— Эй, Билл, ты там в приличном виде? — донесся из темноты голос госпожи Флитворт.
Несколько мгновений Билл Двер анализировал вопрос, чтобы понять его смысл.
— ДА? — рискнул ответить он.
— Я принесла тебе горячего молока.
— ДА?
— Спускайся быстрее, иначе остынет.
Билл Двер осторожно спустился по деревянной лестнице. Госпожа Флитворт держала в руке фонарь, на ее плечи была накинута шаль.
— Я добавила туда корицу. Мой Ральф обожал корицу, — вздохнула она.
Билл Двер задумался. Конечно, он знал о том, что разные человеческие блюда имеют разный вкус. Но вкусовые оттенки были для него понятием умозрительным. Все равно что погода — для висящего на орбите астронавта. Да, он видит облака, может предсказать грозу или благоприятную погоду, но с реальными ощущениями это не имеет ничего общего.
— БЛАГОДАРЮ, — сказал он. Госпожа Флитворт огляделась.
— А ты неплохо здесь устроился, — весело заметила она.
— ДА. Она закуталась в шаль.
— Пожалуй, я вернусь в дом. Кружку можешь вернуть утром.
Она поспешила в ночь.
Билл Двер взял кружку с собой на сеновал. Поставил ее на балку, сел рядом и долго смотрел на нее, пока молоко совсем не остыло и пока не догорела свеча.
Спустя какое-то время его стало беспокоить некое назойливое шуршание. Тогда он достал жизнеизмеритель и закопал его в сено на другом конце сеновала.
Это не помогло.
Ветром Сдумс, щурясь, вглядывался в номера домов — только ради этой улицы погибли сотни Считающих Сосен — и вдруг понял, что вглядываться нет никакой необходимости. Он щурился чисто по привычке, как будто по-прежнему страдал близорукостью. На поиски дома номер 668 ушло какое-то время, потому что табличка с номером была прибита на втором этаже, сразу над ателье портного. В конце переулка он увидел деревянную дверь. На облупившейся краске висел листок бумаги, содержание которого выглядело вполне оптимистичным:
«Заходите! Находите же!! Клуб „НАЧНИ ЗАНОВО“. Ты Мертв — но это только НАЧАЛО!!!»
За дверью оказалась лестница, на которой воняло краской и дохлыми мухами. Ступени скрипели еще громче, чем колени Сдумса. На стенах кто-то намалевал громкие лозунги. Слог был достаточно экзотическим, но общий тон — вполне знакомым: «Привидения всех стран объединяйтесь! Вам Нечего терять, кроме своих Цепей» и «Всем Мертвым — равные Права. Долой витализм!!!»
Лестница заканчивалась площадкой, на которую выходила единственная дверь. Кто-то когда-то повесил там масляную лампу, но ее, похоже, вот уже тысячу лет как не зажигали. Древний паук, видимо питавшийся остатками масла, враждебно воззрился на Сдумса из своего логова.
Сдумс еще раз взглянул на карточку, перевел дыхание после долгого подъема — старая привычка — и постучал.
Разгневанный аркканцлер возвращался в Университет, остальные волшебники едва поспевали за ним.
— И он еще спрашивает, к кому ему обратиться?! Мы, волшебники, уже не в счет!
— Но ведь мы сами не знаем, что здесь происходит, — попытался возразить декан.
— Значит, узнаем! — прорычал Чудакулли. — Не знаю, кого позовет он, но точно знаю, кого позову я.
Он вдруг остановился. Остальные волшебники едва не налетели на него.
— О нет, — простонал главный философ, — только не это…
— Почему нет? — возразил Чудакулли. — Не вижу никаких поводов для волнения. Как раз вчера читал об этом. И нужно-то три щепки да…
— Четыре кубика мышиной крови, — мрачно закончил главный философ. — И даже этого не надо. Можно взять две щепки и одно яйцо. Правда, свежее.
— Почему?
— Ну, я как-то брал мышиную кровь. Мышь была не в восторге.
— Нет, я имею в виду яйцо.
— А яйцу, я думаю, будет все равно.
— В любом случае, — срочно вмешался декан, предотвращая вспышку аркканцлера, — это крайне опасно. Мне всегда казалось, что он только делает вид, будто октограмма его держит. Терпеть не могу, когда он смотрит на тебя и словно что-то прикидывает.
— Ага, — согласился главный философ. — Это самая крайняя мера. Мы ведь и сами можем справиться. Справлялись же… С драконами, чудищами всякими. С крысами. Помните прошлогодних крыс? Казалось, они были повсюду. Но лорд Витинари нас не послушал, нет. Заплатил тысячу золотых этому бойкому мерзавцу в желто-красных рейтузах.
— А ведь у него получилось, — заметил профессор современного руносложения.
— Конечно получилось, — воскликнул декан. — В Щеботане и Сто Лате тоже получилось. И в Псевдополисе получилось бы, если бы его не узнали. Господин Изумительный Морис и Его Дрессированные Грызуны! Наглый плут!
— Вы тему разговора не меняйте, — сказал Чудакулли. — Я и так все решил. Мы проведем Обряд АшкЭнте.
— И вызовем Смерть, — простонал декан. — О боги.
— Смерть — нормальный парень, — успокоил Чудакулли. — Настоящий профессионал. Всегда делает свою работу. Быстро и чисто. Играет по правилам, никаких проблем. И кто-кто, а он точно знает, что тут происходит.
— О боги… — снова простонал декан.
Они подошли к воротам. Госпожа Торт шагнула вперед, загораживая аркканцлеру дорогу. Чудакулли удивленно поднял брови. Аркканцлер был не из тех людей, кто получает удовольствие, обращаясь с женщинами бесцеремонно и грубо. Другими словами, он обращался бесцеремонно и грубо абсолютно со всеми, независимо от пола и возраста, соблюдая таким образом равенство.
Ну а если бы следующий разговор не происходил между человеком, который слышит, что будет сказано, за несколько секунд до того, как это будет сказано, и человеком, который вообще никого никогда не слушает, общий ход событий мог бы быть совсем другим. Или мы ошибаемся, и все было бы так, как потом и случилось.
Госпожа Торт начала разговор с ответа.
— И вовсе я не ваша милая! — отрезала она.
— И кто же вы такая, моя милая? — спросил аркканцлер.
— Разве так разговаривают с почтенными дамами? — фыркнула госпожа Торт.
— Нашла на что обижаться, — заметил Чудакулли.
— Неужели, а я и не заметила!
— Мадам, почему вы отвечаете прежде, чем я задам вопрос?
— Что?
— Что вы имеете в виду?
— Это что вы имеете в виду?
— Что?
Разговор зашел в глухой тупик. Аркканцлер и госпожа Торт мерили друг друга сердитыми взглядами. А потом до госпожи Торт наконец дошло.
— Это все мое преждевременное предчувствие, — пояснила она, засунула палец в ухо и с хлюпаньем покрутила там. — Теперь все в порядке. Итак, причина…
Но Чудакулли уже решил, что с него достаточно.
— Казначей, — сказал он. — Дай этой женщине пенни, и пусть проваливает, понятно?
— Что?! — вопросила мгновенно разъярившаяся сверх меры госпожа Торт.
— С каждым днем их все прибывает… — пожаловался Чудакулли декану и зашагал прочь.
— Это все давления и стрессы, связанные с жизнью в крупном городе, — сказал главный философ. — Я где-то читал об этом. Люди частенько не выдерживают.
Они прошли сквозь ворота к одной из больших дверей, и декан захлопнул ее прямо перед носом госпожи Торт.
— А вдруг он не появится? — поинтересовался главный философ, пока они пересекали двор. — На прощальной вечеринке бедняги Сдумса он ведь так и не появился.
— На Обряд придет, — заверил его Чудакулли. — Это тебе не простое приглашение с пометкой «просьба ответить».
— А я люблю вечеринки, — сказал казначей.
— Слушай, казначей, заткнись, а?
Где-то в глубине Теней, в самой испещренной переулками части города, прятался грязный и кривой переулок. Что-то маленькое и блестящее закатилось туда и исчезло в темноте. Спустя некоторое время из переулка донеслись едва слышные металлические звуки.
Температура в кабинете аркканцлера была близкой к нулю.
— А может, он занят? — дрожащим голосом выдвинул предположение казначей.
— Заткнись, — хором ответили волшебники. Что-то определенно происходило. Пол внутри начерченной мелом октограммы побелел от инея.
— Такого еще никогда не было, — заметил главный философ.
— Все мы делаем не так! — воскликнул декан. — Нужно было расставить свечи, котелки, надо, чтобы в тиглях что-нибудь булькало, чтобы летала блестящая пыль, клубился цветной дым…
— Для Обряда ничего этого не нужно, — отрезал Чудакулли.
— Для Обряда — нет, а мне — нужно, — пробурчал декан. — Проводить Обряд АшкЭнте без нужных атрибутов то же самое, что принимать ванну, сняв с себя всю одежду.
— А я именно так всегда и поступаю, — удивился Чудакулли.
— Хм! Каждому, конечно, свое, но некоторым из нас кажется, что каких-то стандартов все же стоит придерживаться.
— Слушайте, а вдруг он в отпуске? — высказал очередную догадку казначей.
— Ага, — насмешливо произнес декан. — Где-нибудь на пляже греется. Пара напитков со льдом, а на голове кепка с надписью «Эй, красотка, поцелуй-ка меня».
— Кончайте, — прошипел главный философ. — Что-то проявляется.
— Кончайте, — прошипел главный философ. — Что-то проявляется.
Над октограммой возникли смутные очертания фигуры в плаще с капюшоном. Фигура непрерывно колыхалась, как будто на нее смотрели сквозь раскаленный воздух.
— Это он, — сказал декан.
— А по-моему, нет, — возразил профессор современного руносложения. — Это просто серая мантия. Внутри нее никого…
Он замолчал.
Фигура медленно повернулась. Мантия казалась чем-то заполненной, подразумевая присутствие внутри ее владельца, но в то же время производила впечатление пустоты, словно была не более чем формой для того, что вообще не имело таковой. Ну а капюшон… Капюшон был пуст.
Некоторое время пустота смотрела на волшебников, после чего повернулась к аркканцлеру.
— Кто ты? — сказала пустота.
Чудакулли судорожно сглотнул:
— Э-э. Наверн Чудакулли. Аркканцлер.
Капюшон кивнул. Декан сунул палец в ухо и с хлюпаньем повертел там. На самом деле мантия ничего не говорила. Голоса слышно не было. Все обстояло так, словно вы вдруг вспоминали то, что не было сказано, — и никак не могли понять, почему вы это вспомнили.
— Значит, ты в этом мире — высшее существо? — сказал капюшон.
— Ну… понимаешь ли… ну да, первый среди равных и все такое прочее… да, — промямлил Чудакулли.
— Мы принесли хорошие новости, — сказали ему.
— Хорошие новости? Хорошие новости? — Чудакулли съежился под безглазым взглядом. — А, это хорошо! Хорошие новости — это хорошо.
— Смерть ушел в отставку, — сказали ему.
— Прошу прощения?
— Смерть ушел в отставку, — сказали ему.
— А? Вот это… новости, — неуверенно произнес Чудакулли. — Гм-м… Но как? То есть… как?
— И мы приносим извинения за проявившиеся в последнее время отклонения, — сказали ему.
— Отклонения? — переспросил совершенно озадаченный аркканцлер. — Не уверен, что они были… Ну, то есть, конечно, этот парень всегда бродил где-то рядом, но большую часть времени мы его и не…
— Он стал пренебрегать своими обязанностями, — сказали ему.
— Правда? Это… Это… Это абсолютно недопустимо, — согласился аркканцлер.
— Должно быть, совершил ряд ужасных ошибок, — сказали ему.
— Ну, я… то есть… я полагаю, что мы… я, конечно, не уверен… что, таких ужасных?
— Но сейчас бремя снято, — сказали ему. — Можете возрадоваться. Такого больше не случится. Будет непродолжительный переходный период, пока подходящий кандидат себя не проявит, после чего возобновится обычное обслуживание. Тем временем мы приносим искренние извинения за неизбежные неудобства, вызванные избыточным присутствием жизни.
Фигура заколыхалась и начала исчезать. Аркканцлер в отчаянии замахал руками.
— Эй, ты куда? — воскликнул он. — Нельзя же просто так взять и уйти. Я приказываю тебе остаться! Какое обслуживание? Что это все значит? Кто ты такой?
Капюшон снова повернулся к нему и сказал:
— Мы — ничто.
— Этого недостаточно. Как тебя зовут?
— Мы — забвение. Фигура исчезла.
Воцарилась подавленная тишина. Иней внутри октограммы начал исчезать.
— Ого, — высказался наконец казначей.
— Непродолжительный переходный период? — уточнил декан. — Это и есть то, что сейчас происходит?
Пол задрожал.
— Ого, — снова высказался казначей.
— Это вовсе не объясняет того, почему наша мебель сошла с ума, — сказал главный философ.
— Погодите, погодите, — перебил Чудакулли. — Если люди, приблизившись к концу своих жизней, оставляют кроме всего прочего свои тела, а Смерть не забирает их…
— Значит, они стоят в очереди, — догадался декан.
— И идти им некуда.
— Не только люди, — добавил главный философ. — Там, наверное, такая очередь выстроилась… Умирают не только люди.
— И эти духи наполняют мир жизненной силой, — кивнул Чудакулли.
Все волшебники говорили монотонными, равнодушными голосами. Сейчас их мысли опережали разговор, неизбежно летя к далекому, ужасному по своей сути выводу.
— Болтаются там и ничего не делают, — поддакнул профессор современного руносложения.
— Призраки.
— Полтергейсты.
— О боги!
— Погодите, — произнес казначей, который наконец понял, о чем идет речь. — А почему это должно нас волновать? С чего нам бояться каких-то там мертвецов? Это ведь нормальные люди, просто они стали мертвыми. Самые обычные люди. Как мы с вами.
Волшебники поразмышляли над этой гипотезой. Потом переглянулись. А потом заорали, все разом.
О «подходящем кандидате» никто даже не вспомнил.
Вера является одной из самых могущественных сил во всей множественной вселенной. Сдвинуть горы ей, конечно, не под силу, но она может создать людей, наделенных такими возможностями. Однако у людей сложилось неправильное представление о вере. Они считают, что вера работает задом наперед, то есть последовательность такая: сначала — объект, потом — вера. На самом деле все было наоборот.
Вера является основой всего, из нее создается все остальное, так гончар лепит свои чудесные творения из обычной глины. Например, именно вера породила богов. Их явно слепили сами верующие — и лишним тому доказательством являются краткие биографии тех, кто умудрился войти в божественный пантеон. Личности с подобными биографиями никак не могут быть божественного происхождения. Если присмотреться, то окажется, что боги в основном поступают именно так, как поступил бы на их месте самый обыкновенный человек. Особенно, когда дело касается нимф, золотых дождей и жестокой кары, обрушиваемой на головы врагов.
Вера создала и многое другое. Она создала Смерть. Здесь речь идет не о техническом термине, означающем состояние, вызванное продолжительным отсутствием жизни, а о Смерти как личности. Смерть эволюционировал одновременно с жизнью. Как только живое существо смутно осознало концепцию внезапного перехода в категорию неживых, на свет родился Смерть. Он был Смертью задолго до того, как люди начали подозревать о его присутствии, они лишь придали ему форму, вручили косу и облачили в плащ с капюшоном, хотя на самом деле этой личности уже стукнуло миллион лет от роду.
А сейчас Смерть исчез. Но вера продолжала трудиться. Ведь вера основывается на верованиях. Таким образом, когда старый объект веры бесследно пропал, на его место пришли новые объекты. Объекты эти были маленькими и пока особым могуществом не отличались. То были смерти отдельных видов. Ранее они объединялись в одной личности, но теперь у них появилась индивидуальность.
В ручье плавал покрытый черной чешуей Смерть Мух-Однодневок. В лесах, невидимый, порожденный стуком топора, странствовал Смерть Деревьев.
Над пустыней, в полудюйме над землей, парил темный пустой панцирь, принадлежащий Смерти Черепах.
Однако создание Смерти Человечества еще не было завершено. Иногда людские верования приобретают крайне необычные, причудливые формы.
Это похоже на разницу между костюмами — готовым и сшитым на заказ.
Металлические звуки в переулке смолкли. Воцарилась тишина. Особая, зловещая. Такая тишина наступает тогда, когда рядом притаилось нечто, пытающееся не издавать ни звука. И наконец, раздалось странное бренчание. Постепенно оно удалялось, пока не исчезло совсем.
— Друг, не стой в дверях. Ты загораживаешь проход. Входи, входи, не бойся.
Сдумс часто заморгал, привыкая к полумраку.
Потом, когда глаза привыкли, он различил стоявшие полукругом стулья, являвшиеся практически единственной мебелью в этой пустой и пыльной комнате. Все стулья были заняты. В центре — если таковой имеется у полукруга — стоял маленький стол, за которым совсем недавно кто-то сидел. Но сейчас те, кто там сидел, надвигались на Сдумса — распахнув объятия и широко улыбаясь.
— Ничего не говори, мы сами догадаемся, — говорили они. — Ты — зомби, да?
— Э-э, — неуверенно произнес Ветром Сдумс, которому еще никогда не доводилось видеть столько людей с мертвенно-бледной кожей. И в такой одежде, которую, судя по всему, выстирали вместе с бритвенными лезвиями и которая воняла так, словно в ней не только кто-то умер, но и продолжал по-прежнему ходить.
А еще на всех присутствующих были значки с надписью «Хочешь Жить После Смерти? Спроси Меня Как».
— Точно не знаю, — признался он. — Полагаю, что-то вроде того. Меня похоронили, а потом я нашел эту карточку.
Он заслонился визиткой, как щитом.
— Конечно, конечно, — произнесла одна из фигур.
«Сейчас он захочет пожать мне руку, — подумал Сдумс. — Главное, не слишком трясти, не то его рука так и останется в моей. О боги, неужели я стану таким же?»
— А перед этим я умер, — несколько замявшись, вымолвил он.
— И тебе до смерти надоело, что тебя этим постоянно шпыняют, — сказала фигура с зеленовато-серой кожей.
Сдумс очень осторожно пожал его руку.
— Ну, не совсем до смерти…
— Меня зовут Башмак. Редж Башмак.
— Сдумс. Ветром Сдумс, — представился Сдумс. — Э-э…