Я вам приведу случай не из литературы, а из реальной жизни – на мой взгляд он отлично раскрывает природу истинного аристократизма.
Аристократизм часто путают с интеллигентностью, хотя качества эти во многом противоположны. Настоящий аристократизм – не учтивость и безупречные манеры, а повышенная выживаемость, умение не пропасть в любой ситуации, приспособиться к ней и вопреки всему снова вскарабкаться наверх. Это как бойцовские качества у бультерьера, закрепленные генетикой. Там где интеллигент сгинет (причем одним из первых), аристократ выживет. Но моя история – из разряда не трагедий, а скорей плутовских романов.
Гаэтан Лербон барон де Люссац был отпрыском одной из самых знатных и почтенных южнофранцузских фамилий. После смерти отца (тот и вовсе был маркиз) семейство разорилось, мальчик отбился от рук, очень рано попал в дурную компанию и уже в девятилетнем возрасте начал бродяжничать – одним словом, наш барон, подобно горьковскому, оказался на самом дне общества.
В 13 лет он – юнга на торговом корабле, потом мальчишка-официант в лондонском кафе, где водит дружбу с сутенерами, мошенниками и ворами. Оказавшись в Париже, трудный подросток угодил из одной грязи в другую и быстро попал в тюрьму.
Оттуда, из самого подвала социальной пирамиды, он начинает медленно и настырно карабкаться по черной лестнице обратно, в бельэтаж.
Гаэтан «Барон» (уже не титул, а кликуха) вращается в самых мутных кругах парижского криминалитета. В ту пору, после Первой мировой, «конкретные пацаны» активно осваивали Монмартр с его ночными кабаками, борделями и букмейкерскими конторами. Приятные манеры, острый ум в сочетании с умением постоять за себя (однажды во время карточной ссоры Люссац пристрелил обидчика), а в особенности крепкие связи со средиземноморской мафией помогли «Барону» сделать быструю карьеру в классово чуждой среде. В двадцатые годы он уже владеет двумя ресторанами на пляс Пигаль, причем один из них, «Гран-дюк» являлся, как сказали бы теперь, эксклюзивным клубом для солидных господ, куда наведывались и видные политики.
О дальновидности де Люссаца свидетельствует то, что он рано завел доверительные отношения с секретной полицией – не в качестве стукача (это как раз было бы недальновидно и даже опасно), а в качестве «эксперта по безопасности». Во время пребывания в Париже важных иностранцев, в том числе августейших особ, «Барон», то есть уже опять просто барон, следил, чтобы с гостями, когда они посещают сомнительные заведения, не произошло никаких неприятностей.
Солидное заведение на пляс Пигаль
Во время шумного скандала из-за смерти афериста Ставиского в 1934 году (дело знаменитое, не буду пересказывать) наш аристократ, до этого широко известный в узких кругах, вдруг стал знаменитостью. Его арестовали вместе с еще двумя боссами марсельского преступного мира.
Однако де Люссац просидел в тюрьме недолго и как-то отбоярился. Французский климат, правда, стал для него жарковат. Тут-то и пригодились титул, происхождение и дальновидность. Еще в 1928 году барон оказал некие деликатные услуги правящему дому Монако и незадолго до начала второй мировой переселился в Монте-Карло, где создал процветающую и совершенно легальную империю игровых автоматов. Умер он богачом, почтенным членом общества, и ныне де Люссацы считаются одним из первых семейств Лазурного Берега.
Хэппи-энд.
Из комментариев к посту:
shagirt
У меня глюки или в рассказе сквозит одобрение этих приспособленцев, называемых аристократами? Отвратительно! Человеку с ЧСД, о которым так распространяться господин Акунин, лучше сдохнуть, чем приспосабливаться с помощью преступлений.
В общем, я таких «выплываемых» приспособленцев, типа Скарлетт О`Хара, не уважаю и дай Бог, чтоб их было поменьше. А интеллигенты мне нравятся. Настоящие интеллигенты, конечно, а не карикатура типа Васисуалия Лоханкина.
noel77
Сожалею, но не могу с вами согласиться – «не учтивость и безупречные манеры, а повышенная выживаемость, умение не пропасть в любой ситуации, приспособиться к ней и вопреки всему снова вскарабкаться наверх» – это девиз и суть уголовников… иными словами – «Сдохни ты сегодня, а я завтра»…
Нескромное обаяние аристократии
28. 06. 2011
Не то чтоб меня сильно занимала «аристократическая» тема, которой я коснулся на прошлой неделе, но так уж вышло, что на днях я по случайному совпадению соприкоснулся с сюжетом, подкрепившим мою разночинскую антипатию к этому капризному сословию.
Я давно собирался съездить посмотреть на бретонский замок Кериоле. Много слышал про эту архитектурную «folie russe», экзотичную для тамошних краев. Съездил – и не пожалел. Теперь расскажу вам сказку.
Давным-давно, а если точнее в 60-х годах 19 века, сумасбродная русская барыня выстроила в Финистере, суровом и скудном рыбацком крае, чудо-замок.
Черт-те что (и сбоку в качестве бантика архангел Гавриил)
Получился шибающий по мозгам «ёрш» из неоготики, бретонского фольклора и романтизма, увенчанный русским медведем на крыше, который тоскливо глядит на восток, в сторону России-матушки.
На пятиконечную звезду не обращайте внимания.
Архитектор был франк-масон и понатыкал их по всему фасаду
Нынешний вид замка дает слабое представление о былом роскошестве. Все декоративные элементы когда-то были цвета небесной лазури, а лилии и звезды сверкали позолотой. Современники прямо-таки очумевали, когда видели это варварское великолепие среди монохромного лесного пейзажа.
Всё что осталось от былой красочности
История замка Кериоле – это вариация на тему купринского рассказа «Белый пудель». Помните? «Хочу собаку! Трилли хочет собаку!».
Жила-была великосветская дама, вдовствующая княгиня Зинаида Юсупова, née Нарышкина (1803–1893). И всё у нее в жизни всегда было очень хорошо, и ни в чем никогда ей не было отказу. Родилась она с золотой ложкой во рту, с детства как сыр в масле каталась, долго-предолго жила-поживала и добро проживала, но добра было столько, что и за девяносто лет Зинаида Ивановна его растранжирить не смогла.
И вот повстречался ей в Париже красавец-француз. Она – княгиня почти что царской крови, он – плебей; ей уже пятьдесят семь, ему – тридцать два. Однако Трилли заголосил: «Хочу собаку!» И всё покорилось.
Красавец Шарль не устоял перед соблазнами, которые сулил ему этот мезальянс. Зинаида Ивановна купила жениху видную должность и аж два аристократических титула – графа и маркиза – с кучей знатных предков в придачу.
Это липовые предки графа-маркиза в Рыцарском зале замка
Портреты молодых:
Характер сразу понятен, А вот и «белый пудель» (не такой уж, по-моему, адонис)
Свой трофей ее сиятельство заперла в бретонской глуши, для чего и было выстроено любовное гнездышко. Судя по старинным снимкам, интерьеры замка были еще пышнее экстерьера, однако от них мало что сохранилось. Почему – объясню чуть позже.
На парадном фасаде красуется герб Нарышкиных, хотя после двух браков можно было бы так уж не кичиться своей девичьей фамилией.
Узнав, что я из России, экскурсовод попросила меня перевести девиз:
Не без труда я разобрал, что над гербом высечено «При той»
Я предположил, что невразумительная формула может выражать генеалогическое почтение к самой знаменитой представительнице рода царице Наталье Кирилловне. Мол, мы все, Нарышкины, ютимся охвостьем При Той, Которая Родила Великого Петра.
Во время первой половины экскурсии, пока нам рассказывали об экстравагантных тратах и выходках princesse russe, я не раз ловил на себе почтительные взгляды французской группы.
Должно быть, давая согласие на брак, бравый молодец думал: «Ну сколько ей осталось?». Но старушка, естественно, пережила своего принца-шармана и поплакала на его похоронах. Потом пожила еще и наконец отдала Богу душу, сделав напоследок департаменту типично аристократический подарок: завещала Кериоле бретонцам, однако с массой занудных условий и ограничений – и то с поместьем делать нельзя, и это.
Сменились эпохи, прошли мировые войны, началась гонка ядерных вооружений.
Однажды правнук Зинаиды Ивановны, затравленный кредиторами Феликс Юсупов (l’assassin de Raspoutine, подняла палец экскурсоводша, и вся группа закивала) вспомнил, что была у него какая-то полоумная прабабка, а у прабабки был какой-то полоумный, но дорогущий замок.
«Хочу собаку!» – сказал Трилли. К тому времени русский Дориан Грей был уже не похож на знаменитый портрет кисти Серова, а выглядел вот так (cм. след. стр.).
Разумеется, экспертиза установила, что через 60 лет после смерти княгини никто уже не помнит ни про какое завещание. Что-то из коллекций переправлено в местные музеи, что-то в парке изменено.
Вознегодовав на такое кощунство, Юсупов подал в суд и после многолетней тяжбы отобрал у департамента замок, получив еще и солидный штраф.
Сразу же вслед за этим, наплевав на плебейские условности (вот он, истинный аристократизм!), бережный хранитель священной прабабушкиной памяти распродал весь интерьер и вообще всё, что только было возможно. Умудрился даже загнать ближайшему муниципалитету старинный колодец из замкового двора – на вывоз. Всю землю разделил на участки и выставил на торги. Потом объявил, что в архитектурном смысле Кериоле – жуткая безвкусица (мне, честно говоря, тоже так показалось) и продал обобранную постройку под гостиницу.
Всё равно, конечно, красавец
В этом месте экскурсии я начал ежиться – теперь вся французская группа смотрела на меня с русофобско-санкюлотским гневом, как будто я и был тот самый князь Юсупов граф Сумароков-Эльстон.
И побрел я прочь, пока все не запели: «Аристократов на фонарь!».
Всё оглядывался на замок, и в своем обветшавшем виде он вдруг показался мне трогательным и прекрасным, как райская птица, по нелепой случайности залетевшая в чужой серый край и растерявшая там свои лазоревые перья.
А сломанному каштану справа 400 лет, и он все еще живет
Из комментариев к посту:
radistradist
«В детстве посчастливилось мне знать прабабку мою, Зинаиду Ивановну Нарышкину, вторым браком графиню де Шово. Она умерла, когда было мне десять лет, но помню я ее очень ясно.
Прабабка моя была писаная красавица, жила весело и имела не одно приключенье. Пережила она бурный роман с молодым революционером и поехала за ним, когда того посадили в Свеаборгскую крепость в Финляндии. Купила дом на горе напротив крепости, чтобы видеть окошко его каземата.
Когда сын ее женился, она отдала молодым дом на Мойке, а сама поселилась на Литейном. Этот новый ее дом был точь-в-точь как прежний, только меньше.
Впоследствии, разбирая прабабкин архив, среди посланий от разных знаменитых современников нашел я письма к ней императора Николая. Характер писем сомнений не оставлял. В одной записке Николай говорит, что дарит ей царскосельский домик «Эрмитаж» и просит прожить в нем лето, чтобы им было где видеться. К записке приколота копия ответа. Княгиня Юсупова благодарит Его Величество, но отказывается принять подарок, ибо привыкла жить у себя дома и вполне достаточна собственным именьем! А все ж купила землицы близ дворца и построила домик – в точности государев подарок. И живала там, и принимала царских особ.
Двумя-тремя годами позже, поссорившись с императором, она уехала за границу. Обосновалась в Париже, в купленном ею особняке в районе Булонь-сюр-Сен, на Парк-де-Прэнс. Весь парижский бомонд Второй Империи бывал у нее. Наполеон III увлекся ею и делал авансы, но ответа не получил. На балу в Тюильри представили ей юного француза-офицера, миловидного и бедного, по фамилии Шово. Он ей понравился, и она вышла за него. Купила она ему замок Кериолет в Бретани и титул графа, а себе самой – маркизы де Серр. Граф де Шово вскоре умер, завещав замок своей любовнице. Графиня в бешенстве выкупила у соперницы замок втридорога и подарила его тамошнему департаменту при условии, что замок будет музеем».
koncheev
Я думаю, княгиня помнила о том старом девизе, прямой смысл которого ей был в ее настоящем положении неважен, но она увидела чудесный способ использовать его как каламбур. Ваша догадка, конечно же, правильна. Девиз гласит: «Ты (мой раб), запомни, находишься при той, кто твоя богиня, твоя судьба, твоя любовь и твой повелитель». Можно предположить, таким образом, что Шарль был куплен со всеми потрохами и без каких бы то ни было экивоков.
Хотя есть более благородный вариант. «Ты при той, судьба которой связана с тобой навеки вечной любовью». Почему нет? Кстати, и внешность Шарля не говорит о его склонности беспрекословно подчиняться.
Свой среди чужих
(из файла «Прототипы»)
12. 06. 2011
Еще одна поразительная судьба, еще один прототип, который я собирался использовать в романе про гражданскую войну, а потом передумал. По двум причинам: во-первых, это опять случай, когда правда жизни слишком невероятна и в художественном произведении вызовет ощущение перебора; во-вторых, тему незаурядного человека, оказавшегося своим среди чужих, я решил исследовать в другой книжке, с другим персонажем.
Какова этическая конструкция, психологическая защита, мимикрия сознания у того, кто по собственному выбору пустил корни во враждебной среде и добился в ней лидерства?
Вероятно, некоторые из вас слышали про Бориса Штейфона – еврея, сделавшего хорошую карьеру в пассивно юдофобской системе, еще более успешную – в активно антисемитской и совсем блистательную – в мире, где его соплеменников люто ненавидели и поголовно уничтожали.
Борис Александрович Штейфон родился в 1881 году в Харькове в семье крещеного еврея-мастерового и дочери православного дьякона, то есть, собственно, являлся полуевреем, однако, как известно, для антисемитов вполне достаточно и половинки.
В царской России еврейство – во всяком случае, официально – определялось не составом крови, а вероисповеданием, поэтому Штейфон смог поступить в офицерское училище. Армейская среда относилась к евреям уничижительно, антисемитские шутки и жидоморные настроения там были в порядке вещей. Как себя чувствовал юнкер еврейского происхождения в такой атмосфере, описано в мемуарах выкреста М. Грулева «Записки генерала-еврея». Наверняка Штейфон, как и Грулев, сделал обычный для пытающегося адаптироваться еврея вывод: я должен быть безупречен, я обязан стать первым, и тогда меня сочтут «своим».
Офицерам-евреям приходилось туго не только в России. «Абсент Антиеврейский» выпускался во Франции во время дела капитана Дрейфуса
Адаптироваться молодому человеку удалось. Он виртуозно сочетал юнкерские проказы, приносившие популярность среди товарищей, с успехами в учебе и окончил училище по первому разряду. Отправился добровольцем на японскую войну, заслужил там пять боевых орденов, а затем сумел пройти конкурс в академию Генерального штаба, то есть вошел в элиту офицерского корпуса. Это тем более примечательно, что как раз в эти годы антисемитизм в царской армии уже и официально вышел за пределы графы «вероисповедание» – в военные училища перестали принимать даже выкрестов.
Столь же образцово Штейфон воевал на Великой войне, которую завершил в чине полковника генштаба.
Конечно же, человек, сумевший утвердиться в изначально недружественной системе координат, не мог обрадоваться революции, которая обратила в прах все его достижения. Штейфон становится непримиримым врагом большевистского режима. В родном Харькове он возглавил подпольную организацию («Центр Полковника Штейфона»), переправлявшую офицеров в Добровольческую армию. В конце концов Борис Александрович и сам оказался у Деникина. Командовал полком, а затем дивизией, выслужил чин генерал-майора.
Его Белозерский полк был знаменит на весь фронт. Приняв под командование горстку людей (в списочном составе было всего 62 человека), Штейфон превратил часть в грозную боевую единицу – три тысячи штыков плюс собственная артиллерия и даже кавалерия. (У Деникина полки обычно насчитывали 200–300 солдат, а дивизии – хорошо если полторы тысячи.)
Генерал-майор Штейфон в первом ряду, справа от бородатого Кутепова
В годы гражданской войны хроническая юдофобия, свойственная царской России, воспалилась до людоедских размеров: среди большевиков было много евреев, что неудивительно, учитывая «черту оседлости», «процентные нормы» и другие прелести старого режима. В мемуарах белогвардейцев непременно поминаются «еврейчики-комиссары» и «жиды-чекисты» как виновники всех бед России. Обычной практикой для добровольцев было выискивать среди пленных евреев и немедленно, без разбирательств, «пускать в расход».