Неужели снова? Неужели тот, прежний Курт не умер, а лишь уснул в нем, и теперь, спустя десять лет, проснулся? И так ли уж это плохо…
Дверь содрогнулась от мощного удара, и он почти отскочил назад, отгоняя несвоевременные размышления над собственной праведностью; после можно будет каяться, сколько душе угодно, мысленно подстегнул он сам себя, наскоро смывая кровь с руки и клинка в бочке под факелом, а чтобы это возможно было сделать, надо для начала попытаться выжить. И уберечь прочих обитателей замка, дабы оснований для покаяния было как можно меньше.
По лестнице, ведущей к покоям барона, он бежал, на краткие мгновения задерживаясь у узких бойниц, чтобы оценить обстановку во дворе замка; в одну из таких заминок на глаза попалась лежащая посреди двора бесформенная груда, некогда бывшая капитаном Мейфартом, а теперь казавшаяся большим комом мяса и ветоши в центре огромного багрово-черного пятна, и Курт отвернулся, убыстрив шаг.
Вдруг вспомнились слова убитого им стража — 'а ты где был?'… Где он был? Стоял в сторонке, готовый в любой момент дать деру, как когда-то давно поступили его приятели, бросив его валяться на полу лавки с разбитой головой. Куда ушло все то, что он с таким жаром втолковывал Бруно — и долг, и слово, и обязательства? Все это — выпало из памяти. Курт был уверен, что на его месте капитан поступил бы иначе — так, как у господина следователя поступить не хватило духу… или выучки?.. Оттащить раненого в полтора раза себя крупнее, одновременно отбиваясь… Такое ему было не под силу. Но тогда — об этом ли подумал?
Нет, тогда он не думал ни о чем. Лишь о том, как успеть захлопнуть дверь за собой. Все это верно, спасти капитана он не смог бы, и даже пытаться было глупо, кроме того, не он был основным объектом защиты, даже не барон, а Альберт фон Курценхальм… Но тогда, в те несколько мгновений у двери в основную башню, майстер инквизитор, выпускник с отличием, не сдвинулся с места, не бросился на помощь не под влиянием всех этих доводов, а потому лишь, что попросту оторопел. Струсил ли, этого он не понял еще сам, сколь глубоко в себя ни заглядывал, сколь ни пытался ответить честно, ничего от самого себя не утаивая, но оцепенел, растерялся — это вправду…
Без стука отворяя дверь в комнату Курценхальма, Курт вдруг вспомнил о том, как в церквушке Таннендорфа пять дней (Господи, неужто всего только пять дней?) назад он покрывался холодной испариной при одной лишь мысли о том, что придется требовать встречи с бароном, придется — какой ужас! — выдвигать ему обвинение, как подавлял смущение, входя в замок…
— Что происходит? — устремился ему навстречу тот, глядя с ожиданием Курту за спину и, никого больше не увидев в коридоре, отступил. — Что с ним?..
— Они прорвались. Капитан убит, — коротко ответил он, беря старика за локоть. — Слушайте меня. В вашем замке никого на вашей стороне, кроме меня и Вольфа, не осталось. Дозорный предал вас. Те двое, что были здесь, тоже.
— Вы… — барон опустил взгляд на его руку, не отмывшуюся полностью, и снова посмотрел в глаза. — Вы в порядке? На вас кровь.
Я вижу кровь на этом человеке…
— Я знаю, — невпопад усмехнулся Курт, таща его в коридор. — Я цел, спасибо. Эти двое покушались на мою жизнь, и… забудьте о них. Идите к сыну. Запритесь. Никому не верьте. Никого не впускайте.
— А вы? Вы останетесь здесь? Но зачем?
Курт не слишком учтиво отмахнулся одной головой, невольно скосив взгляд в окно, и тихо ответил:
— Постараюсь найти зачинщика всего этого беспредела. Если Deo volente[51] мне суждено здесь погибнуть, не желаю принять смерть загнанным в угол.
— А меня вынуждаете к этому.
— Вы должны защитить сына, барон. А я… я тоже попытаюсь, как умею. Не знаю, что из этого выйдет, но я должен хотя бы попробовать; если я сумею обезвредить заводилу, как знать — может, все это просто прекратится…
— Вы в этом уверены?
— Нет, — вздохнул Курт, довольно бесцеремонно подталкивая барона прочь, и повторил: — Но должен попытаться. Идите уже, Бога ради, они в любой момент могут войти в жилую башню.
Тот хотел сказать что-то, но лишь понуро кивнул и развернулся, уходя.
Курт возвратился в его покой, глядя на двор — двор был пустой, почти тихий, и лишь откуда-то далеко слева, снизу, доносились мерные удары: крестьяне сочинили из чего-то таран, и теперь выдалбливали все еще крепкую дверь. Хотелось бы знать, сколько она выдержит… Взгляд его, рассеянный и отсутствующий, скользнул по комнате, задержавшись на столе. Так вот оно что… Вот почему барон был таким тихим все утро; неудивительно, после этакого кувшина вина. Не натворил бы чего сгоряча, когда отпустит…
Курт прошагал к столу, поднял кувшин за горлышко, понюхал и опустил руку. Пусто. Однако — в любом случае это плохая идея: в его состоянии бодрость после нескольких глотков продлится недолго, вслед за чем станет и вовсе невмоготу.
Он опустился на скамью у окна, поставив на нее кувшин, закрыв уставшие глаза и потирая лицо ладонями; снова вернулась слабость, измученное тело желало покоя, хотя бы просто покоя, если не сна, голова мягко кружилась от вынужденной голодовки в последние трое суток и усталости. Надо было подумать, измыслить хоть какой-то план действий, придумать, как подманить пивовара к себе, как заставить его проявиться, но мозг, перегруженный многочисленными событиями последних дней, слившихся в один долгий и муторный, соображать отказывался. Забравшееся ввысь солнце нагло лезло в окно, прогревая комнату, припекая даже здесь, в каменных стенах, и Курт поднялся — тяжело, с усилием, а в голове мелькнула мысль, что, быть может, умереть сейчас — не столь уж плохой выход. 'В любом случае — сегодня отоспимся', - припомнился смешок капитана, и он встряхнул головой, пытаясь придти в себя, отогнать вновь навалившееся уныние.
— Здорово, твое инквизиторство, — голос позади прозвучал пронзительно, чересчур беззаботно для этих стен и этого дня. — Соскучился? Насилу тебя нашел.
Курт обернулся, не поверив в первую секунду глазам, а когда осознал, кто на пороге, нахмурился и отступил.
— Бруно? Как ты оказался здесь?
Тот пожал плечами, войдя, то ли не замечая его настороженности, то ли игнорируя, и позвенел в воздухе связкой ключей.
— Пока эти идиоты долбятся там, у двери, я вошел через вход для прислуги — тихо и спокойно… Лови.
Курт поймал брошенную ему связку, посмотрел на нее и снова перевел взгляд на бывшего студента.
— Откуда это у тебя? — спросил он требовательно; тот помрачнел.
— Когда… Когда они все рванули к двери, я попытался пробраться сюда; знаешь, как-то не по себе было там, к тому же — я тогда подумал, что пропустить такое…
— Еще бы, — желчно сказал Курт, пристегивая кольцо с ключами к ремню. — Тут весело. Видел уже капитана во дворе?
— Видел, — резко откликнулся Бруно. — С него ключи и снял… И не надо на меня так смотреть! Меня с этими зверьми не было, ясно?!
Курт снова потер глаза, подавив зевок, и не ответил. Еще вчера он поверил бы ему; да что там — еще только сегодня утром, но сейчас…
— Все равно не понимаю, — вздохнул он, прислушиваясь к тому, что творится во дворе; звуки тарана стихли, и Курт подумал, что надо бы найти бойницу в замке, откуда виден главный вход, чтобы знать, что происходит. — Зачем ты полез сюда, в замок, который вот-вот будет взят? Уходил бы. Даже если я отсюда и выберусь, Конгрегации еще долго будет не до тебя, успел бы уйти. Не понимаю, что ты тут забыл.
— Потом поймешь, — отмахнулся бывший студент и прислушался тоже, подойдя к окну и выглянув. — Что-то они там притихли, а?
Ответить или хоть подумать о чем-то Курт не успел — успел лишь даже не увидеть, а почувствовать, как Бруно у окна за его спиной сделал шаг и поднял руку. Как знать, не будь он таким усталым, измотанным, может быть, успел бы отойти в сторону или отбить удар, но сейчас утомленный мозг смог только вяло констатировать происходящее, не успев дать телу команды действовать. И когда с опустившейся рукой голову расколола тупая боль, Курт, падая на пол среди глухо загремевших черепков и ощущая противно сползающую в волосах струйку крови, лишь отстраненно подумал о том, что судьба его обладает непонятной склонностью устраивать регулярные встречи его головы с глиняной посудой.
Глава 10
Сознания он не потерял — просто все вокруг стало похожим на сон, плывущим и нечетким, и ясно виделось лишь то, на чем останавливался взгляд — сначала высокий темный потолок, потом ножка стола у самого лица, а после сознанием целиком завладел глиняный полукруглый осколок, качающийся, подобно лодке, напротив его глаз. Это длилось секунду, а потом, отдаваясь в щеке, прижимающейся к полу, прозвучали шаги, замерли у двери, и теперь взгляд вычленил из окружающего тяжелые пыльные башмаки, один из которых весело притопывал по камню. Курт попытался приподнять голову, чтобы увидеть, кто это, но не смог.
— Неплохо, Бруно, — прозвучавший над ним голос пивовара он узнал сразу, хотя тот тянулся, сползая в неестественный бас, словно Каспар, спрятавшись в каменном идоле, пытался изобразить провозвестнический глас оракула. — Старательно, я б сказал…
Ноги в башмаках приблизились, остановившись рядом, и все тот же расплывающийся голос хмыкнул:
— Ты гляди — в сознании! Схалтурил, студиозус.
— Я бил как надо, — возразил тот откуда-то из-за спины. — Он, похоже, с детства на глиняных горшках тренируется.
— Занятно. — Курт почувствовал, как шершавая подошва, провонявшая свиным навозом, царапая щеку, повернула его голову в одну сторону, в другую; комната поплыла перед глазами, и он не удержал болезненного стона от вдруг подступившей к горлу тошноты. — Для такого сложения слишком уж крепкий… Давай-ка, Бруно, помоги мне. Оружие с него долой, забери ключи обратно и — связать.
— Ты сказал, что не тронешь его.
— Господи, да брось ты, — уверенные руки отстегнули ремень с мечом и кинжалом, и в голову ударил стук брошенных на пол клинков. — Видите, майстер инквизитор, как он за вас заступается? — голос у самого уха был издевательски сочувствующим. — Слышать бы, чем это ты его за одну ночь успел нашпиговать, что он о тебе так печется.
Курт всеми силами пытался заставить сознание работать как положено и начать снова управлять телом, однако при малейшем усилии в месте удара вспыхивала та же тупая боль, и в глазах начинало темнеть. По крайней мере, голоса уже не вытягивались, звуча так, как им положено, но мозг очнуться не желал — напротив, все более сползал в вязкую полудрему, и остатков самообладания едва хватало на то, чтобы не позволить себе потерять сознания, ибо тогда организм, дорвавшись до вожделенного покоя, просто погрузится в сон, долгий и беспробудный…
— А чем? — слегка растерянный голос Бруно по-прежнему звучал за пределами видимости, и пивовар тоже стоял теперь чуть дальше, у ног.
— Покрывало возьми с баронской постели, только быстро. Уж больно осмысленный у него становится взгляд, мне это не нравится. Давай, студиозус, не тяни волынку.
Курт услышал треск рвущейся ткани, и широкие ладони Каспара, ухватив его за локоть, одним движением перевернули лицом вниз, заведя руки за спину. От рывка снова закружилась голова, от нового удара — скулой о камень пола — в виске словно распрямилась заточенная стальная дуга, парадоксальным образом вернув сознание к реальности. Окружающий мир, хотя и продолжал вертеться, как мельничные лопасти, уже не казался призрачным и снящимся и виделся теперь, как и полагается, во всей целости, а не урывками.
Руки Каспар скрутил ему грамотно — запястье к локтю, не поленившись затянуть полотно от души, так что кожа защемилась между складками ткани, а ладони тут же начали неметь. Ноги связывал Бруно — попросту, вместе.
— Крепче затяни, — посоветовал ему пивовар, поднимаясь. — Девицу для ночных утех ты, что ли, вяжешь?
— Нормально, — огрызнулся тот, — да и если вдруг что — ногами он, что ли, руки распутывать будет?
— Знаешь, мой наивный друг, неизвестно, чему их теперь учат…
— Готово.
Всеми силами собравшись, Курт перевернулся на спину, подавив очередной приступ тошноты (стало быть — сотрясение, отметил он походя), и взглянул на пленителей. Каспар выглядел довольным, и в этом лице не было ни тени того простецкого безучастия, что прежде. Бывший студент смотрел в сторону и казался сконфуженным.
— Значит, 'ты не с этими зверьми', Бруно? — спросил он с усилием. — Или это месть мне лично?
— Ничего личного, — по-прежнему глядя мимо, отозвался тот. — Против тебя я ничего не имею. А что касается капитана — я здесь ни при чем.
— Ну, конечно… — покривился Курт, прикрывая глаза, чтобы остановить вращение стен вокруг; тот повысил голос:
— Это правда!
Он поднял веки, снова переведя взгляд на Бруно, и попытался пожать плечами.
— А что, собственно, ты оправдываешься? Тебе не все равно, что я думаю? Как теперь называется та шайка, что ты собрал, Каспар? 'Союз меча и орала'?
Пивовар улыбнулся, глядя на него сверху вниз почти с участием, и качнул головой:
— Да, паренек ты въедливый. Не шибко умный, но цепкий и въедливый. Может быть, лет через десять поднабрался бы опыта и стал бы неплохим следователем… Увы, не суждено.
— Ты обещал, — снова сказал Бруно, и тот успокаивающе похлопал его по плечу:
— Не бойся, студиозус, не трону я твоего инквизитора. Иначе кого тогда будут арестовывать за все это бесчинство?.. Нет, он нам нужен живым, и мое слово остается неизменным. Пойдем. Времени мало.
— Дурак ты, Бруно, — обессиленно произнес Курт, отвернувшись и, к своему удивлению, ощущая вот в таком положении, связанным, у ног предателя и противника, не злость, а усталое отвращение. — Когда-нибудь вот так же он поступит и с тобой.
— В твоих советах я не нуждаюсь, не усердствуй.
— И не собираюсь. Но мои слова ты перед смертью еще вспомнишь. Если успеешь.
— Помолчи лучше, — отмахнулся от него пивовар, усмехнувшись, — ведь все равно не выйдет перевербовать обратно; уж не унижайся, ладно?.. Останься в нашей долгой памяти рьяным и самоотверженным служителем Конгрегации… Кстати, Бруно, — вдруг остановился тот. — У тебя есть шанс рассчитаться за все. Больше не представится.
Бывший студент встретился с Куртом глазами; он посмотрел с вызовом и через силу усмехнулся.
— Давай. Пни разок — это как раз в духе твоих новых приятелей.
— Нет, — хмуро буркнул тот, разворачиваясь к двери, и добавил едва слышно: — Он меня сделал по-честному, в честной драке, сводить счеты не за что. Хватит того, что я ударил его в спину.
Пивовар проводил Бруно насмешливым взглядом, и, упершись в колени ладонями, наклонился к Курту, понизив голос:
— Что ты мне с парнем сделал? Испортил мне парня. Тебе не в инквизиторы, тебе в проповедники надо было.
— А ты меня развяжи, — предложил он. — Верни оружие. Я и тебе тоже проповедь прочту. Может, минут через пять и ты у меня раскаешься.
Каспар засмеялся, распрямившись, и кивнул:
— Молодец. Нет, серьезно. Хорошо держишься. Ну, покаяние свое я пока несколько перенесу во времени лет этак на сто, а вот тебе это вскоре пред. Я так полагаю, свидетельство целой деревни о том, что ты намеревался убить наследника замка, достаточное основание для открытия нового дела — с обвиняемым Гессе, бывшим инквизитором.
— Зачем тебе все это?
— Нет, — с улыбкой покачал головой тот, подбирая с пола его оружие и разворачиваясь к двери, — так совсем не интересно. Надо же дать тебе пищу для размышлений, чтобы было чем скоротать время до твоего повешения… Всего доброго, майстер инквизитор. Не скучайте. А мне пока надо выйти к народу и сообщить о том, что вы обезврежены, и молодой барон спасен из ваших ужасных лап. А очень скоро здесь будет вызванная вами помощь, и вы окажетесь в нежных объятиях ваших сослуживцев. При таком количестве свидетелей и признании… Думаю, ты понимаешь, уж что-что, а признание твои друзья из Конгрегации получить сумеют. Ведь это, насколько я понимаю, разрешено — получать его, когда дело и так ясно? А яснее и быть не может.
— Ничего у тебя не выйдет, — похолодев, возразил Курт; тот снова рассмеялся, переглянувшись с Бруно, замершим на пороге.
— Слышишь? У нас ничего не выйдет… Нет, дружок, все будет именно так. Никто не станет носиться с доказательством невиновности какого-то новичка больше положеного. Свидетелей обвинения — больше сотни, народ-спаситель, буквально схвативший тебя за руку. Свидетелей с твоей стороны нет. Святого отца ты сам отсюда сплавил. Барон? На грани помешательства. А бедолага Альберт при виде тебя (он ведь теперь знает, кто ты) вообще будет забиваться в угол и поскуливать. Капитан мог бы быть… Но, к сожалению, его больше нет с нами. Весьма жаль.
— Ты слышал его, Бруно? — повысил голос Курт, перехватив взгляд бывшего студента. — И ты все так же будешь утверждать, что непричастен к его смерти? Он-то что тебе сделал?
— Э, нет, — покачал головой пивовар, — на нас это не сваливай. Кто убил капитана, выяснять будет следствие, а ни я, ни твой несостоявшийся подопечный к нему пальцем не притронулись.
— Конечно, ты лишь натравил на него толпу. У тебя еврейских корней нет, Каспар? — усмехнулся Курт невесело.
Тот непонимающе поднял брови.