– Да, классная тачка… – сказал он. – Пару месяцев назад у фирмы дела поперли в гору – будь здоровчик. Вот шеф на радостях и купил. А я, блин, ее мою, ха-ха-ха.
– А почему не водитель? Ты же, вроде, – охрана.
– Водилы у Букера нет, он сам на тачке разъезжает. А нам приказал держать ее в чистоте. Однажды сменщик мой, Смирнов, не помыл, так чуть с работы не вылетел, а Букер – зануда! – потом еще неделю его пилил. Ладно, пойду за водой, лучше сейчас помыть, а то после обеда совсем лень будет.
Хлобыстин нехотя поднялся по ступеням, открыл дверь своим ключом и скрылся за ней. Владимир остался докуривать.
Вокруг сияла молодая листва, по тротуарам шли улыбающиеся люди, а над городом пропадало, оставаясь на месте, таяло, не тая, неизъяснимо нежное синее небо.
Час назад, когда Осташев шел наниматься в агентство, он с удовольствием глядел по сторонам и от души радовался весеннему дню. Однако после разговора с охранником настроение его вдруг изменилось. Владимир стоял нахмурившись. В душу его закрались сомнения, и даже терзания, которые были связаны, пожалуй, не столько с характером предстоящей работы, сколько с определенными сопутствующими обстоятельствами.
Дело в том, что Осташов вдруг ощутил себя таким же, как и Хлобыстин, – не то охранником, не то шофером. Обычным шофером (то есть, как считал Владимир, почти холуем) при самодуре начальнике. «Вот прикажет мне этот Букер помыть его машину, и что? – подумал он. – Если не помою, он просто выгонит меня к такой-то матери. Значит, придется мыть?!»
Осташов сжал губы. Чем больше он размышлял о своем положении, тем меньше оно ему нравилось. Будто не он некоторое время назад был безмерно воодушевлен тем, что получил здесь работу. «Я даже ниже по реальному положению, чем этот Гриша, – размышлял Владимир. – Он-то, хоть и подчиняется директору, как положено, но, сразу видно, не особо перед ним дрожит. Первый раз со мной разговаривает, а уже и занудой его спокойно называет, и вообще ведет себя, как раздолбай. А все потому, что охранники и шоферы нужны всегда и везде. Не сработается с Букоревым – плюнет и пойдет на другую работу. А я куда денусь? Опять таскаться по пустопорожним собеседованиям? «Спасибо, что зашли, заполните, пожалуйста, анкету и перезвоните через пару недель».
Осташов вспомнил, как он шел сюда, к фирме. Как, поравнявшись с магазином, который назывался «Как в Париже», на минуту задержался. В зеркальной витрине висел обыкновенный синенький пиджак (почему-то с желтыми пуговицами), ровно ничем не отличающийся от тех, что можно было приобрести на вещевом рынке долларов за десять-пятнадцать. Табличка внизу витрины гласила: «Эксклюзивные скидки», и там же, рядом с крест-накрест перечеркнутой цифрой «3500», стояла другая: «1500».
– Цены – в долларах, молодой человек!
Эту фразу процедила девушка – судя по униформе, продавщица, – которая стояла, опершись плечом о косяк магазинной двери. Он и сам догадался, что цена выражалась в долларах. К середине девяностых прошлого столетия всю денежную корзину страны занимали именно они – крепенькие, как молодые маслята, доллары США. Гораздо меньше места в этой корзине оставалось подберезовикам немецких марок, а благородные белые грибы английских фунтов (как, впрочем, и остальные дары чужеземных финансовых лесов) были в российском лукошке и вовсе редкостью. Что же касается рублей, то к ним население относилось с пренебрежением, словно к рыхлым, дырявым сыроежкам.
Сообщив сквозь зубы о долларовых ценах на витрине, неприветливая продавщица отмерила Владимиру первосортно презрительный взгляд: дескать, как в Париже – это тебе, дружок, не как в Москве. Мол, продаваемая тут одежда не для бедных и поэтому бедным незачем торчать перед витриной и уж тем более заходить внутрь. В общем, ему культурно нахамили. Он смолчал и отправился дальше.
Затем на его пути попалась забегаловка под названием «Рюмочная», у входа в которую терлось пьяное отребье. «Дай сюда! – кипятился один из пропойц, вырывая бутылку вина у приятеля. – Все вы зайцы косые, а я, когда еще работал, вот этими пальцами микроны на токарном станке ловил. На мне весь завод держался!» Ловец микронов наклонил бутылку над тремя протянутыми к нему пластмассовыми стаканчиками, но плеснул мимо. Не успела бурая струя достичь земли, как один из «зайцев косых» выхватил инициативу (в виде бутылки) из неверной руки бывшего токаря, а двое других одновременно и, надо сказать, с микронной точностью попали кулаками в мелкие, заплывшие глазки неудачливого виночерпия.
После «Рюмочной» Осташов миновал помпезный, весь из черного мрамора и позолоты подъезд банка «Дворянинъ». При этом он посторонился и дал дорогу вальяжно вышедшему из подъезда коротко стриженому мужчине, чье уголовное прошлое, настоящее и будущее не вызывали никаких сомнений. Мужчина провел рукой по ежику своей головы (на тыльной стороне его ладони красовалась татуировка в виде схематично нарисованного солнца, которое наполовину высунулось из-за линии горизонта, а на среднем пальце – золотой перстень с крупным черным камнем) и направил стопы к сияющему БМВ.
При воспоминании об этой иномарке, Владимир почувствовал себя совсем неуютно. Он посмотрел на припаркованный рядом с крыльцом агентства недвижимости «Опель». Будет ли у него, у Владимира, когда-нибудь такая же машина? «Черт его знает, – мысленно ответил он сам себе, – вряд ли». А между тем, в своих силах и способностях он не сомневался ни секунды. Осташов был убежден, например, что, несмотря на отсутствие опыта, он сможет маклерствовать ничуть не хуже, чем тот же сноб Варламов, пренебрежительно объяснявший ему, как пользоваться компьютерной программой. Он сможет устраивать сделки ничуть не хуже, чем какая-нибудь Ия, или кто бы то ни было еще. Но даже при самых блистательных успехах он будет всего лишь мелкий маклеришко, каких тысячи и тысячи, и он будет получать только крохи со стола фирмы.
«15» – эта цифра крепко засела в голове Владимира. Как объяснил ему начальник отдела Мухин, именно столько процентов приносимой им прибыли Осташов будет получать в качестве зарплаты. И ни копейки больше.
Поначалу это показалось Владимиру достаточно справедливым (многие риэлтерские фирмы предлагали работать лишь за десять процентов). Но теперь, когда он полностью отошел от нервного напряжения, испытанного во время беседы с Букоревым (и особенно, когда охранник рассказал о ситуации с мойкой «Опеля»), Осташову стало неприятно осознавать, что основная часть тех денег, которые он будет зарабатывать, пойдет прямиком в карман гендиректора.
«Ну, кто такой этот Букорев?! – размышлял Владимир. – Что он полезного сделал, чем он хорош, что у него фирма, что он ездит на вот этом новом „Опеле“, а я пришел сюда, чтобы он милостиво взял меня на работу? Я теперь, видите ли, должен быть счастлив! Должен прыгать от радости только потому, что он меня нанял! А почему я вообще должен просить таких, как он, чтобы на них же и работать? Ну, чем я хуже? Почему я должен умолять какого-то барана, чтобы он разрешил мне увеличивать его богатство? Ну почему мне – пятнадцать процентов, а ему – восемьдесят пять?! Ну понятно, у него расходы, аренда, налоги, но все равно львиная-то доля прибыли будет – его, а моя – заячья».
– Чего, бубеныть, нос повесил? – неожиданно спросил Хлобыстин, проходя мимо Владимира с ведром, полным воды (Осташов был настолько погружен в раздумья, что не заметил, как тот появился на крыльце).
– Я? Да так… Задумался.
Григорий поставил ведро с качающимися в нем солнечными зайчиками около «Опеля», поднял валявшийся рядом красный кирпич, вернулся на крыльцо, и со словами: «Кондиционер по-русски» замахнулся, делая вид, будто собирается швырнуть им в окно. Хохотнув, он открыл дверь настежь и подпер ее кирпичом.
– Надо пустить воздух – дышать нечем, – сказал Хлобыстин, отряхивая ладони. – Фу, духота!.. Значит, задумался, говоришь? Ну и до чего додумался?
Этот простенький вопрос поставил Владимира в тупик, а также напомнил ему о том, что пока, собственно, ему нечего делить с директором фирмы.
Тем временем к собеседникам, стоящим под жестяным козырьком крыльца, стал приближаться еще один человек, тоже находившийся под навесом, но передвижным. Это был полугодовалый малыш, которого, как кенгуренка, несла в специальном рюкзаке на животе молодая мама фундаментальной наружности. Крышей для младенца служила выдающаяся (далеко вперед выдающаяся) грудь родительницы. Дите глядело на мир широко распахнутыми глазками и пускало слюни.
– О, какой богатырь к нам пожаловал, – сказал Хлобыстин, когда женщина с ребенком подошла поближе. – А какие пузыри красивые пускает.
– Да, у нас зубки режутся, – нежным голосом ответила женщина. – Скажите, агентство недвижимости – это здесь?
Получив утвердительный ответ, она выяснила, где находятся специалисты по купле-продаже, и пошла к указанной комнате.
Григорий окинул взглядом удаляющуюся фигуру женщины и ничего не сказал, а закатал рукава и направился к «Опелю».
Осташов тоже собрался идти и сделал шаг в сторону двери.
– Ты куда?! Стой! – неожиданно крикнул Хлобыстин. – Не видишь, что ли? – Хлобыстин показал пальцем Владимиру под ноги. – Там же кирпич: проезд запрещен! Ха-ха-ха.
Осташов хмыкнул и шагнул внутрь. Шуточка Григория окончательно отвлекла его от невеселых раздумий, и он ободрился – надо было поработать, а заодно посредством этой работы показать недоверчивому гендиректору, на что способен Владимир Осташов.
Зайдя в зал, Владимир увидел вошедшую за минуту до него посетительницу с малышом, который почему-то плакал. Рядом суетился начальник отдела Мухин.
– А вот посмотри, какие у дяди есть погремушки, – Мухин достал из кармана связку ключей и начал энергично трясти ею перед лицом ребенка. Тот поутих: реветь прекратил, лишь похныкивал.
– Не надо ничего этого, мы сейчас успокоимся, – сказала женщина.
Она достала из сумочки сухарик, а затем, по-лебединому изогнув шею, заглянула под навес своей груди: где он там, сыночек? – и вложила сухарик в его ручку. Сухарик окончательно отвлек младенца от неведомых горестей, и он умолк – надо было попробовать сухарик на вкус, а заодно посредством этой пробы почесать десны, раздраженные прорезающимися зубками.
Осташов воспользовался паузой и, выразительно глянув на молодую мамашу, спросил у Мухина, не найдется ли какой-нибудь свежей заявки на покупку квартиры. В ответ начальник отдела с иезуитской улыбочкой предложил ему попробовать найти подходящие варианты для тех клиентов, что занесены в базу данных агентства.
Помня определения, которыми наградила этих базовых клиентов Ия, Осташов, тем не менее, уселся за компьютер и с горящими глазами принялся нажимать на клавиши. Владимир опасался, что соседка опять подсядет к нему, чтобы что-нибудь еще объяснить, но Ия работала – только бант подрагивал: она говорила по телефону, потом лихорадочно искала информацию в компьютере, потом опять хваталась за телефонную трубку – ей явно было не до него.
Промучившись с непривычки около часа, Осташов подобрал в базе данных с дюжину трехкомнатных квартир для одного клиента, который показался ему перспективным. Затем он стал методично названивать по номерам, указанным в графе «Контактный телефон хозяина квартиры», и был немало удивлен тому обстоятельству, что раз за разом на другом конце провода отвечал не хозяин жилья, а свой же брат риэлтер – человек из аналогичного агентства, либо частный маклер, работающий нелегально, на дому.
Почти никто из них не мог сказать сразу и наверняка, продаются ли квартиры, которые они представляют на рынке недвижимости, или уже нет. Посредники просили дать им время, чтобы навести справки. Причем, как вскоре понял Владимир, часто эти люди имели доступ не к владельцу апартаментов, а лишь к следующему посреднику. Который, разумеется, в свою очередь тоже мог оказаться в полном неведении относительно судьбы искомого жилья. И однако, при всем при том, почти всякий, с кем беседовал Осташов, жарко уверял его, что квартира, скорее всего, не продана и что лучше ее на свете не найти.
Такова уж была в те годы специфика риэлтерской деятельности. Где-то, ну скажем, в центре Москвы, в каком-нибудь уютном Столовом переулке, или на окраине, на невзрачной Дубнинской улице, жилье могло уже обрести нового хозяина. И уже этим хозяином в квартире мог быть сделан освежающий ремонт. И, как полагается по народной традиции, могла быть пущена в квартиру кошка для точного определения мест, благоприятных для размещения кроватей. И могли быть размещены сами кровати. И накрыты столы, чтобы справить новоселье. А квартира все еще оставалась во множестве баз данных и крутилась-вертелась в торговом водовороте. На ее счет строились виды, риэлтеры взапуски предлагали квартиру друг другу и покупателям, расхваливали, не жалея красок, настоятельно советовали «посмотреть прежде чем отказываться», и прикидывали, как бы ловчее на ней нажиться.
Когда спустя пару незаметно пролетевших часов Осташов добрался до конца своего списка, то выяснилось, что клиенту он может показать только две квартиры.
И вот, волнуясь по поводу первых в его практике переговоров с покупателем, Владимир набрал нужный номер.
Сейчас он расскажет о достоинствах каждой из квартир. Покупателя наверняка заинтересует хотя бы одно предложение. И тогда надо будет тут же брать быка за рога и назначать время просмотра. Скажем, на сегодня.
– Из агентства недвижимости? – послышался вялый голос в телефонной трубке. – Уже не надо. Купили мы квартиру. Господи, все звонят и звонят.
«Это ничего, – подумал Осташов. – Ничего. Нужно было сначала позвонить клиенту и спросить у него, клиент он, или нет, а уж потом… Просто ни одна гадюка меня об этом не предупредила, а сам я, дубина, не догадался. Ничего. Все в порядке».
Владимир пододвинул к себе клавиатуру, нажал несколько кнопок, и на синем фоне экрана в специальном окошке появился список покупателей. Осташов принялся названивать всем подряд, без всякого разбору. Однако теперь появилось другое препятствие. Очень скоро он понял, что так же, как и в случае с хозяевами жилья, в списке клиентов-покупателей в основном фигурируют все те же риэлтеры. Которые почти всегда не ведают, а нужна ли, собственно, их покупателю квартира, или он уже ее приобрел, или передумал приобретать, или, к примеру, даже помер – с кем не бывает? Путь к покупателю нередко пролегал через несколько посредников. Когда пятнадцатый по счету маклер, энергичным голосом нахваливая клиента, попросил время, чтобы выяснить, не отпала ли у того надобность в квартире, Осташов положил телефонную трубку и закрыл глаза.
Да-а… Владимир вздохнул. Похоже, в этой чертовой сфере недвижимости можно и год провести в пустых переговорах. Осташов представил себе, как через месяц безрезультатной работы его вызовет к себе гендиректор. Чтобы пропесочить его. А может, и сразу выгонит… Но при этом, конечно, поизмывается – снова уставится на Владимира своим долгим взглядом. «Как педик! Неужели он все-таки голубой? – подумал Осташов и поежился. – И откуда фирмачи эти хреновы берутся?»
Глава 2. Начальники жизни
Следует заметить, однако, что Владимир напрасно заподозрил Букорева в причастности к сексуальному меньшинству. Педерастом Константин Иванович не был. Что же касается второго вопроса, которым мысленно задался Осташов, – вопроса о генезисе сидевшего перед ним фирмача, то путь, которым Букорев пришел к нынешнему положению, был самым тривиальным.
Всю жизнь Константин Иванович работал государственным служащим. Карьеры Букорев не сделал, но об этом не жалел, потому что сделал нечто не менее нужное и важное – деньги.
В частности, на финальном этапе своего служения державе, перед тем, как стать предпринимателем, Константин Иванович славно потрудился в администрации одного из подмосковных городов, где занимал место заместителя начальника одного очень прибыльного отдела. Отдел постоянно переименовывался. Это был то «Сектор развития кооперации и частных инвестиций», то «Управление оптимизации инфраструктуры», то «Участок потребительского рынка и услуг». В отделе беспрестанно менялись сотрудники, уходили и приходили начальники, и каждый вновь прибывший коллега с первого взгляда записывал неприметного Константина Ивановича в самые верные кандидаты на увольнение при ближайшем обострении кампании за сокращение управленческого аппарата. Однако очередное поветрие борьбы за сокращение аппарата, равно, как и сквозняк какой-нибудь финансовой проверки, выдували из кабинетов городской администрации кого угодно, но только не кряжистого, словно приклеенного к своему потертому офисному креслу Букорева.
Состав этого волшебного клея для покидавших администрацию сотрудников оставался непостижимым, ибо Константин Иванович никогда не участвовал в утомительных служебных дрязгах, не затевал многоходовых интриг, не лебезил перед каждым новым начальником отдела и, кстати, не был замечен в приближенности к главе города господину Самохвалову.
И все-то было правильно в наблюдениях завистливых сослуживцев: Букорев безусловно не участвовал, не затевал, не лебезил (прилюдно во всяком случае). И действительно, Константин Иванович не являлся правой рукой всесильного мэра, товарища/господина Самохвалова. Да и как он мог ею быть, если все в городе знали, что правая рука Самохвалова – это вице-мэр Воскресенский, романтик демократии с горячечными движениями и столь же горячечными идеями? Коллегам Букорева не могло и в голову прийти, что Константин Иванович был просто второй рукой мэра. Ловкой левой рукой, по локоть запущенной в так называемые черные, не фигурирующие в финансовых отчетах кассы местных кооперативов, частных предприятий и организаций (сам мэр из предосторожности ни с кого напрямую и копейки не брал, хотя «решал вопросы» именно он).