Владимир Мясоедов ТЕ, КОГО ИСПУГАЮТСЯ ТВАРИ
ПРОЛОГ
Кил-Джеад, помощник и телохранитель секретаря одного из сенаторов Империи Второго Солнца, был поглощен работой. Представителей его расы даже в официальных документах именовали не иначе как птицелюдьми — их кожу, кроме лица, покрывали перья. Сородичей Кил-Джеада считали существами агрессивными и тупыми, но в то же время бесконечно верными своим хозяевам и очень честными. Мнение об агрессивности и тупости было результатом пропаганды — государство проводило расистскую политику по отношению к непрестанно боровшемуся за независимость пернатому народу. Имевшему, кстати, самоназвание кулья. Хотя почти никто не утруждал себя тем, чтобы его запомнить. А вот представления о верности и честности птицелюдей были вполне справедливыми. Шаманы кулья в ходе ритуала инициации юношей и девушек делали так, что в дальнейшем при любой попытке солгать те испытывали страшную боль. А без возможности врать как можно интриговать и предавать? Бюрократы всех мастей, в том числе и самые высокопоставленные, очень ценили не способных служить сразу двум хозяевам рабов-кулья. И прощали им за хорошую работу все, даже былое участие в освободительном движении. Правда, большинство птицелюдей оставались дикарями, которых едва коснулась цивилизация. Да, они умели драться и колдовать, но не умели ни читать, ни писать, ни считать.
Однако Кил-Джеад — сын одного из наиболее просвещенных цивилизацией и противостоянием с захватчиками вождей — отличался от многих других кулья. Его не подвергли обработке в ходе инициации, наняли учителей — представителей других рас, и те научили его выдавать правду со смещенными в нужную сторону акцентами. И сейчас ученик профессиональных лжецов был занят очень важным делом — он правил речь, с которой господин его господина будет выступать перед сенатом и императором. Внести существенные изменения в государственный документ Кил-Джеад рискнул впервые. А потому жутко нервничал и, чтобы хоть как-то справиться с волнением, говорил сам с собой.
— Жители Империи Второго Солнца называют нас животными! — бурчал раб-кулья себе под нос, сдувая лезущую в глаза непокорную прядь длинных черных волос. Не своих, а из парика. Перья птицелюдей чем-то царапали взор аристократов. А благородные были скоры на расправу с вызвавшими их неудовольствие слугами. И хотя замаскировать свою принадлежность к расе кулья полностью не удалось бы никому, но сокрытие самых очевидных отличий здорово облегчало жизнь птицелюдям. Высовывающийся из рукавов пух хозяева империи не считали нужным замечать. — Ха! Неучи! Если представители какого-то вида скрещиваются между собой и дают плодовитое потомство, то об их принадлежности к разным расам говорить просто нелепо! А значит, называя зверьми нас, они объявляют тупой скотиной и себя! Человеки могут скрещиваться со всеми известными разумными. Со всеми! С эльфами, орками, гоблинами, троллями, великанами…
За спиной скрипнуло. Кил-Джеад обернулся и бросил взгляд на стоявшего у стены охранника, являвшегося примером такого скрещивания. Черные глаза, размером с блюдце каждый, вопросительно глянули в ответ. Охранника помещения, где обсуждались важные дела, давным-давно сделали глухим, чтобы он не мог ничего подслушать и разболтать. А читать по губам этот громила не умел.
Кил-Джеад жестами приказал ему закрыть приоткрывшуюся от сквозняка дверь и продолжал бурчать:
— Да даже с драконидами, кентаврами, медузами, минотаврами и инсектоидами, которые уж совсем на нас не похожи. И уже в третьем поколении потомки такого гибрида, если будут создавать союзы с людьми, могут не заморачиваться со своей биологической идентификацией. И скрещиваться со всем, что шевелится, словно чистокровные люди. — Кил-Джеад помолчал, вчитываясь в текст ну просто очень важного доклада. — Как же лучше здесь написать? «В армиях этих держав служат тысячи воинов, но ни один из них не знает блеска благородной стали»? Или, может, лучше подоступней, чтобы до самого тупого сенатора, давно пропившего все мозги на гулянках, дошло? «Без своих артефактов, которые сломаются с возвращением в мир Первого Солнца магии, корежащей их убогую алхимию, любое войско станет лишь скопищем молодых и здоровых беззащитных рабов»? Да! Так и напишем!
Довольно улыбнувшись, Кил-Джеад продолжил работу. Он являлся настоящим патриотом. За малейший шанс забить в глотку угнетателям, жадным до новых завоеваний и богатств, кусок, который те не смогут прожевать и подохнут, он был готов потерять и честь, и жизнь, и даже, в случае необходимости, душу. Кил-Джеад изменял текст выступления таким образом, что преувеличивал силы верных подданных императора и перечислял слабости противника без упоминаний его преимуществ. Когда-нибудь такой грандиозный обман, несомненно, раскроют. Но если это случится слишком поздно… О! Тогда уж поработители получат удар, от которого как минимум долго не смогут оправиться.
— Жалкие воры и глупцы, вот кто вы такие, жители Империи… — процедил он, выводя, несмотря на волнение, безупречно ровные строчки. Его мастерство заставило бы даже самого придирчивого преподавателя каллиграфии плакать от умиления. — Тысячи лет крали у мира Первого Солнца, откуда некогда бежали, трусливо поджав хвост, всю его магию. Боялись туда сунуться. Заставляли потомков своих врагов медленно деградировать в изолированной от иных планов бытия реальности. Три мира, кроме нее, ныне являются вашими колониями на деле. И еще четыре на словах, ведь жители их убивают захватчиков там, где с ними встречаются. А главный мошенник и пройдоха, сидящий на троне, является достойным потомком своих предков. Ведь он растерял последние крупицы мощи и знаний прошлых эпох. Теперь, после того как вымерла старая династия, никто не способен выкачать из монолитов, куда стекается украденная мана, ни крупицы силы. И они начинают из-за переполнения взрываться…
Прервавшись, помощник секретаря и его же телохранитель покосился за окно, на далекую беломраморную громаду дворца, отлично видимую из любого конца столицы.
— А сейчас владыка всего и вся решил уничтожить древние сооружения, чтобы раскрыть в невиданном ранее катаклизме прародину. Ну, и по праву именовать ее своим владением, вписав свое имя в историю! — Язвительности в голосе раба-кулья хватило бы на то, чтобы отравить целый выводок змей. — Хозяин ста королевств, из которых шесть десятков подчиняются лишь сильной руке, а не закону! Император миллиарда подданных, пусть три четверти граждан и живут в колониях, с коренными жителями которых непрестанно воюют! И потому никогда не смогут попасть в мир Первого Солнца при всем желании! Имперцы! Ну что вы за придурки?! Как можно было проморгать на территории, якобы подчиненной престолу, но которую сейчас готовятся покорять, целую цивилизацию?! А ведь она даже без магии давно достигла невиданных высот! Супердержавы с миллиардами жителей! Космические корабли! Телевидение, автомобили, самолеты и Интернет! Разведчики охрипли, объясняя, что это такое и как это сложно! Но сенаторы все равно видят лишь новые земли да рабов! Считают население прародины ютящимися в пещерах зверьми. Не знают те высшей магии, способной снести с лица земли город? Значит, они глупые варвары. Вообще никакими чарами, пригодными для самозащиты от армии, не владеют? Однозначно дикари, которые не заслуживают земель, где живут! И я это их мнение укреплю, о да!
Ровные строчки продолжали ложиться на пергамент…
…В сенате проходили одни слушания за другими. Раскупали магические артефакты и сборники заклятий. Точили мечи. А жители Империи готовились увидеть легендарный мир Первого Солнца, куда одним рывком должна была вернуться магия. Слухи о грядущем событии заставили предвкушать богатую добычу не только солдат армий Империи и вассальных королевств, готовившихся к небывалому походу. Оживились также наемники и бандиты. Даже простые обыватели, надеясь обеспечить себе безбедную старость за счет чужого горя, собрались в поход. Сомнений в том, что это будет быстрая и победоносная война, никто не испытывал. Мир, один конкретный мир, скоро должен был дрогнуть. А для кого-то и рухнуть.
ГЛАВА 1
— А? А?! Ааа! — Андрей Ковальский, двадцатидевятилетний холостяк, горел.
Проснувшись, он долго соображал, что же именно с ним происходит, и лишь потом испугался, заорал и начать дергаться, словно рыба на сковородке. Обычно люди на присутствие пламени поблизости от себя, а тем более на себе, реагируют куда более стремительно. Но тут был другой случай. Во-первых, огонь, объявший кисти рук автомеханика, приехавшего из Москвы провести часть отпуска в гостях у бабушки, хоть и превращал в пепел одеяло в тех местах, где оно его касалось, однако не перекидывался дальше. Ну, а во-вторых, никаких неприятных ощущений Андрей почему-то не испытывал. Напротив, ему чудилось, будто кисти его находятся в мягких меховых перчатках. Казалось, что тысячи шерстинок приятно ласкают кожу. Однако глаза докладывали о совсем ином положении дел. И мозг реагировал на увиденное так, как и положено. Паниковал.
— Ааа!
Как человек с высшим образованием, Андрей знал, что чудес не бывает. И если он горит, то должен испытывать боль. А также стараться как можно быстрее погасить пламя, если не хочет остаться без рук. Одеяло, под которым он попытался их спрятать, мгновенно рассыпалось пеплом.
Прошла уже, наверное, минута с того момента, как Андрей проснулся и обнаружил себя горящим. Но его кисти до сих пор нисколько не пострадали. Пламя уже исчезло, и руки выглядели как обычно.
«Привиделось», — наконец-то сообразил Андрей.
Наверное, не стоило пить бабушкину настойку для лучшего сна. Пусть даже четвертые сутки и мучают головные боли из-за необъяснимых магнитных бурь, о которых упорно талдычат по телевизору.
«Бабушке-то она, может, и помогает, — подумал Андрей, — а мне, похоже, надо было бы просто в магазин сгонять за водкой. Любое похмелье лучше, чем такие глюки…»
Запах паленого упорно лез в ноздри, и не пропадало ощущение прилипшего к коже еще теплого пепла. Разве что исчезло чувство теплых мягких перчаток, натянутых на руки.
«Бум!»
Грохот близкого взрыва заставил испуганно звякнуть стекла двойной оконной рамы. А заодно поднял дипломированного автомеханика с постели вернее, чем ведро холодной воды, вылитое на голову.
«Террористы?!» — пронеслось в голове у Андрея.
Он подскочил к окну. С пригорка, на котором его дед построил дом, один из первых в молодой тогда еще деревне Броды, открывался весьма неплохой вид. Никаких бородатых выходцев с окраин России, вооруженных Кораном и автоматами Калашникова, посреди деревни не обнаружилось. Это взорвался трактор, стоявший перед соседним домом. Кажется, еще с позавчерашнего вечера. К несчастью, взорвался вместе с трактористом. К полыхающему труженику полей рвалась женщина, ее удерживали за юбку двое сыновей-подростков.
Прогремел новый взрыв, теперь уже где-то вдали, за домами, и в небо взметнулся столб дыма. Стремительно прочертила воздух, приближаясь к земле, какая-то крылатая тень, похожая на орла. Вот только размах крыльев ее наводил на мысль о самолете, терпящем бедствие. Впрочем, спустя несколько секунд неопознанный летающий объект вновь стал набирать высоту, и уж теперь-то Андрей его хорошо разглядел. Вытянутое тело, напоминающее крокодилье. Два широких кожистых крыла. Четыре длинных когтистых лапы по бокам. Еще более длинный хвост с чем-то вроде покрытой шипами костяной булавы на конце. Самый настоящий дракон! Его громадные челюсти сжимали человека. Вниз с высоты упала откушенная нога в черной калоше. А все остальное, похоже, отправилось в желудок чудовищной рептилии, будто сошедшей со средневековых полотен.
— Бабушка! — не зная, что и думать, заорал Андрей, бросаясь в соседнюю комнату.
И застыл на пороге.
На кровати, двойнике той, на которой спал он сам, среди полусгоревшей ткани лежал в позе эмбриона обугленный труп. Рядом, на полу, стояли розово-синие тапочки, которые Андрей совсем недавно подарил бабушке Аглае.
Он в ужасе обхватил голову руками, но тут же отдернул ладони, вновь увидев на них язычки пламени. Оно не обжигало кожу, но Ковальский заметался по дому в поисках воды. Вылил на руки содержимое чайника, однако не смог погасить огонь. Понемногу от кончиков пальцев к запястьям начало распространяться уже знакомое ощущение приятной и какой-то пушистой теплоты. А вместе с ним пришло и более яркое пламя, охватившее кисти полыхающим ореолом. При этом кожа лица никакого жара не чувствовала.
Стекла вновь зазвенели от близкого взрыва. Андрей уставился в окно, не понимая, рушится ли это его разум или привычная картина мира…
«Дзынь-дзынь-дзынь!» — задребезжал старый механический, сделанный еще в Советском Союзе, будильник. Он стоял на тумбочке рядом с кроватью бабушки. Которая уже никогда больше не встанет с постели по его сигналу. И не пойдет по утреннему холодку возиться в огород…
Этот звон раздражал, и Андрей, подскочив к тумбочке, протянул руку, намереваясь нажать на кнопку или даже разбить часы. Но когда его пальцы оказались сантиметрах в тридцати от будильника, окутывающее кисть пламя рванулось вперед. И, как ни странно, тот отлетел в стену. Да так, словно его ударили, причем с разбега. Только брызнули во все стороны детальки, разлетевшиеся из деформированного корпуса.
«Оплавленные», — убедился Андрей, подобрав одну из них правой рукой, пламя на которой уже потухло, и поднеся к глазам.
На левой руке огонь тоже угасал, по мере того как автомеханик потихоньку успокаивался. Настолько, насколько это вообще возможно в данной ситуации, разумеется. Кольца и пружинки словно прикипели друг к другу, словно над будильником поиздевался ребенок, стащивший у отца паяльник. Их вид, напоминавший поломку в каком-нибудь притащенном в сервис автомобиле, неожиданно настроил Ковальского на деловой лад. Вокруг, похоже, одновременно наступили Армагеддон, Апокалипсис и конец в очередной раз продленного по просьбам трудящихся календаря майя. Это, вне сомнений, был не горячечный бред, а объективная реальность. И ее требовалось принять, чтобы выжить.
«Тут какая же температура нужна была, а? — подумал Ковальский. — Тысячи три градусов? Да нет, при такой вроде бы обычное железо кипит, если правильно запомнил со студенческих лет. А здесь сталь. Качественная, надежная и, наверное, тугоплавкая. Каким же образом я такую температуру сгенерировал?!»
Выйдя из комнаты покойной и притворив за собой дверь, Андрей бессильно опустился на свою кровать, прямо в пепел. Ему было страшно. Тут бы не ему оказаться, а какому-нибудь спецназовцу, прошедшему огонь и воду, а медные трубы прошибающему лбом. Жути добавляли невесть откуда взявшиеся явления явно сверхъестественной природы. Которые не оставили на нем ожогов, но превратили тихую мирную старушку в обугленный труп.
Неожиданно раздался противный скрежет, и на пол упала чья-то тень. Андрей, вздрогнув, повернулся к окну. За окном стоял на задних лапах какой-то зверь размером с небольшую собаку и, растопырив передние конечности, царапал стекло. Он напоминал гибрид суриката с бесхвостой крысой, вымазавшейся темно-бурой краской. Если бы не вытянутая голова с пучками толстенных усов-вибрисс, злобные желтые глазки и свалявшаяся комками шерсть, его можно было бы даже признать симпатичным. И счесть экзотическим зверьком, сбежавшим от хозяев. Вот только Андрей не слыхал, чтобы кто-то из сельчан покупал себе зверюшек родом из Африки или Южной Америки. А значит, происхождение у приникшего к окну монстрика такое же, как у дракона. Следовательно, априори ничего хорошего в себе не несет. А вдруг дом сейчас берут в окружение еще два десятка его собратьев? А может, они плюются кислотой или хватают добычу выстреливающим на несколько метров языком… Или это из другой оперы?
— Кыш отсюда!
Андрей вскочил с кровати и замахнулся на зверька, продолжавшего попытки процарапать дырки в стекле. Кисть немедленно окуталась огнем. Только одна, правая, которой он замахнулся. Крыса-переросток тут же отпрыгнула от окна, приземлилась на все четыре лапы и кинулась наутек. Кстати, хвост у нее все-таки имелся. Маленький, почти декоративный, как у хомячка. Добежав до проволочной ограды, она юркнула в дыру, которую сама, вероятно, и прокопала, чтобы пробраться во двор. Никаких других животных Андрей во дворе не заметил. Соседи продолжали причитать возле чадящего трактора, а значит, опасных зверей поблизости не было.
«Кажется, я начинаю понимать, как этим управлять», — подумал Ковальский, рассматривая свою правую кисть, на которой медленно угасало пламя.
Он перевел взгляд на левую кисть, напрягся, вспоминая ощущение теплых меховых перчаток и испуг утреннего пробуждения. И та тоже начала понемногу разгораться. А затем тухнуть. Несколько раз Андрей увеличивал пламя и вновь почти сводил его на нет усилием воли, прежде чем оно полностью угасло. Он чувствовал себя, как ребенок, который стащил где-то зажигалку и теперь ее осваивает.
От нового взрыва, прогремевшего где-то поблизости, с потолка посыпалась штукатурка. Андрей перевел взгляд на окно и увидел недавнего гостя — тот возвращался во двор. Причем не с пустыми зубами.
В пасти крыса-переросток сжимала чью-то беременную кошку, в недобрый для себя час решившую выйти на прогулку и попавшуюся на глаза зверюге. Вид окровавленного полосатого тельца с раздувшимся животом заставил Андрея скрипнуть зубами, собраться с духом и, прошмыгнув через соседнюю комнату с ее покойной обитательницей, выйти в сени. Терпеть на своем участке (вернее, бабушкином, а теперь, скорее всего, родительском, если она в завещании не предусмотрела иного) таких нелегальных иммигрантов Ковальский не собирался. И был настроен решить проблему кардинально.
«Жаль, нет ружья», — подумал он, припомнив одну из песенок своей молодости, и взял с полки плотные штаны, в которых обычно ходил на рыбалку.