Дмитрий Гаврилович Сергеев Заповедник чувств
Необычна судьба планеты Тибия. Со времени ее открытия, вот уже полтора столетия, умы специалистов и просто любителей космологии заняты разгадкой истории быстрого развития и гибели ее цивилизации, Первая гипотеза – суть ее сводилась к обычному представлению о самоубийстве человечества при использовании ядерного оружия – не подтвердилась: атомных войн на Тибии не было.
Собственно, при первом знакомстве с планетой ничего поразительного не обнаружилось. Условия для возникновения жизни, хотя и несколько своеобразные, на Тибии объективно существовали. Вполне естественно, что в ходе эволюции населяющие планету организмы усложнялись и совершенствовались. Конечным результатом развития было появление мыслящих существ, которые сумели подчинить себе природу. Цивилизация Тибии ограничивалась одной планетой. Почему-то тибианцы отказались от попыток выйти в просторы космоса. Они научились полностью использовать всю энергию, какую давало их солнце, а также колоссальную мощь геологических процессов, протекавших в недрах планеты. Баснословные энергетические запасы позволили создать вокруг звездной системы гигантский гравитационный заслон, оградивший Тибию от какого бы то ни было влияния извне. Уникальная установка занималась справедливым распределением энергии между жителями и заботливо оберегала каждого из них от любой случайности. Жизнь тибианцев постоянно находилась вне всякой опасности. Всем жизненно необходимым планета была обеспечена с избытком.
– Похоже, что у них там был организован истинный библейский рай, – заявил на пресс-конференции Григорьев, вернувшись из первого путешествия на Тибию.
Однако беззаботная жизнь тибианцев длилась сравнительно недолго. Величайшая катастрофаграндиозная вспышка внутренних сил почти усмиренной уже планеты – внезапным толчком разрушила все энергетические и распределительные установки. Главный материк Тибии оказался расколотым; по множеству трещин хлынула лава, море обрушилось на прибрежные города, тучи пепла затмили щедрое солн це. Изнеженное человечество так и не оправилось от потрясения – погибло.
В том, что причина гибели тибианской цивилизации – геологическая катастрофа, уверены были все. Такое объяснение, во-первых, опиралось на факты, во-вторых, казалось наиболее логичным. Но вторая экспедиция на Тибию в середине прошлого века сделала открытие, которое явилось величайшей научной сенсацией.
"Геологический катаклизм не мог послужить причиной гибели тибианской цивилизации, – заявил Глеб Зандерер. – Человечество планеты Тибия вымерло за три столетия до начала тектонической вспышки, грозные внутренние силы планеты обрушились на уже опустевшие города, наводя ужас лишь на одичавших животных, которые к тому времени устраивали свои логова в домах людей".
Факты, собранные экспедицией Глеба Зандерера, были неопровержимыми. Невозможно было поверить, но человечество Тибии вымерло именно в то время, когда на планете существовал рай.
Несколько научных экспедиций были снаряжены на Тибию. Сотни любителей и туристов хлынули вслед за ними. Надо сказать, первые собранные данные только прибавляли неясностей. Непонятно было, например, почему после катастрофы расселение хищных зверей – в пору владычества человека они были почти полностью истреблены – происходило с небольшого острова, затерянного в глубинах океана? Миграция животных была направлена в сторону Главного материка по цепочке вулканических островов самого обширного архипелага Тибии. Загадочным представлялось и то, почему на всех картах планеты этот остров не был обозначен? Космогеологи неоспоримо доказали, что существовал он задолго до появления первого человека и никуда не исчезал. На острове сохранились даже развалины построек позднего времени.
Специальная экспедиция занялась изучением затерянного в океане острова. Чтобы оградить его от потока любителей, в печати ничего не сообщалось о нем.
А между тем планетоведы смогли установить хронологическую последовательность главнейших событий в истории Тибии. Выглядело это примерно так: а) доисторическая эпоха. Период, сходный для большей части планет, где развилась разумная жизнь. В ходе эволюции появились перволюдн. Примерно миллион тибианских лет понадобилось им, чтобы превратиться в человека, научиться изготовлять и пользоваться примитивными орудиями; б) возникновение первых государств, в каждом из которых различные идеалы, неодинаковые представления о добре и зле. Использовалась в основном мускульная сила людей и прирученных животных. Войны велись с помощью примитивного оружия – мечей, копий и т. п. Продолжительность эры около 70 тысячелетий; в) образование могущественных государств. Попытки из множества идеологий выбрать одну, приемлемую для всех. Использование энергии ветра, воды и, в конце эры, пара. Появление первых машин. Грандиозные войны. Совершенные средства уничтожения. Быстрая гибель одних систем правления, возникновение новых. Продолжительность около шести тысячелетий; г) образование единого могущественного государства, господство одной идеологии, равенство всех граждан, прекращение войн. Веком Благоденствия окрестили эту эру сами тибианцы. Продолжительность 400 лет; д) гибель цивилизации, вымирание человечества – 150 лет.
Однако датировка и хронология событий ничего не объясняла. Впрочем, ученым непонятен был только один последний этап – быстрый закат тибианской цивилизации. Возможно, причины оставались бы невыясненными еще долгое время, если бы археологами не был обнаружен на Тибии архив лент вычеркнутой памяти. Вначале найденным катушкам не придали особого значения – посчитали их за обычные магнитные ленты с записью кинопроекций или музыки. Лишь спустя еще двадцать лет в лабораториях Земли удалось разгадать секрет катушек и прочесть записанное на них.
Объяснять назначение лент вычеркнутой памяти нет необходимости: когда читатель узнает, что было записано хотя бы на одной из них, он сам все поймет.
Ниже приводится подлинный текст одной из лент с небольшими сокращениями. Публикация производится с разрешения Всемирной Академии наук.
В начале ленты при настройке аппаратуры записаны посторонние помехи:
Голос извне:
– Начинайте думать последовательно.
– Не хочу! Не буду!! Не заставите!!!
Еще один голос извне:
– Включаю установку принудительной очистки памяти. Подсоедините психоамортизатор.
Слышен щелчок и легкое потрескивание…
Затем начинается рассказ человека, подвергнутого обработке. Перевод внутреннего текста на письменную речь сделан автодешифрующей установкой Маклина.
– Это правда? – недоверчиво переспросил я: мысль о возможности такого чувства не умещалась в моем сознании.
Нейропсихопатолог молчаливо кивнул и настороженно посмотрел мне в глаза.
Я еще раз заглянул в раскрытую книгу с тайной надеждой, что слов, так поразивших меня, не окажется в ней, что это была всего лишь болезненная галлюцинация в моем воспаленном мозгу. Но все буквы были на месте на этой пожелтевшей от ветхости странице:
"Страх – самое сильное из переживаний, какие испытывали люди древности. С установлением ВСБ (всеобщей системы безопасности) чувство страха атрофировалось, так как не стало существовать угрозы внезапной смерти. Поколения людей, живущих в эру Благоденствия, никогда больше не будут испытывать этого проклятого чувства, принижающего человека до уровня животного…" – прочитал я еще раз, хотя статья и без того запечатлелась в сознании.
Профессор Тресбли долгим взглядом профессионального гипнотизера смотрел мне в глаза. Руки его, засунутые в просторные карманы больничного халата, были стиснуты в кулаки – я видел это сквозь полупрозрачную ткань. Блекло-розовый цвет стен и мебели раздражал меня, хоть и считалось, что именно этот цвет действует на пациентов наиболее благотворно и успокаивающе. Тресбли вынул руки из карманов, поднес скрюченные пальцы к моему лицу: у меня возникло ощущение, будто он копошится ими в самых потаенных извивах моего мозга.
– Где вы добыли книгу? – спросил он строго.
– Она была закопана в земле под полом стоянки моей межкосты. Скорее всего она попала туда случайно, когда наш квартал начинали перестраивать, лет двести назад, – объяснил я.
– За каким дьяволом вы лезли под пол?
– Я уронил ключ от межкосты – он провалился в щель.
– Один раз можно было воспользоваться общим транспортом. На другой день изготовили бы новый ключ.
– Но я не подумал, что это приведет к таким последствиям.
– Во всех затруднительных случаях советуйтесь с Автоматическим Доброжелателем. В последующем это предостережет вас от внезапных травм. Хорошо, что вы сами обратились к нам. Хуже было, если бы пришлось вызывать по повестке. Надеюсь, хоть этот последний экземпляр. – Последние слова он прибавил тихо, будто про себя.
Он отвел от меня взгляд и я почувствовал облегчение.
– Это уж третий случай, – произнес он, повертываясь ко мне спиной, и стал рыться в катушках чьей-то памяти, раскиданных на столе. – И все трое пострадавших сами явились к нам без вызова.
– Taк я пострадавший?
– Ну, не на столько, чтобы это повлекло опасные последствия, – утешил он меня и, внезапно хлопнув ладонью до столу, обернул ко мне свое внимательное лицо. – И этот том будет уничтожен, – сказал он так, словно это могло интересовать меня.
– Что теперь будет со мной?
– Вас подвергнут очистке памяти на консесте.
– Но я уже очищался однажды, не помню только по какому случаю.
– Было бы странно, если бы вы помнили – консеста работает безотказно. Значит, вас однажды очищали уже?
– Да. Это должно быть отмечено в моих документах.
– Проверим, проверим, – озабоченно пробормотал он, легким щелчком включая дежурный видеоратор.
– Личную карту Джекли Видора – ЖС/742, – затребовал Тресбли.
На гравитационном экране зажглись колонки зеленых и оранжевых цифр – копия моей личной карты. Тресбли внимательно вглядывался. Я тоже. Только я решительно ни черта не понимал в этой арифметике.
– М-да, – сказал он, выключая экран. – Дела… – И снова окинул меня взглядом с головы до пят. Ничем особенным я не выделялся: типичный представитель разумного биоиндивида с планеты Тибия.
– М-да, – машинально повторил он, – вторичному очищению памяти мы не можем подвергнуть вас – опасно для жизни.
– Ну и что, – возразил я. – Мне было бы очень любопытно.
– Для вас, конечно, – согласился он. – Только все равно это невыполнимо: ВСБ автоматически отключит консесту, если вас поместить в нее, а пользоваться психоамортизатором можно только с разрешения правительства – повышенный расход энергии.
– Жаль, – воскликнул я: мне так хотелось хоть однажды испытать настоящий риск.
– Вам придется напрячь силы и постараться забыть все, – сказал он и посмотрел на меня с сочувствием.
Его скорбный и грустный взгляд перекинул мои воспоминания в пору далекого детства. Именно так смотрели на нас старые няни, которые ухаживали за нами в приюте общественного воспитания. Их морщинистые лица тоже были грустны. Это, правда, было только у самых дряхлых нянь, у тех, что родились еще до начала эры Благоденствия; рожденные после были жизнерадостны и беспечны, как крольчихи из приютского питомника. Воспоминания давних детских обид, когда я еще нуждался в чьем-нибудь утешении, пробудились во мне внезапно.
– Скажите, профессор, а вы сами испытывали страх? – спросил я.
Он вздрогнул, тень какого-то смутного давно пережитого чувства скользнула по его лицу, но он тотчас же совладал с собою. И все же я сразу понял – в тот день я был необыкновенно прозорлив – он знал страх. Какое же, должно быть, это сильное чувство, если даже воспоминание о нем способно так взволновать?
– Простите, я задал глупый вопрос, – виновато пробормотал я.
– Ничего, – деланно рассмеялся он и непривычно громким в этом помещении голосом добавил: – Я выпишу вам рецепт таблеток амнезии. Они немного помогут.
Он быстро черкнул несколько слов и, сложив рецепт вдвое, сунул мне в руку. Он вышел проводить меня на крыльцо.
– Прочтите, что написано в рецепте, – почти беззвучно прошептал он.
Устроившись на сидении в своей межкосте, я заглянул в рецепт.
"Приходите ко мне домой сегодня вечером после часа Веселой Зарядки", – прочел я.
Тресбли встретил меня за оградой дачи и показал место, где можно было приткнуть межкосту. Домашний робот-слуга подал нам кофе по-тенбийски и нигаринские сигары.
– Вы хотели сообщить мне что-нибудь относительно… – начал я, когда робот оставил нас одних.
Тресбли приложил палец к губам и я осекся на полуслове. Он встал и прошел в дальний угол комнаты. На нем была просторная одежда, и оттого непривычная для тибианца сухопарость его сложения была особенно заметна. Он надавил ладонью на пластину, неприметную на одинаково гладком поле стены, и один из блоков бесшумно сдвинулся, открыв небольшой тайник. Внутри хранились какие-то блестящие инструменты и красно-синий силовой магнит. Тресбли вытащил его. Магнит был довольно тяжел, от напряжения у профессора затряслись ноги.
– Вам помочь? – громко спросил я.
Он угрожающе метнул в меня своим гипнотизерским взглядом, и я опять замолчал. Я внимательно наблюдал за его действиями. Он перетащил магнит к коробке ДС (Доброжелательного Слухача) и приставил его полюсами к входному каналу.
Доброжелательный Слухач был изобретен еще в конце эры Распрей. Он сослужил немалую пользу человечеству Тибии и приблизил наступление эры Благоденствия. Об этом я знал из школьных учебников. Единая форма правления тогда только что устанавливалась, и среди тибнаицев немало было еще людей, враждебно настроенных к прогрессу. Заговоры тогда раскрывались чуть ли не ежедневно. Когда был придуман Доброжелательный Слухач, лояльно настроенные граждане сами пожелали, чтобы в их дома были проведены микрофоны. Те, кто противился этому, несомненно были врагами прогресса. Их оказалось немного. Установки ДС совершенствовались, приобретали изящные формы в современном стиле и считались лучшим украшением квартиры. Они уже давно распространились по всей Тибии. В новейших постройках их монтируют прямо в стене. Разлапистые широкие уши слухачей причудливыми колпаками высовываются из стен в самых неожиданных местах. Они придают обстановке очень современный вид.
Я с подозрением косился на профессора: очевидно, он решил расстроить свой ДС. Даже мысль о подобном намерении была кощунственной. Я отлично знал (из основного свода законов), что ДС не ограничивает моей свободы: я и при нем имел право говорить все, что захочу, а оттого, что мои слова сразу поступят в АПКНЛ (автоматическую проверочную комиссию на лояльность), мне же лучше: если в моих высказываниях есть что-либо злонамеренное, меня направят в профилакторий, где лечат заподозренных в неблагонадежности.
Проделав операцию с магнитом, Тресбли сел в кресло как ни в,яем не бывало и потянулся к чашечке с кофе. Отхлебнув несколько глотков, затянулся ароматным дымом сигары – должно быть, он был истым гурманом. Ничего хорошего в кофе по-тенбийски я не находил, но, чтобы профессор не принял меня за профана, я тоже отхлебнул глоток и взял сигару.
– Ну-с, каков кофе? – спросил он.
Я надеялся, что он наконец объяснит, в чем дело, а он спрашивал о пустяках.
Я что-то пробурчал в ответ.
– Превосходный! – воскликнул он, словно соглашался со мною, будто спрашивал не он у меня, а я у него.
Мне было решительно все равно, и я не стал возражать.
Несколько минут он наслаждался своим кофе в молчании. Потом неожиданно крутанулся вместе со стулом и, ткнув пальцем в угол, где, прилежно склонившись в нашу сторону, голубел треухин ДС, торжествующе произнес:
– Ловко я их околпачил! А? – он так же резко повернулся ко мне, в аспидно-зеленых глазах его запрыгали дурашливые огоньки.
– Зачем вам это понадобилось? – неохотно спросил я.
– Все очень просто, мой мальчик: я стар и никогда не смогу привыкнуть к этой диковинке, – он опять ткнул концом сигары в угол, где молчаливо и настороженно затаился ДС. – Моя молодость прошла до этого изобретения. Я привык говорить, что хочу и как хочу, не выискивая обтекаемых формулировок для мыслей, как приучили вас. Впрочем, вам это ничего не стоит: вы с рождения попадаете в русло Единой Системы Воспитания. Надеюсь, что при моей жизни не будет изобретен Доброжелательный Улавливатель Мыслей. Теперь-то этого наверняка не случится, дальнейший прогресс науки на Тибии невозможен.
Я чуть не выкатился из кресла. У меня начала дрыгать правая нога, и я стиснул колено руками, чтобы он не заметил моего волнения. То, что он говорил, было неслыханным святотатством. Неужели он заговорщик? Но странно: одновременно с удивлением я испытывал непостижимое шальное наслаждение от того, что слышу кощунственные слова.
– Я хочу поговорить с тобой откровенно, – продолжал он. – Готов ли ты выслушать меня?
– Готов, – выдавил я.
– Мне с первого взгляда почудилось, что в тебе сохранилась еще любознательность. Теперь это исключительно редкое качество, а было время, когда почти все были любознательны. Там, в клинике, нельзя было говорить, поэтому я и пригласил тебя за город. У нас есть немного времени: раньше чем через час аварийная команда ДС не нагрянет.