научил себя не бояться высоты. Не раз выручало…
Марина тряслась и вытирала то, что ей перечислили, рукавицей для горячей посуды, первым куском материи, подвернувшимся под руку. «Ничего не забыть. Окно, рюмки, бутылка…» В дверь отчаянно лупили. Марина наткнулась на стул и уронила его. Когда она нагнулась, чтобы его поднять, дверь уже начали высаживать.
– Сейчас оденусь! Подождите! – кричала она, продолжая обтирать рюмки и столовые приборы, но уже салфеткой, рукавицу она отбросила, неудобно…
…Был соблазн взобраться по лестнице быстро. Но важнее сделать это аккуратно. Лестница опаснее карниза, она может вздрогнуть по всей длине от неосторожного движения, подняв порядочный грохот. Перед глазами Навроцкого ползли перекладины, руки пачкала ржавчина и обжигал холод металла.
Наконец он выбрался на крышу и, ступая по кровельной жести с осторожностью дворового кота, пробрался вдоль невысоких перил, за которые норовило зацепиться пальто, к открытому слуховому окну. На чердаке его встретила плотная тьма и пыль, сразу забившая рот и нос.
Можно пробраться на другую сторону дома, имеющего форму прямоугольника, и из слухового окна без риска быть обнаруженным посмотреть, как будут уводить Марину и увезут ли ее вообще. Но опять же он не имеет права рисковать. Ему необходимо как можно скорее спуститься по «пожарке» с другой стороны дома и убраться из квартала, делающегося с каждой секундой все опаснее.
«Но что же произошло? – терзался Навроцкий. – Кто и какой совершил промах?» Над этим следовало подумать…
Глава тринадцатая Допрос
Как и всегда в подобных случаях, дверь оставили открытой, чтобы видеть допрашиваемого. Сегодняшняя преступница сидела на привинченном к полу табурете смирно, сложив руки на коленях, опустив голову. В кабинете с выключенным верхним светом и яркой лампой на столе, направленной раструбом колпака на задержанную, девушка казалась актрисой среди декораций на сцене.
– Заинтересовался? Я знал, что заинтересуешься, потому и позвонил прямо оттуда. Крайне подозрительная девочка. Особливо, если обдумать слова ее соседей. Ты ж знаешь, у меня глаз на вражьи морды наметанный.
– Капитан, – Шепелев тронул Хромова за плечо, – я хочу поговорить с ней наедине.
– Это приказ Деда?
– Моя просьба. Мне нужно полчаса. До шести меня нет, и вы не знаете, где я, хорошо?
– Желаю удачи. – Хромов ткнул указательным пальцем в грудь собеседника. – Но со мной дело пошло бы быстрее. Я буду в шестой комнате.
Шепелев закрыл за собой дверь кабинета, прошел к столу, на котором стояла только лампа, телефон и пепельница, полная Хромовских окурков. Капитан сел, выдвинул ящик, убрал в него пепельницу. Девушка голову не подняла, на него не посмотрела. Капитан снял трубку местного телефона.
– Коммутатор? Капитан Шепелев. Прошу вас добавочный триста восемьдесят шесть до шести ноль-ноль не соединять. Звонки капитану Шепелеву направлять по номеру сто семьдесят восемь двадцать семь лейтенанту Гвазава.
Капитан дал отбой.
– Марина, расскажите мне о вашем ночном госте, – повернув лампу, Шепелев перевел ее яркий свет с девушки на стену.
– Я уже рассказывала, – ответила та, не отрывая взгляда от пола.
– Еще раз, пожалуйста.
– А если я не буду?
– Вы не хотите помочь в розыске преступника?
– Заинтересовался? Я знал, что заинтересуешься, потому и позвонил прямо оттуда. Крайне подозрительная девочка. Особливо, если обдумать слова ее соседей. Ты ж знаешь, у меня глаз на вражьи морды наметанный.
– Капитан, – Шепелев тронул Хромова за плечо, – я хочу поговорить с ней наедине.
– Это приказ Деда?
– Моя просьба. Мне нужно полчаса. До шести меня нет, и вы не знаете, где я, хорошо?
– Желаю удачи. – Хромов ткнул указательным пальцем в грудь собеседника. – Но со мной дело пошло бы быстрее. Я буду в шестой комнате.
Шепелев закрыл за собой дверь кабинета, прошел к столу, на котором стояла только лампа, телефон и пепельница, полная Хромовских окурков. Капитан сел, выдвинул ящик, убрал в него пепельницу. Девушка голову не подняла, на него не посмотрела. Капитан снял трубку местного телефона.
– Коммутатор? Капитан Шепелев. Прошу вас добавочный триста восемьдесят шесть до шести ноль-ноль не соединять. Звонки капитану Шепелеву направлять по номеру сто семьдесят восемь двадцать семь лейтенанту Гвазава.
Капитан дал отбой.
– Марина, расскажите мне о вашем ночном госте, – повернув лампу, Шепелев перевел ее яркий свет с девушки на стену.
– Я уже рассказывала, – ответила та, не отрывая взгляда от пола.
– Еще раз, пожалуйста.
– А если я не буду?
– Вы не хотите помочь в розыске преступника?
– Хорошо, – вздохнула девушка и вновь принялась за рассказ о сбежавшем любовнике.
Капитан слушал, вспоминал, что ему известно о задержанной, и не верил. Девушке двадцать четыре года, донос на нее написала заведующая детским очагом, в котором девушка работает воспитателем, Марина замужем не была, по свидетельству соседей мужчины к ней не ходили, подруги тоже не замечены, вечера большей частью проводила дома, и вдруг объявляется возрастной любовник как раз в тот день, когда происходит цепь диверсий и терактов, а ночью он исчезает из квартиры, сказав, что ему якобы ему надо домой к жене.
Уже этих странностей и допущений достаточно, чтобы не доверять ее истории. Но, кроме того, есть неправда и в том, как она рассказывает о своем сегодняшнем избраннике капитану госбезопасности в стенах этого кабинета, сидя на привинченной к полу табуретке. Ее эмоции должны быть направлены вовне, а они направлены внутрь. Она боится, это заметно, она переживает, но держит все внутри. Зачем ей сдерживаться, при этом говоря обо всем якобы с предельной откровенностью, если ее переживания законны.
Девушка закончила свою короткую повесть и ждала вопросов. Ведущий допрос молчал, и она молчала тоже.
Ну, допустим, ее реакция именно такая, не типичная. Да, может накопившееся одиночество прорвать, как плотину, глупой связью с первым попавшимся ловеласом. Тогда связь эту следует причислить к тем совпадениям и странностям, в центре которых оказалась фигура девушки по имени Марина. Допустим, мы имеем дело не с чем-нибудь, а с совпадениями.
Еще возможен заурядный уголовник, который скрылся, когда заметил машину. Как он это сделал не столь важно. Вот зачем ей в этом случае его выгораживать? Допустим опять же, что она прониклась к нему симпатией. Еще с большими натяжками, но и версия «уголовник» имеет право на рассмотрение.
Но если предположить худшее (оно же, на его взгляд, самое вероятное), то в этом случае ее поведение на допросе выглядит естественней, чем если считать, что она ни в чем не повинна. А он, капитан Шепелев, привык предполагать худшее. Поэтому считаем, что она тот человек, который дал приют на ночь вражескому шпиону. Раз приют был дан именно на сегодняшнюю ночь, то, предполагая худшее, следует считать, что этот человек тот, кого они ищут.
Шепелев крутил в руках бензиновую зажигалку, открывая-закрывая крышку.
А времени у него до шести. Если за это время он не продвинется ни на шаг, придется отступиться от девушки. Надо будет искать и пробовать иные пути к предотвращению того, что готовит противник. В шесть ею займется Хромов и, чтобы самому отличиться, сразу применит силовое давление. И тоже немного шансов, что он вовремя выбьет из нее нужные показания.
Но ему, капитану Шепелеву, следует попробовать другой подход. Найти и применить его за двадцать оставшихся минут. Давай, капитан, быстро прокрутим, что собой представляет эта девушка, предполагая, что она вражеский агент. Опытный резидент? Не вяжется. Тогда бы ее не «засветили» ночной явкой другого агента. И ее должность воспитателя детского сада большой информативной ценности не представляет. Рядовой, не слишком ценный агент, которого держали про запас? Да, это скорее. Завербована или заслана? Не имеет значения. Во имя чего она, молодая и красивая девушка, работает на чью-то разведку? Тоже не важно. Она красива. И одинока. Бывает, конечно, но почему она ни с кем не знакомилась? Боялась провала, боялась выдать себя чем-то? Нет, природа сильнее такой боязни. Ей для ликвидации одиночества всего-то и надо было прийти на вечер молодежи в Дом культуры, где оставалось выбрать достойного из осаждающих поклонников?
Или ей обещали в ближайшем будущем переход на ту сторону? Похоже. Да, скорее всего, надеждами на этот переход и обещанным там вознаграждением она и жила. Она не хотела здесь ни с кем и ничем себя связывать. И что это тебе, капитан, дает? Только то, что она будет запираться до последнего, будет запираться, пока не поймет, что ей уже не на что надеяться. И что из того, капитан? А то, что у тебя есть всего одна возможность заставить ее признаться. Стать за двадцать минут ее другом, которому захочет довериться, в котором девушка захочет увидеть защитника. Девушка не может не чувствовать себя сейчас одинокой и беззащитной. На этом надо сыграть. А для того, чтобы она поверила тебе, надо говорить ей правду. И дальше все будет зависеть от того, какие чувства и мысли породят в ней твои слова.
Он встал, взял свой стул, поставил его с другой стороны стола. Сел напротив девушки. Их колени почти соприкасались.
– Марина, – сказал капитан, – вы враг, и я об этом знаю. Но мне, лично мне, нужен тот, кто был у вас сегодня ночью. Очень нужен, Марина, не скрою. Вот, держите и оставьте пока у себя. Держите, держите!
И он снял с запястья свои часы и положил ей на колени. Девушка впервые с начала их разговора подняла голову и с удивлением посмотрела на капитана. Потом взяла часы в руки.
– Видите, сколько времени? Вам терпеть меня осталось совсем недолго. Наше с вами общение продлится до шести. И я вас ни о чем спрашивать не буду.
Она опять подняла на него глаза.
– Знаете, Марина, есть три человека, для которых я готов на все. Одному человеку я обязан жизнью, хотя он и считает себя обязанным жизнью мне. Второму человеку я обязан судьбой, хотя крови на этом человеке столько, сколько любому палачу и не снилось. Но я готов буду рвать зубами любого, спасая этого человека, пока меня не прикончат самого. Третий – женщина, которая меня любит. Есть люди, для которых я готов почти на все. Потому что я сам для себя решил, что я за них отвечаю. Их четверо. Это мои ребята, мои подчиненные. И еще есть страна, в ней живут мои соотечественники. Я делаю для них, что могу, чтобы в будущей войне их погибло как можно меньше. Война неизбежна, Марина, поверьте мне.
– С кем? – вырвался у девушки вопрос. Она уже не отрывала взгляда от лица и серых глаз капитана, который говорит странные вещи, говорит совсем не то, о чем он должен был бы говорить.
– С Германией. Два тигра в тесной европейской клетке не уживутся. Ну, а пока решается, кто с чем войдет в эту войну. А от этого будет зависеть, останется ли в живых Сидоров Иван, завод которого разбомбит вражеская авиация, ориентируясь по картам, добытым их разведкой до войны. Будет зависеть, погибнет или нет его семья, когда поезд, в котором они будут ехать, взорвет диверсант, который был заслан сюда в эти дни, а я его не вычислил и не взял. Во имя этой простой цели я выявляю и сажаю в камеры врагов. Таких, как вы, Марина, и ваш ночной друг.
Шепелев посмотрел на часы – девушка держала их за ремешок, повернув циферблат к нему. Без семи шесть.
– Еще раз скажу, Марина, – мне необходимо задержать того человека, что был у вас ночью. И мне нужно, чтобы вы заговорили. То есть сознались во всем. Доверились мне полностью, ничего не скрывая. Только так. Ради этого я готов дать слово, что помогу вам. Не буду врать, на все ради вас я не пойду. Вытаскивать вас отсюда, прокладывая дорогу автоматными очередями, я не стану. Но – помогу. Постараюсь, чтобы вы оказались на свободе. Сделаю, что в моих силах. То есть запишу вас в те, для которых я готов почти на все. Ну вот… Больше мне нечего вам сказать, Марина. В шесть я уйду (При этих словах девушка вспомнила о часах в своих руках и быстро взглянула на них) и больше вы меня никогда не увидите. С вами будут работать другие, сначала капитан Хромов, потом – не знаю кто. Впрочем, меня это уже интересовать не будет. Я забуду о вас, вы мне будете уже совершенно не нужны. В шесть отдадите мне часы.