Планета имени шестого "Б" - Запольских Вячеслав Николаевич 2 стр.

— Через неделю учебный год кончается, — сказал дед. — Можно, пожалуй, подвести итоги.

Женька без лишних слов продемонстрировал школьный табель, грамоту городского спортивного общества, потом заложил руки за спину, отставил в сторону ногу и начал: «Багратион подъехал к рядам, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы, заглушая говор и командные крики. Весь воздух пропитан был пороховым дымом. Лица солдат все были закопчены порохом и оживлены…»

— Достаточно. А как насчет геройства?

— Прыгнул в бассейн с тридцатиметровой вышки, — скромно потупясь, отчитывался Женька.

— Раз. — Дед загнул палец.

— Работал в бригаде полеводов на кофейных плантациях Меркурия в зимние каникулы.

— Слыхал, мама твоя рассказывала. Два.

— Кипяченое молоко теперь могу пить. С пенками.

— Ого! Три.

Я вспомнил наш побег с телекинетики и вставил:

— Еще пожертвовал личными интересами ради друга. Ради меня, то есть.

— Четыре! — удивился дед. — Переходим к последнему пункту.

— Легче легкого. — Женька презрительно поморщился. — Я мороженого вообще в рот не брал. Из принципа.

— Геройство номер пять! Поздравляю с перевыполнением. А что касается моего обещания…

«Дальнее космическое путешествие»… Сейчас прозвучат эти восхитительные слова, и для Женьки начнется жизнь, полная чудес.

На стене вспыхнул экран телесвязи и появилась… Капитолина. Она поискала окулярами Льва Ильича и призывно зафонила, как старый микрофон. Маковкин поставил кофейную чашку и повернулся к экрану.

— Але! Здрасьте, пожалуйста. Ваши-то огольцы нонче с телекинетики когти оборвали. — Речь Капитолины сочетала в себе диалектизмы и блатной жаргон. — Пороть их надо, как сидорианских козлов. Они, наверно, и махорку стырили.

— Не тырили мы махорку, Капитолина, — забеспокоившись, ответил Маковка, — мы ее нашли. Завтра в школу принесем.

— Махорка при них, а лепять, что не стырили, — весело прокомментировала Капитолина. — Будя мозги компостировать!

Экран погас.

На пороге стояла Ксения Карповна. В ее руках прохладно дымился поднос со свежим пломбиром.

Запахло грозой. Тучи сгустились, налились чернотой. Вот-вот сверкнет молния.

— Уважаемый внук весь в дедушку, — ровным голосом произнес Лев Ильич. — В его возрасте я тоже был скор на необдуманные поступки. В биографии каждого космического разведчика отмечено немало набитых шишек. А ведь мой почтенный внук, небось, тоже мечтает о Космофлоте? Ну, конечно! Твой сын, Ксения, еще прославит нашу фамилию. Гордись им!

Женька замер, боясь взглянуть на деда или на маму. К чему это клонит Лев Ильич?

— Кстати, ты, наверное, в курсе. Улетая на Эвтерпу, я обещал Женьке, что возьму его с собой в следующую экспедицию. Если, — палец деда указал на висевшие «Торжественные обязательства», — он окажется достойным дальнего космического путешествия. Теперь я готов исполнить свое обещание.

Вот это да! Прогулял два урока, а тебе за это подарочек. И какой! Но что скажет Ксения Карповна?

Л. И.: Географию, например, лучше всех знают путешественники. А астрономию — космонавты. И настоящие ребята вырастают из тех, которые сами умеют работать и головой, и руками, а не только читали в книжке, что надо слабых всегда защищать. Правильно?

К. К.: Правильно-то правильно. Только тебе, папа, должно быть лучше других понятно, что дальний космос — это не самый лучший полигон для практического применения школьных прописей. Это, между прочим, опасно для жизни.

Л. И.: У Женьки второй разряд по космокарате. И ты сама мне рассказывала, как он с кофейной плантации в одиночку отправился на центральную меркурианскую базу, когда солнечный протуберанец вывел из строя транспорт и вырубил связь. Пешком, с трехдневным запасом продовольствия. И ничего, слегка поцарапанный вернулся, приведя с собой кибермедика. Вспомни-ка, в какие переплаты попадала ты сама в его возрасте. На Мандариновой планете, когда сбежал тигроклювый саблекрыл…

К. К.: Целый месяц ходила пластырем обклеенная. Зато я этого саблекрыла тогда — ух!

Л. И.: Вот и договорились.

Маковка чинно встал из-за стола и аккуратно бросился деду на шею.

— Ура, дед! Ты у меня не дед, а сказка! — завопил он.

Я взял с подноса креманку со сладким сугробиком и звякнул ложечкой. Случайно.

Маковка обернулся, увидел мои глаза и покинул дедову шею.

— Без Яна не полечу, — скорбно объявил он.

— Хорошо, — сказала Ксения Карповна. — Я договорюсь с родителями Яна. Полетите вместе.

Если Ксения Карповна что-то обещает, значит, это железно. Но ведь этого не может быть! Я лечу с Маковкой в космос! И не на воскресную прогулку по нашей галактике, а в настоящий, полный опасностей, дальний разведывательный полет. Кажется, я сейчас проснусь и увижу наушники, учебник по космической лингвистике и Пифию Андреевну с наставительно поднятым пальцем.

— Завтра утром — старт, — сказал Лев Ильич и взял с подноса порцию пломбира.

Начиналась волшебная жизнь.

Глава вторая

Длинные ноги деда Маковкина шагали по бетонным плитам космодрома Савино. Шериф — любимец Льва Ильича — катил вслед за ним тележку с земными сувенирами. Их было много: мнемокристаллы с записями Воронежского хора, жостовские расписные подносы, дагестанская чеканка, ковбойские шляпы, австралийские бумеранги, банки с облепиховым вареньем и маринованными маслятами. Весь вечер Маковка, дед и я составляли список сувениров. Лев Ильич никогда не отправлялся в далекое путешествие, не приготовив подарки для своих старых и будущих друзей.

— Вовремя преподнесенный презент поможет выбраться из самой безвыходной ситуации, — говорил Лев Ильич. — Однажды на планете Косоглазых Драконов меня чуть было не гильотинировали за то, что я повесил берет на рога светлейшего герцога Паргодубала VI. Милорд вышел меня встречать, а я принял его за чучело, установленное в прихожей дворца вместо вешалки. Герцог был в ужасном гневе и повелел меня казнить за вопиющую бестактность. Дело спас трехколесный велосипед. Паргодубал VI, получив подарок, как сумасшедший гонял по анфиладам и галереям своего дворца, натыкаясь на придворных драконесс. И теперь на планете самый любимый вид транспорта — это наш земной трехколесный велик. Верхом на велосипедах маршалы-драконы принимают парады. Даже трон Паргодубала снабжен колесами, педалями и рулем. Надо будет во время рейса заглянуть к Косоглазым Драконам, меня там собирались наградить Велоподшипником I степени.

У люка космоскафа Маковкин остановился и бросил взгляд на наши с Женькой сумки.

— Ничего не забыли? — спросил он.

Мы с Маковкой дружно замотали головами.

— Лишнего тоже ничего?

Мы повторили наш ответ.

— А вот это напрасно, — хехекнул Лев Ильич. — «Гамаюн» — звездолет вместительный, а вдали от Земли любая безделушка может устроить праздник душе. И пригодиться тоже может, совершенно неожиданно. Я, например, всегда таскаю с собой кучу всяких ненужных вещей.

Лев Ильич вытащил из кармана какой-то пластмассовый тюбик, извлек из него стерженек с петелькой на конце, подул — и в воздух выбилась гроздь мыльных пузырей. Радужные шарики поплыли над космодромом, как игрушечные созвездия.

— Здорово? — гордо спросил Лев Ильич. — У меня еще и не то припасено. Увидите — закачаетесь, — пообещал он и шагнул в люк космоскафа. Зашел, как заходят в булочную, что за углом. А мы с Маковкой переступили порожек с замиранием сердца. Неужели мы действительно уже не шестиклассники, а космоиспытатели, отправляющиеся в сверхдальний рейс? Ребята осенью с ума сойдут, когда мы появимся в школе с эмблемами Космофлота и с серебристыми нашивками на рукавах — одна нашивка за десять мегапарсек полета.

Шериф закатил свою тележку, высунулся наружу, прокричал роботам космодромного обслуживания «До скорого!» и лишь тогда нажал на кнопку шлюзовой панели. Крышка плотно закрыла люк, и мы оказались во власти нового мира, где небо не голубое, как мы привыкли, а черное и звездное, где живут злодеи и герои, где можно самому совершить подвиг, а не узнать из программы новостей, что его уже совершил кто-то другой.

— Плиз! — сказал мне Маковка и указал на кресла. — Десять минут, и мы на «Гамаюне». Хочешь карамельку?

Он сунул мне «Взлетную» и с гиканьем прыгнул в кресло. Рядом с ним устроился Лев Ильич, а я сел напротив. Шериф помог нам пристегнуть ремни и тоже присел на краешек, хотя ему-то ускорение было нипочем. Табло на стене показывало отсчет времени: 12, 11, 10…

— Сейчас стартанем, — благодушно объявил Лев Ильич и закрыл глаза.

Но световые цифры на табло вдруг погасли.

— Лев Ильич! — послышался из динамика голос диспетчера космодрома. — Вы слышите меня?

— В чем дело? — удивленно спросил Маковкин, открывая глаза. — Мы летим или не летим?

— Получена гравиграмма с Нулиарды. Вы понимаете меня?

— Вас понял, — чуть помолчав, ответил Лев Ильич. — Значит, они его все-таки не устерегли. Давно это случилось?

— Сами узнали об этом два часа назад. Может быть, попросить ребят подождать пока на Земле?

— Ерунда, ничего с ними не случится. Давайте отсчет.

И Маковкин снова откинулся на спинку кресла. Опять засветилось табло.

— Дед, что стряслось? — встревожено спросил Маковка. — Яна и меня хотели высадить?

— Хотели. Ну-ка, закрой рот, а то подавишься.

…3, 2, 1…

Кресло опрокинулось назад, и я вдавился в сиденье, как палец в бисквит. Только коленки и нос торчали. Ясно, почему Маковкин велел Женьке закрыть рот. Кресла космоскафа спасали нас таким образом от перегрузок.

Космоскаф стремительно несся прочь от Земли, туда, где нас ждал «Гамаюн». Корабли такого класса строили прямо на орбите.

Вдавленный в кресло, я размышлял о странном диалоге Маковкина и диспетчера. О планете Нулиарде я раньше не слыхал. Кого там не устерегли, тоже непонятно. Не то какого-то злодея, не то стихийный катаклизм, а может быть, просто солнце сбежало из их планетной системы, всякое бывает. Но то, что в последний момент нас с Женькой собирались высадить, говорило об одном: рейс «Гамаюна» будет опасным, и мы сможем вернуться не только с нашивками, но и с медалями. Вон у Шерифа ими вся грудь обвешана. Наверное, Шериф — единственный в мире робот, имеющий ордена. И это все Лев Ильич: если его награждают за проявленную доблесть, то он и за любимца хлопочет.

Кажется, космоскаф тормозит. Кресла возвратились в прежнее положение, и мы вынырнули из «бисквита».

— Прибыли! — объявил Шериф. — Сейчас открою люк.

Он ушел, послышалось шуршанье, голоса: «А, это ты, привет!» — «Салют! Ну, как тут, не скучно было?»

— С кем это Шериф разговаривает? — поинтересовался я у Льва Ильича.

Это тоже робот. Гулливер. Пятый член команды. Я его взял напрокат в столовой высшего космонавигационного училища. Уж больно хороший кулинар. Наверное, пока он дежурил на «Гамаюне», успел до нашего прибытия приготовить что-нибудь вкусненькое. Ну, нам пора знакомиться с кораблем.

Мы покинули космоскаф и вышли в фойе «Гамаюна». Именно фойе — огромное, с зеркалами и картинами на стенах.

«Добро пожаловать на «Гамаюн!» — было выведено шоколадным кремом на фасаде пышного торта, который преподнес нам робот Гулливер. То была многослойная композиция, куда входили персиковые ломтики, запеченные со сгущенным молоком, орехи с черешневой мякотью вафли и безе. Торт истекал соками и розовой глазурью: Гулливер полил его сверху сиропом из цветков лотоса.

Выглядел этот робот странновато. Голова смахивала на глобус, усеянный множеством лунок и отверстий. В них были вставлены объективчики, которые могли проецировать на потолок виз звездного неба. В космонавигацинном училище, как объяснил Лев Ильич, Гулливер числился планетарием. А стряпня — это уже в свободное от основной работы время. Хобби.

Руки робота были гибкие, как щупальца, с множеством мелких пальчиков. Видно было, что это робот-интеллигент. Не то, что Шериф — свой в доску, без претензий.

Началась дегустация.

— Попробовали бы вы съесть этот торт в условиях невесомости, — заметил Лев Ильич. — Все отсеки «Гамаюна» заполнились бы бисквитным крошевом и сладкими слюнками. На древних кораблях, кстати, не было искусственной гравитации, вот как сейчас на маленьких космоскафах. Космонавты питались полужидкой гастрономией из тюбиков.

— Может, шампанского принести? — осведомился Гулливер.

— Побереги для Загарульны, — посоветовал Лев Ильич. — Он до него большой охотник. Разнести лучше апельсинового сока. По каютам разнеси. Ибо первоначальное расписание рейса полетело в тартарары. Через пятнадцать минут запускаем двигатели и на полных оборотах идем к Нулиарде.

И Лев Ильич, сам себе дав команду «Кру-гом», отправился в рубку.

— Слышали? — спросил нас с Женькой Гулливер, когда Лев Ильич ушел. — Шагом марш по каютам. И сидеть там смирно. Игрушки кончились. Началась дисциплина.

— Чего я там не видел, в каюте? — возмущенно заговорил Маковка. — Можно подумать, нам не интересно посмотреть на старт. Сам-то, небось, пойдешь в рубку. Там иллюминатор большой, во всю стену. А мы — в каюту? Ит дазн΄т сьют!

— Бунт на корабле? — вежливо осведомился Гулливер.

— Вот именно. Полундра! — завопил Маковка и побежал было вослед деду. Я едва успел поймать его за рукав.

— Мы посидим, посидим, — громко обещал я роботу, волоча упиравшегося Маковку по коридору к дверце лифта. — Только не забудьте, дяденька, сказать, когда можно будет выйти… Ну чего ты брыкаешься? (Это я уже Маковке.) Тихонечко посидим минут пять в лифте, а потом подберемся к рубке и узнаем, какую тайну они пытаются от нас скрыть.

— Это что же! Подслу…

Я зажал Маковке рот.

— Ничего и не подслушивать. Разве члены экипажа не имеют права знать все подробности предстоящего рейса?

— Нг-нг-нг!

Я отпустил Маковку.

— Зачем руками прямо в рот! — Маковка обозлился. — Думаешь, мне самому не интересно? Подслушивать, так подслушивать.

В кабине лифта мы помирились. Отсидев положенные пять минут, выбрались снова в коридор и на цыпочках пошли к рубке. На стенах мигали световые указатели: «Поворот на камбуз», «В кают-компанию», «К бассейну и душевым», «К орудиям правого борта».

— Знаешь, еще где-то есть отсек с воздушным ковром, — шепотом сообщил Женька, — ложишься на него, нажимаешь кнопку, и тебя поднимает вверх струей ветра. Можно плавать и качаться над полом, как на воздушной подушке.

Вот и дверь в рубку. Мы прильнули к ней, стараясь вслушаться в разговор, происходящий у командирского пульта. Кое-что было слышно.

— Лучшее средство воспитания — хороший ремень! — донесся гулкий голос Шерифа. Потом что-то пробормотал Гулливер.

— У Трысьбы, кроме омраченного детства, наверняка были другие причины сделаться пиратом, — ответил ему Лев Ильич.

— Ремня бы ему. Ух! — снова подал голос Шериф.

Маковка полез в карман и вытащил мини-робота на четырех колесиках, с оттопыренным акустическим «ухом» на спине.

— Сейчас будет слышно лучше, — пообещал он, запуская шпиона через трубу пневмопочты в закрытый отсек. — Засунь радиочип в ухо.

И он подал мне крошечный пластмассовый шарик.

Как только я последовал Женькиному совету, в голове моей зазвучал голос Гулливера:

— Сверхмощное поле, и оказалось пробитым! Такое под силу только орудиям крупного калибра. Какие устанавливают на линкорах.

— Может быть, мину подложили, — буркнул Шериф.

— Мина или пушка, это неважно. Главное, Трысьба кому-то понадобился. Хорошо, если это дело рук его дружков-пиратов, успевших скрыться от возмездия. А вдруг его вызволили из плена обитатели неизвестной нам системы? — спросил дед.

— Зачем им такое сокровище? — удивился Гулливер.

— Не все планеты Вселенной заселены интеллигентными существами. Кое у кого развиты инстинкты хищников. Помните Империю Козлоглавов?

Я чуть не подпрыгнул. Совсем недавно в школьной библиотеке я нашел том, где описывалась борьба объединенных галактик с этой Империей. Козлоглавы решили подчинить себе всю Метагалактику и для достижения цели не гнушались никакими средствами. Засылали диверсантов, вызывали искусственные метеорные ураганы, расставляли западни на самых оживленных космических трассах. Руководствовались они простой тактикой: ужаснуть противника злодейством, обескуражить его невиданным свинством. Ведь воспитанные люди часто теряются, неожиданно сталкиваясь с агрессивным хамством.

Что, если сбежавшего пирата Трысьбу сделают своим орудием существа, подобные Козлоглавам? Ведь и поймать-то его удалось только потому, что никто не позволял ему заправляться горючим, никто не снабжал по доброй воле боеприпасами — все гнали прочь. А будь у пирата надежная база и щедрое снабжение, то кто его знает… Может быть, до сих пор транспортные караваны сопровождались бы вооруженными крейсерами.

— Ну, это ты загнул, — сказал Шериф. — Трысьба не пойдет ни к кому на службу. Он самый настоящий анархист.

— Как бы там ни было, — подвел итог разговору Лев Ильич, — надо как можно быстрее добраться до Нулиарды. Может быть, найдем разгадку прямо на месте. Да и Трысьба далеко уйти не успел. В подпространство войдем чрез ближайшее устье — возле Меркурия. А сейчас — старт. Кстати, а где ребята?