Все эти меры предосторожности были напрасны: что-то в походке, а может быть, в его осанке заставляло прохожих одного за другим останавливаться, приветственно поднимая руку.
Как бы то ни было, сэр Чарльз добрался до статуи Афродиты в самом центре Уоксхоллского Сада, расположился на одной из деревянных скамеечек и с веселым любопытством стал ждать очередного акта этой комедии. Отсюда виден был и водоворот толпы, танцующей в многоцветье развешанных на деревьях фонарей под звуки оркестра пехотных гвардейцев.
Затем музыка прекратилась. Кадрили закончились. По центральной аллее, у обочины которой сидел сэр Чарльз, устремилась жизнерадостная людская волна: яркое созвездие столичных щеголей (буйволовая кожа, плюмажи, галстуки, голубые мундиры — все перемешалось в этом море) под ручку с девушками в шляпках и прямых юбках с высокими талиями.
Это была весьма сомнительная компания. Мужчины, шумные и разгоряченные, явились на танцы в большинстве своем прямиком с кутежей. Женщины также вели себя крикливо и вызывающе.
Время от времени в толпе возникала сутолока, и под аккомпанемент девичьего визга и добродушного мужского хохота какая-нибудь группка распаленных юнцов вырывалась вперед, рассекая движущийся поток. В этой толпе чопорности или застенчивости не было и следа: тут царил дух добродушного веселья и позволялись самые фривольные выходки. Однако даже это царство богемы имело свои понятия о пределах допустимого.
Гневный ропот сопровождал двух забияк, проталкивавшихся сквозь толпу. Впрочем, действительно вызывающе держался лишь первый из них: второй всего лишь обеспечивал ему полную безнаказанность. Возглавлял эту парочку долговязый щегольски одетый мужчина с заостренным, словно топор, злобным и высокомерным лицом, явно разгоряченным вином. Он грубо расталкивал толпу, с мерзкой улыбочкой вглядываясь в женские лица, а заметив брешь в мужском эскорте, вытягивал руку, чтобы погладить руку или шею, разражаясь оглушительным хохотом, когда девушка от него отшатывалась.
По пятам за ним следовал телохранитель: то ли из наглого бахвальства, то ли желая продемонстрировать свое небрежение предрассудками, хозяин вырядил его сельским священником. Субъект этот, словно уродливый служака-бульдог, сдвинув брови, неуклюже продвигался за патроном, распугивая окружающих одним уже своим тяжелым взглядом. Из-под деревенской рясы торчали узловатые руки, а огромная отвисшая челюсть медленно поворачивалась из стороны в сторону. Внимательный наблюдатель уже сейчас заметил бы в лице его некоторую расслабленность отяжелевших черт — первые симптомы того физического недуга, от которого через несколько лет эта человеческая развалина упадет на обочине лондонского тротуара, не в силах от слабости произнести даже собственное имя. Но сегодня зловещая личина ужасного и непобедимого короля ринга по-прежнему маячила за спиной скандально знаменитого хозяина, и, завидев ее, оскорбленный прохожий невольно опускал трость и сдерживал восклицание, готовое сорваться с губ.
— Хупер! Берегитесь, это забияка Хупер! — шептались по сторонам, предупреждая очередную жертву о том, что во избежание худшего благоразумнее всего проглотить обиду. Не одного франта уже увезли из Уоксхолла с красочными следами "ручной работы" Жестянщика на лице.
Двигаясь вызывающе медленно, боксер с патроном добрались наконец до того места, где центральная аллея переходила в ярко освещенную круглую площадку с рядом скамеек, на одной из которых сидел сэр Чарльз Треджеллис. Внезапно с лавочки напротив поднялась унизанная колечками старая женщина, лицо которой было скрыто густой вуалью, и преградила путь шествовавшему вразвалочку аристократу. Голос ее зазвучал столь пронзительно-ясно, что все это вавилонское столпотворение тут же притихло, пытаясь уловить каждое слово.
— Возьмите ее в жены, ваша светлость! Умоляю вас, женитесь на ней! Ну конечно же, вы женитесь на моей бедной Амелии! — запричитала старуха.
Лорд Бэрримор в ужасе отшатнулся. Вокруг него образовалась толпа: каждый норовил заглянуть через плечо стоявшего впереди соседа. Лорд Бэрримор попытался, было, двинуться вперед, но старая женщина остановила его, упершись ладонями в кружевную манжетку.
— Ну конечно, вы не бросите ее! Вот добрый священник идет за вами — у него испросите совета! — взвыла старуха. — Будьте же человеком слова, женитесь на моей девочке!
С этими словами женщина вытолкнула вперед несколько неуклюжую молодую особу, которая при этом бурно всхлипывала и промокала глаза платком.
— Порази чума ваши головы! — взревел в ярости его светлость. — Кто эта девчонка? Клянусь, я обеих вас вижу впервые в жизни!
— Это же моя племянница Амелия! — вскричала пожилая леди. — Ваша любящая Амелия! О, ваша светлость, не хотите же вы сказать, что совсем позабыли свою преданную Амелию из Вудбайн-Коттедж, что в Лихфилде?
— В жизни своей не бывал ни в каком Лихфилде! — вскричал пэр. — Обе вы — мошенницы, заслуживающие хорошей порки на задках телеги!
— Ах, злодей! Амелия! — Вопль старой леди разнесся по всему парку. Постарайся же смягчить это жестокое сердце! Мольбами заставь его признать в тебе честную девушку!
Коренастая юная особа, зашатавшись, повалилась вперед на лорда Бэрримора и заключила его в медвежьи объятия. Тот хотел, было, поднять трость, но руки его оказались прижаты к бокам.
— Хупер! Хупер! — завопил взбешенный пэр, отчаянно изгибая шею в надежде уклониться от девушки, которая, судя по всему, вознамерилась расцеловать его. Боксер бросился вперед, но оказался в объятиях старой леди.
— Прочь с дороги, мэм! Кому сказал, прочь с дороги! — вскричал он и яростно отпихнул ее в сторону.
— Ах, грубиян! — вскричала она и вновь одним прыжком преградила ему путь. — Он толкнул меня! Люди добрые, вы видели, он толкнул меня! Священник, а до чего невоспитанный! Так вы отнеслись к женщине! Может быть, вы сделаете это снова? Так я дам вам за это пощечину — и еще, и еще!
Каждое свое восклицание сопровождая оплеухой, старушка несколько раз прошлась по щекам чемпиона открытой ладонью.
Толпа загудела от удивления и восторга.
— Хупер! Хупер! — кричал лорд Бэрримор, барахтаясь в сжимающихся объятиях неуклюжей, но весьма любвеобильной Амелии.
Боксер вновь бросился вперед на помощь патрону, и опять перед ним возникла старая женщина: вскинув голову и выбросив вперед левую руку, она приняла вдруг стойку опытного боксера.
Наконец черствое сердце боксера не выдержало. Что же, пусть женщина, но она осмелилась встать на пути самого Жестянщика! Он покажет толпе, что ждет каждого, кто осмелится последовать ее примеру. Она ударила его, а значит, должна получить по заслугам. Поднявший руку на Хупера безнаказанным не уходит.
Выругавшись, он нанес удар правой. Шляпка вдруг ловко нырнула и последовал молниеносный ответ: острые, как бритва, костяшки рассекли боксеру кожу под глазом.
Подбадриваемая восторженными воплями многочисленной толпы, старушка принялась пританцовывать вокруг лжесвященника, ловко уклоняясь от его тяжеловесных ударов и отвечая более чем успешными контрвыпадами.
В какой-то момент, поскользнувшись, она плюхнулась на юбку, но тут же вскочила и завопила:
— Ах, вульгарный мужлан! И у тебя рука поднялась на слабую женщину? Ну, так получай за это. Вот тебе, грубиян неотесанный!
Забияка Хупер впервые в жизни струсил. Странное существо, с которым ему пришлось вступить в схватку, было неуловимо, как тень, но наносило при этом удары столь точные, что кровь капля по капле потекла с его подбородка. С изумленной физиономией Хупер невольно отпрянул от странной соперницы, и… В ту же секунду звезда его могущества стремительно закатилась. Только быстрый успех мог бы его спасти. Замешательство оказалось фатальным. Потому что во всей этой толпе не было, наверное, человека, который не затаил бы в душе обиду на хозяина и его подручного. Каждый ждал лишь удобного момента для мести.
Человеческое кольцо с яростным ревом сомкнулось. Вихрь обезумевших от ярости лиц закружил вокруг тонкого раскрасневшегося лица лорда Бэрримора и бульдожьих челюстей Хупера. Еще секунду спустя оба оказались на земле: десяток тростей тут же взметнулись в воздух и опустились вниз.
— Дайте подняться! Вы убьете меня! Ради Бога, дайте подняться! взмолился надтреснутый голос.
Хупер, оправдывая сравнение с бульдогом, сражался молча, пока наконец не лишился чувств. Избитые и помятые, они покинули Сад: никому из их прежних жертв не приходилось так худо. Но куда больнее ссадин жалила лорда Бэрримора ужасная мысль о том, как теперь в каждом клубе, в каждой гостиной Лондона всю неделю будут смеяться над историей об Амелии и ее тетушке.
Некоторое время сэр Чарльз, пошатываясь со смеху, стоял у скамейки, с которой ему было прекрасно видно происходящее. Пробравшись наконец сквозь толпу к своему желтому фаэтону, он не очень-то удивился, обнаружив на заднем сиденье двух развеселых дамочек, обменивавшихся с конюхами репликами не самого изящного свойства.
Некоторое время сэр Чарльз, пошатываясь со смеху, стоял у скамейки, с которой ему было прекрасно видно происходящее. Пробравшись наконец сквозь толпу к своему желтому фаэтону, он не очень-то удивился, обнаружив на заднем сиденье двух развеселых дамочек, обменивавшихся с конюхами репликами не самого изящного свойства.
— Эй вы, юные сорванцы! — бросил дядя через плечо, подбирая поводья.
Дамочки оживленно захихикали.
— Дядя Чарльз! — вскричала та, что выглядела постарше. — Позвольте представить вам мистера Джека Джарвиса из Брэйсноус-Колледжа. А теперь, я думаю, вам стоит отвезти нас куда-нибудь поужинать — представление это оказалось чрезвычайно утомительным. Надеюсь, завтра вы не откажете мне в удовольствии нанести вам визит в любое удобное для вас время. Да, и бланк для расписки в получении тысячи фунтов я, если не возражаете, тоже с собой прихвачу.
1912 г.
Блюмендайкский каньон
(Подлинная колониальная история)Бродхерст уже закрыл лавку и удалился в заднюю комнату, выглядевшую в тот вечер необыкновенно уютно. Багрово-красные отсветы от пылающего в очаге огня плясали по стенам, причудливо отражаясь от украшающего их оружия и до блеска отполированных пороховниц. Но ни весело гудящее пламя, ни стоящая на столе внушительная бутыль темного стекла не могли развеять мрачное настроение двух мужчин, расположившихся по обе стороны от очага.
— Двенадцать часов, — сказал старый Том, владелец лавки, бросив взгляд на старые деревянные ходики на стене, привезенные им еще в 1842 году. Очень странно, Джордж, что их до сих пор нет.
— Ночь сегодня паршивая, — заметил его собеседник, протягивая руку за плиткой табака. — Может, Вавирра разлилась, или лошади устали, а скорее всего, ребята просто решили задержаться немного. Великий Бог, какой гром! Подай-ка мне уголек, Том.
Говоривший изо всех сил старался держаться непринужденно, но в его голосе проскальзывали тревожные нотки, что не могло укрыться от чуткого уха Тома, метнувшего на приятеля озабоченный взгляд из-под косматых бровей.
— Так ты считаешь, что с ними все в порядке, Джордж? — спросил он после паузы.
— Что значит, все в порядке?
— Ну, то есть, они в безопасности?
— В безопасности? Что за вопрос? Конечно, они в безопасности! Да и какого дьявола может им угрожать, скажи на милость?
— Нет-нет, я ничего такого не имел в виду, — поспешно заявил Том. Видишь ли, Джордж, с тех пор, как моя старуха померла, Морис для меня как свет в окошке. Вот я и беспокоюсь. Прошла неделя, как ребята уехали с прииска. Пора бы им уже и вернуться, хотя в задержке тоже нет ничего особенного. Ну, конечно, ничего — это все моя дурацкая мнительность!
— Что им может угрожать? — повторил Джордж, больше, похоже, стараясь убедить самого себя, нежели товарища. — От прииска до Рэтхерста дорога прямая, а оттуда через холмы и каньоном к броду. Вавирру перейти, а там уж вниз по бушу до самого Трафальгара. Ничего не вижу страшного по дороге, разве не так? Мой Аллан, между прочим, не меньше дорог мне, чем тебе твой Морис, приятель, — продолжал он. — К тому же оба отлично знают брод, а больше и опасаться-то нечего. Наверняка, они будут здесь не позже завтрашнего вечера.
— Дай Бог, чтобы так оно и было, — ответил Бродхерст, и оба погрузились в продолжительное молчание, неотрывно глядя на пламя в очаге и посасывая свои коротенькие глиняные трубки.
Как верно заметил Джордж Хаттон, ночь выдалась на редкость паршивой. Ветер завывал в скалистых отрогах западных гор, вихрем кружился по улочкам Трафальгара, со свистом врывался в щели бревенчатых хижин и рвал плохо уложенную дранку с кровель. Улицы выглядели пустынными, если не считать одного-двух случайных прохожих, припозднившихся в каком-нибудь питейном заведении. Плотно кутаясь в плащи и с трудом пробиваясь против ветра, они спешили поскорей добраться до своих домов.
Первым нарушил молчание Том, у которого, судя по всему, все еще кошки скребли на душе.
— Ответь-ка мне, Джордж, — начал он, — что сталось с Джосайей Мейплтоном?
— Отправился на прииски.
— Верно, да только он прислал весточку, что возвращается назад.
— Но так и не вернулся.
— А куда делся Джош Хемфри? — задал после паузы новый вопрос Том.
— Он тоже отправился на прииски.
— Ну и как, вернулся он оттуда?
— Прекрати, Бродхерст! Прекрати это, я тебе говорю! — воскликнул Хаттон, вскочив со стула и начав расхаживать взад-вперед по узкому помещению. — Ты что, совсем запугать меня хочешь? Да те парни наверняка где-то золотишко ищут, а может, фермерством решили заняться. Какое нам дело, в конце концов, где они шляются? Или ты думаешь, что у меня журнал заведен на каждого, как у инспектора Бертона на каторжников?
— Ты сядь, Джордж, и послушай лучше, — сказал старик Том. — С этой дорогой последнее время творится что-то неладное — что-то такое, чего я не понимаю и боюсь. Ты должен помнить, как тот одноглазый мерзавец Мэлони зарабатывал денежки в самом начале золотой лихорадки. Он открыл кабак на главной дороге и построил его над рекой, аккурат в том месте, где Лина падает вниз. Ты ведь слыхал, как в задней комнате у него нашли деревянный желоб, спускающийся прямо в реку. Он подмешивал в выпивку какое-то зелье, а когда клиенты засыпали, спускал их одного за другим по желобу в вечность, как какие-нибудь тюки с товаром. Никто никогда не узнает, сколько душ было загублено таким манером. Между прочим, все пропавшие тоже считались "ищущими золотишко или занявшимися фермерством где-нибудь". До тех пор, пока их тела не начали вылавливать из реки ниже водопада. Так что, нет смысла успокаивать себя, Джордж, — если наши парни не вернутся завтра к вечеру, придется отправлять на прииск патрульных.
— Как скажешь, Том, — вздохнул Хаттон.
— Кстати говоря, раз уж мы помянули Мэлони, тут со мной на днях приключилась странная история. Джек Холдейн клятвенно уверял меня, что видел одного типа, как две капли воды похожего на Мэлони, только лет на десять постарше, само собой. Он повстречал его в буше в понедельник утром. Скорее всего, простое совпадение, а с другой стороны — трудно поверить, чтобы на всем белом свете нашлась еще одна такая же бандитская рожа.
— Джек Холдейн — полный идиот, — проворчал Хаттон.
Он приоткрыл дверь и выглянул наружу, напряженно всматриваясь в темноту. Ветер трепал его длинную, седую и нечесаную бороду, выметая снопы искр на мостовую из зажатой в зубах трубки.
— Паршивая ночь! — повторил он, вернувшись на свое место у огня.
Да, то была ужасная ночь, ночь разгулявшихся стихий и темных личностей, подобно ночным хищникам вышедших на охоту. Подходящая ночь для семерки негодяев, залегших в засаде за поворотом в Блюмендайкском каньоне с револьверами в руках и дьявольскими замыслами в сердцах.
Шторм утих, и над миром снова вставало солнце. Плотный тяжелый туман поднимался от пропитанной влагой земли и окутывал ватным одеялом маленький, но процветающий городок Трафальгар. Отдающие голубизной клочья тумана покрывали тонким саваном и обширные пространства окружающего город буша. Вершины западных гор торчали из тумана, словно одинокие островки в кипящем море.
В городе происходило что-то необычное. Даже посторонний наблюдатель мог без труда уловить это. На улицах слышались крики и топот ног, хлопали двери домов, распахивались закрытые на ночь ставни. Пробежал полицейский патрульный с карабином наперевес. На лесопилке Джо Бьюкена давно пора было начать работу, но огромное водяное колесо по-прежнему оставалось в неподвижности, так как ни один из работников не появился на рабочем месте.
На главной улице перед домом Тома Бродхерста бурлила и волновалась большая толпа, состоящая, в основном, из любителей почесать языки.
— Что случилось? — задавали новички сакраментальный вопрос, не успев даже перевести дух.
— Бродхерст пристрелил своего друга… Нет, он перерезал себе горло… Он обнаружил золотую жилу прямо под крыльцом своей лавки… Что вы болтаете? Это вовсе не он, а его сын Морис вернулся домой богачом… Морис? Да он вообще не вернулся! Его лошадь прискакала домой без седока.
Лишь теперь правда выплыла наконец наружу. А вот и лошадь, о которой шла речь, — старая гнедая кобыла, с жалобным ржанием тычущаяся в дверь своей конюшни, словно испрашивая разрешения зайти внутрь у двух седых осунувшихся мужчин, держащих ее под уздцы и с тупым недоумением оглядывающих покрытые от долгой скачки пеной лошадиные бока.
— Боже, помоги мне! — воскликнул в отчаянии Том Бродхерст. — Неужели случилось как раз то, чего я так боялся!
— Да успокойся ты, дружище, — с нарочитой веселостью хлопнул его по плечу Джордж Хаттон, сдвинув на лоб свою соломенную шляпу. — Есть еще надежда, что ничего не случилось.