Перед смертью она совершенно пришла в себя и ясно сознавала, что умирает. Говорила о смерти с родными. Просила позвать священника, успела причаститься и собороваться, успела благословить детей.
Потом Соня вспоминала: «Зачем мы только в эту Одессу приехали?! Может быть, Вера жила бы и жила. Там она заразилась этой ужасной «испанкой». В Одессе была настоящая эпидемия, и болезнь протекала очень тяжело, а у Веры как-то особенно тяжело. Профессора Коровицкий и Усков говорили, что «испанка» протекает у нее как легочная чума. Теперь это называется вирусным гриппом. Все было сделано для ее спасения… Как ей хотелось жить! Перед домом нашим постоянно – день и ночь – стояла толпа молодежи. Вера говорила: «Володя там, в Москве, не чувствует, наверное, что я умираю». Все понимала, знала, что это конец. Харитонов и Чардынин плакали, сидя на кухне. Она умерла шестнадцатого февраля 1919 года. Хоронил ее весь город буквально. Двадцать шесть ей было…»Спешно было произведено вскрытие, в отчете – «постмортуме» – указан тот же диагноз: отек легких. Тело Веры Холодной набальзамировали (для отправки в Москву, как было сказано), то есть обработали сложным раствором на основе глицерина, карболовой кислоты, спирта и камфоры. От этого раствора кожные покровы меняют цвет и как бы сжимаются, но тление долго не касается усопшего. При удачно проведенном бальзамировании родственники в Москве могли бы без опасения вскрыть гроб и провести повторную церемонию прощания.
А пока с Верой Холодной прощалась Одесса.
Ее положили в гроб в том самом платье, в котором она два года назад играла княгиню Лидию Ланину в фильме «У камина» – одном из самых популярных своих фильмов. Парадокс судьбы… Если бы тогда, всего полтора года назад, двадцатичетырехлетней, прекрасной, счастливой, удачливой актрисе сказали, что пройдет совсем немного времени и именно в этом платье она будет лежать в гробу! Нет, наверное, она бы не поверила, сочла бы шуткой дурного тона. Но это случилось, и в двадцать шесть с половиной лет она – в гробу, в этом самом строгом и элегантном, закрытом платье, на волосах – фата, на лбу – церковный венчик, кисейное покрывало скрывает все тело от подбородка до кончиков туфель… Гроб полон цветов, в основном хризантем: белых, желтых, бледно-лиловых. Их легче других цветов найти в феврале. К тому же хризантемы – цветы скорби и смерти – подходили к случаю. Лицо актрисы было покрыто слоем желтоватого театрального грима, чтобы скрыть следы болезни и того, как потемнела кожа от воздействия бальзамических составов.
В газетах напишут: «Мертвая королева наряжена в один из лучших своих туалетов и тщательно загримирована».
И все равно грим не мог скрыть того, что королева экрана страшно изменилась. Глаза, окруженные темной тенью, ввалились; губы припухли и посинели от удушья, никакая помада не могла скрыть этой жуткой синевы… Сложенные на груди руки просвечивали сквозь кисею, и видно, что кончики пальцев тоже посинели… Тяжело она умирала, очень тяжело. Несколько дней задыхалась.
В толпе провожающих мало кто знал подробности, и при виде этого изменившегося лица, этих распухших посиневших губ кто-то впервые произнес слово «яд».
«Отравили!»
Потом поползут сплетни…
Или уже поползли, с самого момента ее смерти и известия о том, что тело будут бальзамировать?
Похороны напоминали какое-то мрачное торжество или жутковатую кинопремьеру с королевой экрана в главной роли. Тысячи и тысячи людей желали проститься со своим кумиром. Увидеть ее в последний раз, убедиться в непоправимости своего горя… Собор, в котором отпевали Веру Холодную, был полон, люди давили друг на друга, задыхались, падали в обморок от недостатка кислорода и от остроты переживаний. К счастью, смертоубийства удалось избежать и никого не затоптали насмерть, хотя толпы провожающих заполонили не только Соборную площадь, но и близлежащие улицы.
Похороны снимали – последний фильм Веры Холодной! – и уже в марте пленку демонстрировали во всех кинотеатрах. «Похороны Веры Холодной» имели неизменный успех.
Кстати, этот фильм – ее единственный неигровой фильм – сохранился по сей день, в отличие от тридцати девяти (!) игровых лент, которые были безжалостно уничтожены, смыты, ибо не представляли ценности для нового искусства, не могли представлять интереса для советского зрителя… А похороны Веры Холодной – представляли интерес?! Или эта пленка сохранилась случайно, по причине короткого метража?
Популярный журналист и критик Нилус написал для газеты «Вечерний час» трогательный некролог:
«3 февраля 1919 года, в ноль часов вечера умерла в Одессе молодая, прекрасная актриса Вера Холодная – и тотчас же эту печальную новость узнали несколько сот тысяч людей, и все пожалели эту молодую женщину, на которую было так приятно глядеть на экране кино. Я повторяю: «приятно глядеть» – и настаиваю, что почти вся соль кинематографа не в пьесах, так часто и бездарных, и грубых, и лубочных, а только в актерах, в их глазах, смехе, хорошо сложенных телах, только в том, что на них «приятно смотреть».
Но господа фабриканты фильмов, их писатели, режиссеры до сих пор этого не понимают. Не понимают, что самое драгоценное в кинематографе – человек сам по себе, природа сама по себе, все остальное сравнительно не важно.
Среди бульваров, улиц, в лесу, в поле, у моря мы нередко часами присматриваемся, прислушиваемся к их жизни, не желая никаких комедий и страшных драм с жуликами и сыщиками или без жуликов; мы хотим только одного: наблюдать жизнь; мы так привязаны к ее тайне, мы так любим ее проявления, что готовы без конца следить за тем, как живут муравьи, бабочки, звери, совсем не интересуясь их драмами. Но еще ближе и дороже нам человек, конечно, прекрасный человек, прекрасная женщина: нам бесконечно любопытно наблюдать их на экране, где все необычайно увеличено, рельефно подчеркнуто, где не пропадет движение ни одного мускула, где лицо, фигура приобретают необычайную выразительность, недоступную обычной сцене. Драмы в кино только терпимы, их могло бы вовсе не быть. Центр тяжести этого нового искусства в актере, в живой природе – это давно пора учесть.
Я видел Веру Холодную на экране не раз, но я не помню содержания ни одной пьесы, в которой она участвовала.
Прелесть этой актрисы совершенно не в том, как она справлялась с той или иной ролью, а в том, что у нее было одухотворенное лицо, прекрасные глаза, улыбка.
Теперь мы с особым чувством увидим ее на экране, но фильмы не вечны. Пройдет сезон, другой – и материальный образ этой прекрасной женщины потускнеет, но в нашем сердце воспоминание о ней будет жить долго.
Так иной раз мы встречаем привлекательных незнакомых людей в театрах, на улицах, потом они куда-то исчезают навеки… Но их образ часто на всю жизнь сохраняет наша душа.
В этом есть что-то общее между созданиями самой жизни и произведениями поэтов, художников.
P.S. Вера Холодная уже покоится во мраке, под каменным сводом, а ее тень долго еще будет скользить под музыку по экранам кино, в которых ее станут продавать теперь особенно выгодно. С каким чувством близкие артистки будут проходить мимо этих лавочек? Какая это страшная машина кинематограф в некоторых случаях… Наше время, время машин, должно породить новые элементы психики, чрезвычайно любопытные».
…Новое время действительно породило много новых и в высшей степени любопытных элементов психики – гораздо больше, чем кинокритик Нилус мог бы предположить даже в самых кошмарных фантазиях!Что же касается «близких артистки»…
Владимир Григорьевич Холодный пережил жену всего на два месяца.
Отчего он умер?
Кто-то говорил – от тифа, кто-то считал, что от той же «испанки» или от воспаления легких. Время было жестокое, люди совершенно не были склонны к сантиментам и сознательно обманывали себя, пытаясь поставить хоть какой-нибудь научный диагноз, хотя всем было совершенно ясно, что умирает офицер Холодный не от банальной «медицинской» хвори, а от любви и тоски, от невозможности жить без Верочки… «От разбитого сердца» – как сказали бы тогда. Он просто поспешил за ней туда, за грань бытия, а если и приключилась с ним перед смертью какая-нибудь из обычных в то время болезней, то все равно – не болезнь была первопричиной его смерти.
Ходили также слухи и о том, что он был арестован и расстрелян на Лубянке чекистами – во всяком случае, именно такой версии придерживается в своих мемуарах старшая дочь Веры Холодной Евгения.
Соня Левченко вспоминала: «Муж Веры – Владимир Холодный – прожил недолго. После панихиды памяти Веры в Москве, в Художественном театре, он стал заговариваться, иногда не слышал, когда к нему обращались. Вскоре он умер. Перед смертью все говорил о Вере как о живой».
Еще через месяц скончалась мать Веры, Екатерина Сергеевна Левченко – во время эпидемии брюшного тифа.
Бабушка Веры, Екатерина Владимировна, привезла из Москвы в Одессу осиротевшую Нонну.
Бабушка Веры, Екатерина Владимировна, привезла из Москвы в Одессу осиротевшую Нонну.
Двадцатитрехлетняя Надя просила об опекунстве над племянницами и сестрой – четырнадцатилетней Соней. Она была на редкость доброй и ответственной девушкой, по-матерински относилась к Жене и Нонне и через некоторое время удочерила обеих девочек. Позже она вышла замуж за болгарина и в 1923 году уехала вместе с мужем на его родину.
Дочери Веры Холодной учились в русской гимназии Кузьминой – в некогда знаменитой частной гимназии Петербурга, которая после революции переместилась сначала в Стамбул, потом в Болгарию. Получили прекрасное образование. Евгения Холодная вспоминала: «К нам часто приходили незнакомые люди, высказывая сочувствие как сиротам известной киноактрисы. Часто давали газетные и журнальные вырезки и фотографии с наставлениями: “Храните их, это ваша мама!”»
После окончания гимназии Евгения стала бухгалтером на предприятии своего дяди, мужа Надежды Левченко, потом вышла замуж за русского офицера, работавшего автомехаником в турецкой фирме. Овдовела практически в одно время с теткой, и вдвоем они поселились в Константинополе. В 1960 году Евгения снова вышла замуж – за американца, работающего в Турции, и после смерти тетки уехала на постоянное жительство в США.«Когда я только начинала играть для экрана, меня запугивали режиссерами. Говорили, что это – деспоты, насилующие волю артистов, не считающиеся с их творческим пониманием ролей. Но мне пришлось убедиться, что все это – пустяки».
Нонна давала уроки фортепьяно и пения детям турецкой интеллигенции. Вышла замуж за учителя и осталась жить в Стамбуле.
После смерти Веры Холодной распалась знаменитая съемочная группа Харитонова. Собственно говоря, столько времени киноателье снимало только кино с Верой Холодной, столько времени режиссеры, сценаристы, художники, операторы работали «под Холодную», что теперь они просто не представляли, как же снимать кино без нее? Ею держалась вся группа, на ней строилось все кинопроизводство… Партнеры – легендарные В. Максимов, В. Полонский, О. Рунич – привыкли работать именно с ней и не представляли себе другой героини. На первый взгляд это может показаться чем-то вроде трогательной верности умершей звезде, но, в сущности, дело обстояло иначе: Вера Холодная была звездой такого масштаба, что никто из партнеров-мужчин и никто из снимавшихся вместе с ней в фильмах женщин просто помыслить не мог о том, чтобы конкурировать с ней! Когда ее не стало, конкуренция появилась и постепенно один за другим все ее бывшие партнеры ушли в другие киноателье, где они смогли быть «королями труппы». Ушел и режиссер Чардынин. Десять месяцев после смерти Веры Холодной киноателье простаивало – пыталось перестроиться. Потом вновь начали снимать кино, но прежнего успеха уже не было, не было и прежних денег. Веру Холодную смотрели и знали не только в России, но и в Европе, в Турции, в Японии… Картины с ней хорошо покупались для проката, а гонорары Харитонов платил небольшие. Конкуренты удивлялись тому, насколько дешево обходилась ему звезда такого масштаба. Они не понимали, что дело было не в каких-то его особых способностях дельца, а в самой Вере: из-за своей скромности и кротости, из-за врожденной интеллигентности и бескорыстной преданности искусству королева экрана никогда не унижалась до спора из-за гонораров. В конце концов, Харитонов платил ей больше, чем когда-то Ханжонков, и уже за это она была благодарна ему. Смерть Веры Холодной буквально разорила Харитонова, как когда-то ее уход нанес тяжелейший удар по материальному положению кинофирмы Ханжонкова.
Младшая сестра Веры Соня Левченко осталась в Одессе, рядом с могилами сестры и матери, со старенькой бабушкой Екатериной Владимировной, которая не хотела никуда ехать, желая умереть в России и быть похороненной в русской земле. Она ненадолго пережила дочь и старшую из внучек, и Соня осталась совершенно одна… Как она выжила, как не подмял ее чудовищный жернов истории, не раз прокатывавшийся по стране в то время? Наверное, сначала, в годы революции и в первые послереволюционные ее спасало все-таки то, что она была сестрой всенародно любимой артистки. Соня взяла себе фамилию «Холодная» – фамилию мужа сестры, потому что девичья фамилия королевы экрана была не особенно известна. К тому же – к счастью для себя – Соня была талантливой балериной, а новому правительству нужны были артисты как доказательство, что искусство все-таки живо.
Соня стала балериной Одесского оперного театра. Танцевала с 1920 года – с пятнадцати лет, солисткой, а позже и ведущей солисткой в «Лебедином озере», «Жизели», «Коньке-горбунке»; специально для нее поставили балет «Девушка и смерть»… Она воплотила в своей жизни несбывшуюся мечту Веры и оставалась на сцене до страшного 1937 года, когда вынуждена была уйти «по болезни сердца». Вышла замуж, родила сына и дочь. Всю жизнь она сражалась за сестру – за светлую память актрисы Веры Холодной, за доброе имя ее, обильно поливаемое грязью… Отстаивала ее право на особое, значительное место в русском киноискусстве. Стоит прочесть ее воспоминания, написанные в конце пятидесятых… Бедная, бедная женщина! Бедная, слабая, смелая! Как отчаянно пыталась она доказать истинно народное происхождение Веры Холодной и даже некую мифическую близость образов, создаваемых Верой на экране, к идеям социализма и нуждам рабочего класса…Вера Холодная – королева экрана – равных ей не было и нет до сих пор…
К чему что-то доказывать, какая может быть борьба?
Незабвенную Веру Холодную никто не сможет сбросить с ее пьедестала…
Но нет! – ее пытались забыть. Или вернее будет сказать – пытались заставить зрителя забыть Веру Холодную, называли ее «синонимом пошлости и мещанства», и вклад ее в русское искусство тоже старались приуменьшить. С возмущением, с осуждением писали о многочисленных подражательницах Холодной, которые бились у ворот киностудий в 20-х годах – так же, как потом, в 30-х и 40-х, появится множество подражательниц другой русской – уже советской – звезды: Любови Орловой. «Под Орлову» половина всех русых и шатенок в СССР перекрасилась в блондинок, но это не осуждалось, потому что Орлова была «своя». Любимая актриса Сталина. И другая белокурая – Марина Ладынина… Девчонки-школьницы, отправляясь на свидания, старались чаще облизывать губы, чтобы они все время были влажными – как у Ладыниной. Это было смешно, но не более. Однако те, кто подражал Вере Холодной, вызывали гнев… Вера Холодная была «чужая», или правильнее сказать – чуждая. Ее действительно сложно было представить в новом советском кино в роли ткачихи или крестьянки, распевающей бодрые песни, звонким голосом кричащей с трибуны приветствия товарищу Сталину, споро работающей за станком или бойко молотящей босыми пятками по пыли: «А ну-ка, девушки! А ну, красавицы! Пускай поет о нас страна!»
Правда, все это будет несколько позже, когда само имя Веры Холодной будет предано забвению.
А пока ее еще помнят.
Пока еще в некоторых захолустных кинотеатрах попадаются «вредные» и «пошлые», «мещанские» фильмы «Жизнь за жизнь», «Миражи», «Дети века», «Последнее танго», «Молчи, грусть, молчи»… А в некоторых центральных кинотеатрах идут фильмы с американской «золушкой» Мэри Пикфорд – она совсем не похожа на Веру Холодную, она некрасива и весела и в финале фильма обязательно выйдет замуж за миллионера! Но критики того времени, все эти «разоблачители» и «развенчатели», отчего-то постоянно ставят их имена рядом – Вера Холодная и Мэри Пикфорд. И даже в фильме 1928 года «Поцелуй Мэри Пикфорд», призванном высмеять киноманов, предпочитающих пошлую зрелищность серьезным, идеологическим советским фильмам, героиня Дуся Галкина, мечтающая стать кинозвездой, обожает Мэри Пикфорд и Дугласа Фербенкса, но перед экзаменационной комиссией старательно изображает Веру Холодную.
В исполнении Дуси Галкиной с ее грубыми, простыми чертами и топорной фигурой все эти ужимки и закатывания глаз выглядят действительно смешно. Когда это делала Вера Холодная, смешно не было…
Критик Нея Зоркая писала в статье «Первая русская звезда»:
«Ленинград. 1926 год. Сентябрь. Испытание в Государственном институте… Большинство испытуемых – женщины всех рангов и возрастов. Не думайте только, что это бездельничающие психопатки и скучающие совбарышни. Очень принаряженная женщина с неумело завитыми штопорообразными локонами расскажет вам, что она железнодорожница, приехавшая из Кандалакши, поселка у Белого моря, где оставила двух детей и семью, потому что все знакомые и даже муж говорят, что ей при ее таланте необходимо сниматься в кино. Она тщательно проимитирует Холодную… по-настоящему волнуясь и плача. Перед вами мелькнут 2–3 рабфаковки, которые командированы из уезда в вуз, но чувствуют свое призвание только в кино…»
…Соня боролась за сестру робко, неумело, в меру своих сил и природной отваги. Не на жизнь, а на смерть сражалась с пролетарским писателем Юрием Смоличем, оклеветавшим Веру Холодную в приключенческом романе «Рассвет над морем». В романе Вера Холодная, автором книги поэтически названная «изменчивой обольстительницей» и «обольстительной изменницей», добиваясь визы на выезд из России, последовательно отдается французскому консулу мосье Энно и белогвардейскому генералу Гришину-Алмазову, что и описывается в самых смелых подробностях, какие только возможны были в советской литературе. Правда, при этом еще и спасает героя революции Котовского. А в одной из версий романа присутствует намек на то, что и с Котовским у королевы экрана что-то было… Но разумеется, она пошла на это «что-то» вовсе не из приверженности революционным идеям. В конце романа Вера Холодная загадочно умирает… отравленная ядом кураре, который коварный француз подмешал ей в вино.