Меньшов Виктор Сердца Лукоморов
Меньшов Виктор
Сердца Лукоморов
Памяти отца моего, Евграфа Васильевича.
Моей маме, Александре Ивановне. Пожалуйста, живи долго, мама!
Я вас очень люблю. Наверное, это надо говорить чаще.
Там, где болота и снега,
там нет ни окон, ни дверей.
Там чья-то бабушка Яга
не любит мыльных пузырей,
печёт картошку на углях
и чешет старые бока.
А Ванька бегает в полях,
изображая дурака.
Присказка
Огнежёлтый с трудом выбирался из тихого моря.
Темноволные любят голубить огонь золотой.
И кто знает, о чём по утрам говорят Лукоморы,
может, судьбы решают, а может, о бабе простой.
А она тут как тут. Не русалка она, не хвостата,
шелкопрядный песок ворошит легковесной ногой.
Апельсиновым соком умылась, чуть-чуть полновата,
долго-долго косу заплетала в кулечек тугой.
И поют Лукоморы, поют заунывно и горько,
будто сами не верят, что вечно им жить на земле,
и сюда прилетать на советы и просто попойки
на косматой метле и верхом на костлявом орле.
(Застольная Лукоморная)
Глава первая
За клюквой
Лето, казавшееся поначалу бесконечно долгим, стремительно заканчивалось, а я так и просидел в душной и загазованной Москве.
Мои студенческие каникулы сложились со всех сторон неудачно. Даже подработать немного денег в помощь родителям и в поддержку скромного семейного бюджета, и то толком не удалось. Случайные мелкие заработки не в счёт, они ушли на карманные расходы.
Если уж невезуха, то кругом невезуха.
Всё началось с того, что весной мою маму уволили с работы, как ей сказали, по сокращению штатов.
- Ну что же, - вздохнул папа, и философски подытожил. - Раньше мы про капитализм и безработицу только в книжках читали, да на лекциях по политэкономии слышали. Надо в жизни познать на себе и это состояние.
Мой папа это состояние познавал второй год. Оно случилось с нимпосле того, как на собрании акционеров он во всеуслышание заявил, что нужно уволить бездеятельного директора и избрать нового. Папу моего внимательно выслушали, ему даже горячо поаплодировали. И выслушав, конечно же, уволили.
Папу, разумеется. После собрания.
Мама моя, между прочим, этим не очень огорчилась, потому что мой неугомонный папа тут же развесил на всех столбах в округе объявления о том, что берётся чинить бытовую электротехнику. Электронщик по образованию, он был к тому же и классный электрик, одинаково свободно разбиравшийся и в электропроводке, и в запутанных схемах ультрасовременных телевизоров. Наши соотечественники резво осваивающие продукции "Сименса", "Боша" и других, не утруждали себя прочтением длинных инструкций, а осваивали зарубежную электртехнику привычным всем россиянам методом тыка, так что без работы мой папа не сидел.
Мама немного порадовалась, и сказала, что нет худа без добра, благодаря увольнению папы с работы и его переквалификации, за последнее время мы стали впервые получать какие-то деньги регулярно, без задержки на несколько месяцев.
Но папиных заработков всё равно не хватало.
Я только в следующем году оканчивал институт физкультуры и во время учёбы оказать действенную помощь семье не мог. Было много занятий, тренировок, соревнований, свободного времени практически не оставалось.
Летом я попробовал подработать, устроился по знакомству на фирму, торговавшую компьютерами, на свою голову договорился, что причитающиеся мне деньги выплатят в конце работы за весь срок сразу.
Все шло как нельзя лучше, но тут грянул кризис, фирма едва не накрылась, всех лишних тут же сократили, в том числе и меня. Заплатили всё до копеечки, но те деньги, которые вчера ещё были приличными деньгами, обесценились настолько, что лучше и не говорить об этом.
Устраиваться куда-то ещё не имело смысла, времени не оставалось. Был уже конец августа. Правда, начало занятий в институте задерживалось до двадцатых чисел сентября. Лето кончалось, а я ничего не заработал. Было стыдно за то, что такой здоровый бугай сидит на шее у родителей и даже в каникулы хотя бы немного заработать не может.
Пробегав день в бесплодных поисках подработки, я вернулся домой поздно вечером, нехотя поужинал, кисло улыбнулся на попытки мамы и папы подбодрить меня и отправился с глаз долой в свою комнату, сославшись на то, что хочу просмотреть учебники.
Естественно, учебники я оставил в покое. Я и во время учебы старался их лишний раз не беспокоить, не хватало еще в каникулы заниматься. Настроение было паршивое, я даже на вечернюю пробежку из дома не вышел, что случалось со мной крайне редко. Я пил чай и бездумно перелистывал какой-то детектив, совершенно не понимая, кто кого, по каким причинам и поводам там убивает и кто за кем и с какой целью бегает...
Телефон зазвонил на тринадцатой странице, я машинально отметил это, грустно улыбнулся упорно преследующему меня повсюду, даже в мелочах, невезению и взял трубку.
Звонил школьный товарищ, Сережка Булкин, с которым мы не виделись почти год. Как всегда, захлебываясь словами, постоянно сам себя перебивая, между подробным жизнеописанием собственной персоны, политических новостей и дворовых сплетен, он сообщил, что есть халтура, на которой можно неплохо подзаработать. Ему поручили собрать бригаду, а он слышал, что я ищу работу.
Я с грустью сообщил, что, к великому сожалению, свободен только до двадцатых чисел сентября, так что вряд ли его это устроит.
Сережка сообщил много интересного из жизни абсолютно незнакомых мне людей, подробно проанализировал возможные последствия клонирования в судьбах человечества и в масштабах вселенной и всей космической цивилизации. Потом сказал, что категорически не понимает ажиотажа вокруг этой самой, не сходящей с экранов телевизора, пончикообразной Моники Левински, которая совершенно не в его вкусе, лучше бы кино показали с Мерилин Монро.
После он скорбно посетовал на беспощадную девальвацию, которая осложняет модернизацию его компьютера, пожаловался на соседскую собачку Жульку, порвавшую ему совершенно новые штаны, он пенял на душное и пыльное московское лето, потом ещё много на что. И только когда поток жалоб иссяк, заявил, что приглашает меня за клюквой, под Великие Луки.
Дело это сезонное, по времени короткое: сбор ягоды разрешён строго с первого сентября, а числу к пятнадцатому, двадцатому, настанут холода, и добывать клюкву в промышленных масштабах из заиндевелой травы на болотных кочках станет невозможно.
Я выразил сомнение, что мы на этом сильно разбогатеем, тем более, не зная ни мест, ни особенностей сбора ягоды. Больше на дорогу денег потратим.
Серёжка в сердцах обозвал меня невеждой и профаном, Фомой-неверующим, человеком, у которого напрочь отсутствует авантюрная жилка, а вместо этого присутствует непристойно голый практицизм и нудизм. Нудизм не в том смысле, чтобы ходить голым, а в том смысле, что я скучный и нудный. Если знать места, запросто наберём по несколько мешков на нос, а каждый мешок клюквы приличные деньги.
Я спросил его, кто же нам будет платить эти самые приличные деньги, и откуда мы узнаем те самые места, где собирают клюкву мешками.
Сережка тут же доложил, что места знает тот, кто нас посылает, его закадычный друг, который теперь занимается коммерцией, изготавливает клюкву в сахаре. Он же даёт деньги на продукты, оплачивает дорогу, к пятнадцатому сентября присылает в условленное место машину, чтобы собранное на себе не тащить.
- Когда выезжаем? - спросил я, не став долго раздумывать.
- Вот это слова не мальчика, но мужа! - обрадовался Сережка. Выезжаем завтра, поздно вечером, билеты на поезд я уже купил. Завтра встречаемся на вокзале, возле поезда. Вагон тринадцатый, поезд номер тринадцать...
- Ты что - издеваешься?! - воскликнул я, застонав, как от зубной боли, скосив глаза на детектив, раскрытый на злополучной тринадцатой странице.
- Извини, брат, я не нарочно, - усмехнулся Серёжка. - Так фишка выпала. Кстати, лично для меня, число тринадцать - счастливое, и я против него ничего не имею. Мне по тринадцатым числам в школе всегда только четвёрки ставили, никак не меньше.
- Теперь я точно знаю, почему у тебя были сплошные трояки, - не упустил я своего шанса подколоть приятеля, но он пропустил это мимо ушей...
На вокзал я приехал впритык к отправлению поезда. Серёжка, под сдержанные смешки остальных, едущих с нами ребят, усадил меня на тринадцатое место.
Если приплюсовать к этому то, что поезд отправлялся от тринадцатого пути, смело можно было сказать, что вот так вот, случайно и запросто, таких совпадений в жизни не бывает.
Шестое чувство подсказывало, что лучше не ввязываться в эту авантюру. Но я с грустью вспомнил, что это мой последний шанс хоть что-то заработать в помощь семье, прежде чем начнутся занятия.
Вздохнув, я послал шестое чувство куда подальше, естественно, молча.
А вот Серёжку за выделенное мне тринадцатое место, я послал вслух, подозревая, что всё это не случайные совпадения, а его дурацкие шуточки. Время было позднее, мы улеглись по полкам и сразу же уснули, по крайней мере, я...
От Великих Лук мы ехали, а вернее, тряслись по ухабам, около двух часов на автобусе до какого-то посёлка.
Потом долго ждали, сидя на рюкзаках и поклёвывая носами, ещё один автобус, который сначала дико опоздал, а после долго и медленно полз по глухим просёлкам и по тому, что у нас в России называют дорогами. Этот автобус полз ещё часа полтора, громыхая, скрежеща, жалобно взвывая на подъемах от натуги, но всё же, как это ни странно, дополз.
Мы приехали. Дорога уткнулась в полотно узкоколейки и закончилась. На другой стороне узкоколейки стеной стоял лес.
Я вскинул на плечи рюкзак и шагнул через рельсы.
- Ты куда это собрался? - окликнул меня Серёга.
- Как это так - куда? В лес. Не в деревне же мы будем клюкву собирать, - удивился я его вопросу.
- Чудак человек! - рассмеялся Серёжка. - Смотрите все, кто не видел, - он в лес за клюквой собрался!
- А что здесь смешного? - обиделся я. - Я что, за клюквой должен был на Красную площадь отправиться?
- Клюкву на болоте собирают, чудак! - пояснил причину своего веселья Серёжка. - Так что нам болото нужно, а не лес. К тому же, если бы и было болото рядом с деревней, местные сами всё выбрали бы, клюква хороших денег стоит. Вот поэтому, чтобы не ссориться с аборигенами из-за каждой ягодки, мы поедем по узкоколейке подальше. Сегодня уже поздно, а завтра поедет состав ремонтной бригады, они и нас с собой возьмут.
- А ты уверен, что подальше будет это самое, нужное нам болото и там будет клюква? - подозрительно спросил я.
- Насчёт болота я абсолютно уверен, - усмехнулся Серёжка. - Болота здесь тянутся на десятки километров. Сплошные болота вокруг. А на место, где есть клюква, нас проводник проводит. Сегодня уже поздно, а завтра поедет состав ремонтной бригады, и нас с собой возьмут. Выезжаем рано утром, переночевать придётся в двух вагончиках, вон они стоят, надо быстренько ужин сварганить и спать попадать, чтобы не проспать мотовоз поутру, он рано отправляется.
Глава вторая
Байки о Дворце
Мы не проспали, потому что в стенках вагончиков, где мы устроились на ночлег, было больше щелей, чем досок, и мы на себе в полной мере почувствовали, что лето кончается, надвигается осень и вместе с ней холода.
Так что спали мы скверно, проснулись рано, вылезли из вагончика, когда ещё толком и не рассвело, и к нашему удивлению увидели, что возле узкоколейки, в том месте, где в неё упиралась дорога, уже собрались люди в телогрейках, в резиновых сапогах.
К нам спешил мужичонка в распахнутой телогрейке, под которой мелькала тельняшка, вероятно в целях маскировки, не стиравшаяся так давно, что белые и синие полосы на ней грозили исчезнуть совсем под слоем грязи.
Мужичок подбежал к нам, вытер старательно остренький нос лоснящимся от частого употребления рукавом телогрейки, пошмыгал, обежав нас быстрым взглядом хитрых маленьких глазок, глубоко вздохнул, поморщился, пощёлкал в воздухе пальцами, что-то вспоминая, пошевелил от умственного напряжения ушами и сказал речь:
- Ну, так чего? Пошли, что ли?
Не дожидаясь ответа, развернулся к нам спиной, словно обиделся за что-то, и пошаркал в сторону людей, стоявших возле дороги. Мы подхватили вещички и поспешили за ним.
Местные, терпеливо ждавшие мотовоз, не проявили к нам ни малейшего интереса, даже не покосились в нашу сторону, словно приезжие им не в диковинку, и ездим мы вместе с ними каждый день.
Мы же, в отличие от них, с интересом, который пытались скрыть, что нам плохо удавалось, рассматривали экзотичных для нас местных.
Одеты все они были почти что одинаково. Возраст у всех был степенный, моложе лет сорока на вид не было никого, несколько почтенных старичков и две старушки с корзинками. У одной в руках чайник с помятым боком, очень большой. Старушка с интервалом в несколько минут аккуратно прикладывалась к носику и делала пару быстрых мелких птичьих глотков, поджимала тонкие губы, облизывалась и нетерпеливо посматривала в сторону узкоколейки.
Где-то на двенадцатом глотке за поворотом кашлянул простуженный гудок, и тяжело дыша, словно задыхаясь, выполз маленький трудяга мотовоз, отчаянно отплёвываясь в серое небо чёрным мазутом, вздыхая и охая. За собой он тащил вагончик и открытую платформу с высокими бортами. Из крыши вагончика торчала чёрная от копоти жестяная труба, загнутая буквой "Г", из которой вился тёплый синий дымок.
Увидев это допотопное транспортное сооружение, Серёга присвистнул, и сказал молчаливому проводнику:
- Ты бы, Михалыч, сказал сразу, какую карету подашь, мы бы пешком пошли, давно на месте были бы. Я эту колымагу шагом обгоню.
Михалыч удивлённо и пристально посмотрел на Серёгу, оценивающим взглядом окинул с ног до головы его далеко не атлетического склада фигуру, повторил привычную процедуру с собственным носом и ответил:
- Не, Серёга, пешком ты мотовоз не обгонишь. Да и не сдюжаешь, далековато идти. Я знаю. Я пробовал.
- Ну и как? - не удержался Серёжка. - Дошёл?
- Дошёл, конечно, - грустно подтвердил Михалыч. - Куда же я денусь?
Повздыхал, подумал и добавил.
- Только на мотовозе лучше.
- Ну, если ты говоришь, что на мотовозе лучше, тогда давай садиться, - согласился с его доводами Серёжка.
В вагончике топилась печка-буржуйка, вокруг неё, на правах хозяев, сидели ремонтники, забивали "козла" в домино, пересмеивались.
Мы протиснулись в тепло прокуренного и согретого огоньком печки "буржуйки" вагончика. Я обернулся и увидел, что на открытой платформе осталась старушка с чайником, которая уселась на свёрнутые в кольца толстые канаты, привалившись боком к высокому бортику, повернувшись спиной к вагону.
Наш маленький состав мотало из стороны в сторону, как корабль в жестокую качку, бабуся ухватилась посиневшей маленькой ручкой за скобу в бортике, спину ей яростно и беспощадно когтил холодный встречный ветер, пытаясь сорвать с её головы платок.
Она же сидела, маленькая, сгорбленная и часто прикладывалась к чайнику.
Я сделал шаг из вагончика, направляясь к бабусе.
- Ты куда собрался? - остановил меня Михалыч.
- Пойду, приглашу бабушку в вагон, ей же там холодно.
- Не ходи, - вздохнул проводник. - Зря. Не пойдет она в вагонку. Она всегда так ездит. И совсем она никакая тебе не старуха, у неё сын немного моложе тебя был, позапрошлый год загинул на болоте. Пошёл по ягоду и загинул. У нас это случается. Болото. Оно, бывает, возьмёт, и не возвертает...
- Как же это так - загинул? - заинтересованно обернулся один из парней, ехавших с нами за клюквой.
- Как, как, абнакновенно, - вздохнул горестно Михалыч. - Я же говорю - Болото. Это вещь серьёзная.
- И часто так на вашем болоте бывает? - встревожено спросил Серёжка.
- Не часто, но случается, - честно признался Михалыч. - Особливо с теми, кто поперва на него попадает. Болото, оно терпеливое и хитрое. С ним всегда ухо востро держать нужно. Оно ведь как - оно притаится и ждёт, когда ты подумаешь, что уже всё про него знаешь, всё ведаешь, вот тут оно тебя ррраз! и поймало...
- А что же не искали сына её? - спросил я.
- Как не искать? - не очень уверенно ответил Михалыч. - Искали. Да разве отыщешь? И людей столько нет, чтобы всё болото обшарить.
- А что - большое болото? - поинтересовался Сережка.
- Болото? Ого-го!
- А где же оно? - удивился я, вертя головой.
- Да аккурат вокруг нас, - отозвался Михалыч. - Тут кругом болото. На сотни километров тянется, до Новогорода, до Питера, говорят, даже до Волхова. Павловский угольник. Гиблые места. Пропащие. Тут раньше царь Павел, который с большой чудинкой был, говорят, себе охотничий дворец посреди болот построил. Народу загубил почем зря, но построил. И говорят, что когда его в Питере убили, он в этот самый Дворец переселился. Ну, не сам он, а вроде как душа его.
- И что, Дворец этот до сих пор так и стоит? - спросил я с интересом.
- Говорят, стоит, - не очень уверенно отозвался Михалыч. - Только его мало кто видел. Я не видел. Проклятое место, заговоренное. Кто его находит, Дворец этот, тот почти никогда обратно не возвращается.
- Так, может, и нет там никакого Дворца? Может, выдумки всё это? усомнился прирождённый скептик Серёжка.
- Как это нет?! - возмутился Михалыч. - Все говорят - есть, а ты нет. Есть Дворец этот. Точно есть.
- Как же ты так точно знаешь, что есть, если его в глаза никто не видел, Дворец этот самый? - съехидничал Серёжка.
- Почему же это никто не видел? - отложив костяшки домино, вступил вдруг в разговор один из сидевших у печурки мужиков в телогрейке. - Видели. Ещё как видели Дворец этот самый. Были и такие, кто возвращался. Его много кто отыскать пытался, многие в него попасть хотели. В нём, говорят, сокровища несметные спрятаны. Правда, почти все, кто уходил его искать, с концами пропадали, но были те, кто вертался. Мало таких, но были. Только они все возвращались совсем не такими, какими уходили.