– Думаешь, я мозгом подвинулся? – спросил он, когда снова сели за стол. – Ну, подвинулся чуть-чуть, с кем не бывает. У нас тут шаманы завелись, слышал? Вигвамы построили, мухоморы мешками таскают… Не в этом ведь дело, чем ты руки или башку занимаешь. А в самом том проклятом вопросе: что делать-то? Что делать-то, Адам? Ведь когда вот так поймешь: никому ты на хрен не нужен со своими мыслями, а нужен только как носитель спермы с такими-то, на хрен, характеристиками… как только поймешь – жить не то что не хочется, а просто хрен знает что…
– Ну, это ещё не факт…
– Факт, факт, – отмахнулся Роман. – Тут все, на хрен, понятно. Но – делать-то что? Марцалов под нож пустить? Так те хрены с бугра только рады будут. А на тех хренов с бугра у нас пока ещё пускалка под нож не отросла… Да и зачем? Ну, вывозят. Сколько там? Пару тысяч в год? Мы и не заметим… если стараться не будем так вот специально замечать, через увеличилку разглядывать… Да от того, что прыщ на носу раздавят, больше народу погибает. И ведь ещё не известно, что там, – Роман ткнул пальцем в небо, – с ними происходит. Может, они так живут, что нам это житье раем покажется. Может, ещё и поэтому никто не вернулся…
– Возвращались, – сказал Адам. – И не один, и не два…
– Отбракованные. Сам ведь знаешь. И у всех у них – явно наведенные фобии. Чтобы сами боялись и других пугали.
– Это да…
С отбракованными Адаму не раз приходилось встречаться и плотно работать. Все они производили впечатление людей с исходно неустойчивой психикой, и Адам готов был согласиться с теми психиатрами, которые утверждали, что не похищение, тестирование и отбраковка настолько выбивают людей из колеи, а наоборот: неустойчивая психика и есть главная причина этой отбраковки. Возможно, все прочие патологии имперцы как-то ухитряются сканировать на расстоянии… или игнорируют…
– А что ты скажешь про всенародную любовь? – Адам навалился на стол. – Про всенародную марцалофилию?
– Про всенародную… – протянул Роман. – Ничего хорошего не скажу. Есть она… Я про причины ничего не знаю, не прорюхал еще, а только факт: они, на хрен, настолько уверены, что с нашей стороны им ничто не угрожает, что просто… просто… Ты ведь вот нутром чуешь, что никакого сопротивления им быть не может? Что они такие хорошие… пушистые, на хрен… Причем это – без каких-то усилий с их стороны. Я знаю, что ты скажешь – что у них пиар полный абздец и все такое… Так вот – фигня. Этот весь долбанный пиар – прикрытие. Чтобы всякое сомневающееся говно нации не задавалось неправильными вопросами. Любят их? Значит – пиар пашет… Но этот пиар – кривой и одноногий, вроде как я. На самом деле работает, на хрен, какой-то другой фактор, куда более сильный. Какое тут подполье, какое сопротивление, что ты! Просто в голову не придет. Я как-то интереса ради пытался думать об этом. Только думать. Сидеть и представлять. Х-ха… даже не расскажешь, что было… И они это наизусть знают. И плевать им на то, что кто-то где-то против них шепчет или… в общем, плевать. Потому что ни дошептаться нельзя, ни докричаться. Ни… ничего нельзя. Чем-то они нас то ли за яйца держат, то ли за душу, не знаю… Ты спишь-то как? – неожиданно переключился Роман.
– Сплю?
– Ну да, спишь. Нормально?
– Вроде бы да…
– А я вот – часов по двенадцать в сутки, по тринадцать. И знаю кой-кого, кто спит по шестнадцать… В общем, плохо наше дело, брат мой Адам. Другого не скажу. Как говорится, не было ни гроша, а вдруг пиздец… Может, все-таки сведешь меня с этими ребятами? – Он вернул Адаму конверт. – Быстрее дело пойдет…
– Угу… – Адам поднял пустую бутылку на уровень глаз. На дне собралось немножко жидкости. Он капнул в один стакан, в другой. – За успех нашего безнадежного дела.
– Дык… – Роман неуверенно заглянул в стакан. – По капелюшечке, значит. За успех.
* * *Маленькая комната. Меньше той, где держали Его. Приборы, веревочки (провода, поправился Он), дверь, два окна. Главное: кровать и на ней – не Большой и не Маленький – Средний, Которому Плохо. Только теперь Он понял, что Его притянуло сюда не само по себе присутствие Большого-теплого (был, был совсем недавно, значит, вернется!). Он пришел сюда ещё и потому, что умел – так же, как прыгать, прятаться, находить направление, – умел лечить того, кому плохо, просто находясь рядом. Это было правильно. А правильно – всегда хорошо. В этой комнате можно спрятаться. Большие, которые приходили сюда, не были холодными, не кусались и не злились. Кровать большая, можно прятаться рядом со Средним, можно – внизу, прицепившись когтями к сетке. Неподалеку угадывалась еда, сразу в нескольких местах. Когда станет темно, Он проверит, можно ли взять её безопасно. И еще… Странно. Тоже неподалеку существовал ещё один центр притяжения, которому Он пока не мог подобрать ни названия, ни даже описания. Что-то глубинное, ни на что не похожее отзывалось в Нем в ответ на странный сигнал, что-то, заставлявшее жмуриться и поджимать передние лапы к груди. Потом, позже, Он проверит, что это такое, и, может быть, вспомнит…
Саудовская Аравия, горы Эш-ШифаРезиденция принца Халиля была оборудована в большом белом вертолете-салоне «Ми-36», обставленном внутри комфортабельно, элегантно и уютно, однако не по-восточному сдержанно – с той дорогостоящей скромностью, которая характерна скорее для англичан, нежели для арабов. Но Халиль и не скрывал своей англомании… Вертолет стоял, намертво прикованный к вбитым в скальный грунт якорям, на дне широкой лощины с пологими краями. Первый пилот, начальник охраны принца и мажордом уже вознесли молитвы Аллаху за то, что успели выставить по верху склонов переносные громоотводы: грозы сегодня налетали такие, что из-за непрерывного рева невозможно было разговаривать. Молнии стенами полыхали по сторонам, и ветер раскачивал сорокатонную машину, как неуклюжую баржу на короткой волне…
Подлетающий глайдер из-за дождя, заливающего стекла, заметили только в последний момент. Вряд ли в местности, сейчас битком набитой войсками, следовало ожидать нападения работорговцев… впрочем, эти дети шайтана, забывшие шариат, могли решиться и на такое безумство…
По саудовскому закону, телохранители иностранного подданного могли располагать только пистолетами; но Али, начальник охраны, в обход закона имел в тайнике на борту вертолета четыре винтовки «галиль» израильского производства и русский автоматический гранатомет – страшное оружие в бою на средних дистанциях; сейчас Али холодно раскладывал в уме время, потребное для того, чтобы выдать оружие бойцам; получалось, что после того, как неизвестные обозначат себя как враги, у него будет десять-двенадцать секунд.
Неизвестные обозначили себя как друзья. Это были инженер Мухаммед, непосредственно руководящий работами по подъему тел погибших, и военный врач, которого принц видел среди спасателей, но чьего имени вспомнить не смог.
После обмена приветствиями, после того, как гости переоделись в сухое, опустились на ковер и взяли в руки маленькие чашки с настоящим королевским кофе, принц вдруг отставил свою в сторону, развел руками в знак того, что сожалеет о нарушении обычая, и спросил:
– Что-то случилось?
– Да, ваше высочество, – с облегчением выдохнул инженер. – Я никогда не решился бы побеспокоить вас по пустяками. Мне кажется, и доктор Хафиз подтвердит… среди погибших есть трое, двое мужчин и женщина, чья принадлежность к нашей расе может быть оспорена. То есть они очень похожи на людей, лица их несколько странны, хотя не до такой степени, чтобы усомниться в их человеческой сущности…
– …но у них есть когти на руках – и хвосты, – добавил врач.
– Хвосты? – переспросил принц.
– Именно хвосты. Не очень длинные, поросшие гладкой шерстью. И эти… люди… были одеты одинаково.
– Я бы назвал это военной формой, – сказал инженер. – Неизвестно какой армии. Но все же – именно военная форма.
Принц Халиль набрал в грудь воздух. Выпустил его.
– Их уже подняли наверх?
– Да, ваше высочество, – подтвердил врач. – Рабочие внизу так и не поняли, что это не вполне люди. И мы тоже не сразу…
– Понятно, – сказал Халиль. – Кто ещё знает про них?
– Еще два санитара. Но им приказано молчать, и они будут молчать.
– Это хорошо. Паника была бы сейчас не к месту… Что же, поедем, посмотрим на ваших хвостатых. Все – творения Всевышнего… Али, – он повернулся к начальнику охраны, – мы выезжаем к котловине. Через пять минут.
Али молча поклонился.
Ветер завывал и взревывал. Немелодично скрипели амортизаторы шасси. Винт изредка начинал проворачиваться, и тогда шипели и свистели шестерни. За несколько секунд, которые заняла посадка в глайдер – он стоял вплотную к вертолету, дверь в дверь, – Халиль промок до нитки.
Таких ливней здесь не бывает десятилетиями…
Он знал, что безымянные речки на склоне – желтые и черные – пенятся и ворочают громадные камни.
Путь до палаточного лагеря занял минут пять-семь. Полсотни ударов грома…
Палатки, серые, мокрые до невозможности, провисли под собственной тяжестью. И даже стоящие в ряд глайдеры-рефрижераторы казались вбитыми в землю этим небывалым дождем.
– Вот здесь, – не столько сказал, сколько показал почтительным кивком на крайнюю в ряду машину доктор Хафиз.
Внутри фургона было холодно и очень светло. От одежды тут же начал струиться пар. В дальнем конце фургона, прикрытые синими полотнищами, на носилках лежали мертвецы. Их было более десяти. А посередине помещения, на стальном немилосердно сверкающем столе лежал под покрывалом ещё один человек, и по дыханию сопровождающих Халиль понял, что это – один из тех самых.
Потом он увидел ещё двое носилок позади стола…
Доктор Хафиз жестом подозвал принца и приподнял покрывало. Да…
Лицо. Большие закрытые глаза под сероватыми замшевыми веками; ресницы редкие, но очень длинные. Плоский, ноздрями вперед, нос – но не негритянский, другой: широкая спинка, а крылья ноздрей, напротив, втянутые; этакий треугольник углом вниз. Уши маленькие, тоже треугольные. Борода… или щетина… в общем, какая-то растительность на лице: мягкая, короткая. На голове – чуть длиннее, мысок на лоб почти до переносицы…
– Руки, – сказал доктор. – Очень необычные руки…
Он потянулся, чтобы освободить руку мертвеца и показать её принцу, но мертвец все сделал сам, причем мгновенно – вот он лежал, а вот – уже стоит, удерживая Халиля за горло мягкой и сильной хваткой, которая (и это чувствовалось очень остро) могла стать стальной. Потом он – бывший мертвец – медленно поднес к лицу принца ладонь, раскрыл: блеснули три ослепительно белых кривых когтя…
– Никто не двигаться, – тихо сказал «мертвец». – Тогда все идет хорошо.
Он говорил по-английски, не слишком заботясь о правильности фраз, а только о том, чтобы его правильно понимали.
Еще с одного «мертвеца» слетело покрывало, он скользнул к двери рефрижератора и вынул из рук Али пистолет.
– Это не разумный, – сказал тот, который держал принца. – Мы не хотим злого. Мы забираем наши мертвые трупы. Где остальные?
Второй оживший вернулся туда, где лежал, и поднял ткань с трех носилок. Двигался он невероятно быстро и мягко.
– Здесь три, – сказал первый. – Было пять. Где маленькие?
Доктор, посмотрел на инженера. Тот развел руками. Попытался что-то сказать. Откашлялся.
– Маленькие? – переспросил он. – Дети?
– Да, дети. Где дети?
– Там не было никаких детей…
– Это ложь. – И тот, который держал принца, чуть сжал руку. Принц почувствовал, как когти натягивают кожу, углубляются внутрь, сдвигая мышцы… вот под ними бьется артерия… как она бьется…
В глазах вдруг стало темнеть. Зазвучал воздух.
– Не было никаких маленьких, Аллах свидетель! – воскликнул доктор. – Не было ни живых, ни мертвых! Там вообще не было живых!
– Вы смотрел хорошо?
– Да! Там же негде спрятаться…
– Там же негде спрятаться. И ты не прятал детей. Что может значить?
– Не знаю…
– Я не знаю вместе с тобой. Что делать потом?
Халиль не понял, что уже свободен. Рука с горла исчезла так мягко… Просто вдруг стало легко дышать, а чернота съежилась и втянулась в тени. И это не сердце стучит. Это стучат в дверь!..
– Никто не говорит про мы, – сказал бывший мертвец и исчез. Второй исчез тоже. Весь мокрый, вошел офицер.
– Ваше высочество, получена шифрованная радиограмма для вас. Из петербургской штаб-квартиры.
– Давайте…
– Ответа ждать?
– Нет. Вы свободны.
Офицер вышел. Рядом с Халилем тут же образовался один из захватчиков. Только сейчас Халиль сумел увидеть, что на нем надет просторный мягкий комбинезон из ткани какого-то ускользающего цвета.
– Читает, – сказал он.
Халиль понял. Шифровальный блокнот – набор из трех десятков достаточно примитивных таблиц – лежал у него в нагрудном кармане рубашки. Он посмотрел на ключевые слова, произвел в уме необходимые действия, нашел Нужную таблицу…
– Дорогой Халиль! – медленно прочел он. – Вынужден тебя обеспокоить вопросом: не оказалось ли среди погибших людей существ другой расы, очень похожей, но все же другой…
– Даешь мне этот, – сказал похититель, мягко и стремительно вынул из рук принца радиограмму и блокнот – и исчез за дверью. Второй молча встал в дверях, чуть сгорбившись; Халиль понимал, что на любое враждебное действие последует стремительный и, вероятно, смертельный бросок…
Через несколько секунд, показавшихся очень длинными, в рефрижератор скользнули ещё трое таких же, но поменьше ростом. Каждый поднял на руки тело погибшего соплеменника, беззвучно пронесся мимо замерших землян… Они исчезли, а страж у двери внимательно посмотрел на остающихся – будто запоминая. Глаза у него были желтые. И – вертикальные зрачки…
Санкт-Петербург, РоссияСаньку все ещё лихорадило – и в прямом смысле: температура прыгала, как ей вздумается, бывало и тридцать пять, и тридцать восемь, – и в каком-то другом: время вокруг него то ускорялось, то почти останавливалось, и к этому невозможно было приспособиться. За окном почти всегда была ночь. Изредка где-то внутри словно срывался какой-то рычажок, тело мгновенно становилось мокрым и ватным – и тогда Санька засыпал, койка засасывала его, как жидкая теплая грязь…
Снилось все время одно и то же: летящие в лицо комки пламени. Это было невыносимо. Но потом приходили Юлька, полковник Адам, какая-то незнакомая маленькая женщина, Пашка с Анжелой, ушастый – и забирали его оттуда…
…Ушастый пришел, когда Санька уже перестал его ждать. Скользнул под одеяло, вытянулся рядом, уткнулся головой в подмышку, рядом с сердцем. От него исходило легкое шелковистое, волнистое тепло. Санька попытрлся его погладить, но рука не послушалась, упала. И почти сразу захотелось спать, но не провально, не засасывающе – а легко и сладко. Он ещё чувствовал, как ушастый выбирается из-под одеяла и толкается где-то внизу, в ногах, скрипнула сетка, потом кто-то несколько раз подходил к нему, один раз это была мама, он почувствовал её, но открыть глаза не сумел. И все это время ушастый был где-то поблизости, и, проснувшись утром – от упавшего на подушку солнечного луча, – Санька почувствовал этого маленького негодника: он пристроился под матрасом. Санька дотянулся рукой до еле ощутимого холмика и погладил его.
Адам ехал не очень быстро, шестьдесят–семьдесят в час, хотя пустота дороги звала вдавить газ до уровня пола. Просто быстрая езда увлекала его сама по себе, а сейчас хотелось ещё и подумать.
Картинка получалась безрадостная. В сущности, понятно, в чем тут дело: наконец-то впервые за эти одиннадцать лет (всего одиннадцать… ни фига же себе…) появился ещё один принципиально новый фактор: эта парочка, которая чувствовала себя в вакууме, как рыба в воде. Адам не мог представить себе ничего конкретного, но прекрасно понимал, что появление их – пусть не в практическом смысле, но в мировоззренческом хотя бы – сравнимо с прибытием марцалов. Марцалы перевернули жизнь на Земле, сделав что-то прежде важное ничтожным – и наоборот. Но они преследовали какие-то цели: как явные, проговоренные, так и – теперь это уже не вызывает сомнений – скрытые, тайные, темные. Эта же парочка попала на Землю случайно, однако само их появление могло вызвать ничуть не меньшие потрясения. Перемещение в пространстве – и не просто в пространстве, а среди звезд! – без громоздких кораблей, высоких энергий, грубых, сотрясающих пространство насилий над временем… Итак, стало ясно, что это принципиально возможно. Значит, это будет реализовано. Рано или поздно. И что тогда?
Что – тогда?
Обретение какой-то новой, странной, непредсказуемой свободы.
Да. Свободы. Не просто – «степени свободы», а – полной свободы…
И Мартын это понял. Просчитал сразу, как только узнал. И, вероятно, просчитал два десятка отдаленных последствий.
Это. И ещё – невнятная информация о том, что марцалы могут покинуть Землю. Добились того, чего хотели? Или, наоборот, отчаялись? Или что-то еще?
Взять бы языка… какого-нибудь румяного марцальчика… – вдруг отчетливо подумал кто-то внутри Адама. И тут же застыдился, шаркнул ножкой, съежился, исчез. Адам почувствовал, как прилила кровь к щекам. Ф-фу… чего только не придет в голову спьяну…
Отмазался. Ладно, пусть будет «спьяну». Запомним.
Двести пятьдесят граммов под хорошую закуску… и как результат – несколько секунд свободомыслия…