В «Письмах яхе» Берроуз снова один. Он описывает ужасы Панамы и – совсем коротко – Эквадора. Описывает тлетворное правительство Колумбии, где автор, собственно, как член антропологической экспедиции, впервые пробует яхе; редкие радости Перу, где он вовсю постигает наркотик. Само открытие наркотика в письмах занимает относительно малое место; куда большее пространство отводится полевому антропологическому отчету и жизнеописанию Берроуза под действием яхе. Формальная новизна работы – в развитии зарисовок, их освобождении от сексуального контекста. Лишь в одной виден намек на посвящение Аллертону: в той, где описываются отношения ревнивого любовника и его возлюбленного в терминах попыток кредитной компании взыскать долг с недобросовестного заемщика. Две другие: «Смерть Билли Брэдшинкеля» и «Рузвельт после инаугурации», пародия на статью из глянцевого журнала и жесткое и оскорбительное описание воображаемых ужасов, творящихся в Вашингтоне при правительстве Нового курса Рузвельта. Они продолжают и развивают традицию юмористического гротеска, введенную зарисовками романа «Гомосек». Точно так же, как и «Дзен-зарисовка», в которой Махатма, посвятивший себя тому, что сам Берроуз именует «фактом», то есть максимальное осознание действительности, издевается и поучает послушника, чересчур склонного путать слова и вещи. Однако самая амбициозная зарисовка, «Город яхе», не является ни пародией, ни эротической философией. «Город яхе» – это «видение Единого города, в котором все человеческие потенциалы разбросаны по гигантскому тихому рынку».
Итак, подходим к «Интерзоне». Бесстрастный наблюдатель уходит в сторону, а прямо по курсу ужасные сцены и искрометный юмор зарисовок. Бесполезно рассказывать о ней по частям и по порядку: «Интерзона» – вещь целиковая. В ней сходятся различные несчастливые локации в поисках спасения от скудоумных тоталитаристов, порожденных их же собственным маниакально страстным эгоизмом. Лишь глава «Семь ступеней» в «Веке тревоги» Одена способна показать столь же сильный пример того, как «собственный бардак наказывает».
Вездесущий Ли, литературный псевдоним Берроуза, в «Интерзоне» низведен до пассивного страдальца в больнице, где герой становится свидетелем злодейств Окружного секретаря и маний доктора Бенуэя. В то же время он играет роль Тиресия*, бессильного пророка, растворяющегося в том, что видит. По сути, Ли, тот самый бесстрастный наблюдатель, уступает место доктору Бенуэю, лектору, который сознательно позволяет страстям владеть собой и который разделяет слабости своих пациентов. Он – главная маска автора. Интерзона, это имитирующее активную деятельность пристанище для личностей, бегущих от слияния, выступает как полная противоположность Свободии – ловушки, манящей иллюзией щедрости тех, кто готов продать свободу личности за вседозволенность, но ничего серьезного в ней не происходит.
* Слепой прорицатель из Фив, герой греческих мифов. – Примеч. пер.
В «Панораме» и «Рынке» от описаний Танжера так и веет антропологическим отчетом. «Ежегодная балеха у Эй-Джея» и «Шумная комната Хассана» – это расширенные формы зарисовок, дрожащих на грани чистого вымысла вроде Голосов, просачивающихся в больничную палату к Ли. «Ислам, Инк.» представляет собой политическое устройство и теорию того, что разгоняет Интерзону в сторону краха. Сначала представляется директорат: Эй-Джей, большой экстраверт, Хассан, изящный сводник, а также Клем и Джоди, американцы, которым по долгу службы положено вызывать ненависть окружающих. Во-вторых, описываются партии Интерзоны: Отправители, которым интересно лишь наслаждаться властью, не задумываясь об ее осознании; Разжижители, скопидомы, жаждущие поглотить богатство чужих жизней; Дивизионисты, создающие идеально отзывчивых друзей (см. «Гомосек»), отрезая от себя по кусочку; и Фактуалисты, наслаждающиеся многообразием существования. В этом мире принадлежность к партии высчитывается на основе данных о знакомствах и любовных связях; по-настоящему живут лишь фактуалисты. И наконец, «Слово», в котором снимаются маски, и автор разражается долгой тирадой, совмещающей исповедь, зарисовки и фантазии, и которая завершается «многоголосым бормотанием мусульман».
А дальше? Есть слух, будто автор пишет работу о ночи до начала истории. В своем последнем письме он говорит: «Я жутко разочарован своей писаниной и ремеслом вообще… Если не сумею достичь пика, на котором выдавать стану вещи столь же опасные и напряженные, сколь и коррида, то следует поискать иной путь… Я засиделся в тылах, записывая на несовершенном устройстве сведения из неточных листовок… Надо на Фронт».
Белая подземка
Недокуренная сигарета
Белая электричка беззвучно набирала скорость, а мимо проносились виды – все быстрей – быстрей – словно размытые кадры, потом картинки вдруг обрели резкость – лужи и лягушки на дорогах 1920-х- утренний сон объездного пути – шприцем спирт в безалкогольное пиво* в баре «У Сида». Он вошел в длинный тоннель из старых снимков идущий от самого детства – идущий назад – и назад – и «СТОП». Художник-голландец поднял руку.
* Во время «сухого закона» (1920-1933 гг.) особо находчивые граждане США приносили с собой в пабы шприц, заправленный медицинским спиртом, который незаметно впрыскивали себе в стакан безалкогольного пива. – Примеч. пер.
– Ты не ведаешь что творишь мужик. С тобой кое-кто хочет потолковать. Он свое дело знает поэтому слушай.
Подле него стоял доктор в белом халате.
– Слушай внимательно. Я скажу только раз. Тебе грозит опасность. Возвращаться в детство это как идти по канату над пропастью и если упадешь… Тебе надо оставаться ПОСЕРЕДИНЕ понимаешь. – Он постучал пальцем по шкале и по стрелке которая дергалась в узкой полоске белого света. – Ты должен быть ТАМ все время. Это как вести машину на полной скорости по ухабистой дороге. Аккуратней на холмах. Следи за стрелкой. Храни молчание. Но храни и напряжение – присутствуй. Оставайся ТАМ. – Он пальцем постучал на стрелке. – ЗДЕСЬ, – показал на правую половину шкалы, – полное присутствие. Ты возвращаешься в свое тело – если повезет конечно – Бывает и хуже – и ЗДЕСЬ, – указал на левую сторону шкалы, – ты теряешь себя – свое направление – О нет потерять свое я прежде чем оно снова станет твоим это плохо – Тут я не соглашусь с мистером Гайсином – я маленьким людям не враг но им не место за пультом управления звездолетом – и уж не такой калошей как эта – Оставайся посередине – Вот тебе твой апоморфиновый спрей – и – кстати – эту кнопку – включает лазерные пушки – Не нажимай пока не припрет. А когда припрет узнаешь. Пока нужды точно нет – позже будет – когда достигнешь блокады. – Он пристально осмотрел пульт. – Это опасный корабль – набитый оружием – тебе еще повезет если… – Он мрачно кивнув обернулся к шкале у себя в лаборатории. Вокруг него столпились прочие кандидаты на рождение постреливая черными импульсами антивещества ему в жизненные центры. – Храни молчание. Держись в поле зрения – Напряг – Присутствие. – Лица исчезли. Мистер Мартин улыбается – на углу сент-луисской улицы ветер несет бумажки – по холмам и дальше – стрелка смещается влево и дальше – и дальше – дирижабли поднимаются из индийских чернил – в смертельной слабости «Назад! Назад!» – Его рука потянулась за апоморфиновым спреем – онемелая – его парализовало – не дотянулся – прочь из тела и по витому черному тоннелю – обратно к пульту где стрелка застыла на середине. Внизу 1920-е раскинулись панорамой старых фильмов. Холодные ветра колеблются будто радиоволны в болезненном свете зари. Так сильно хочется опиума или геры. Забытые голоса ждут дождя. Азотистая плоть стирает «ТАМ». Дым мертвой сигареты – хлопает рубашка в чернильных пятнах. Рисунок ножом и кровью – артерии опустошаются в свободный пруд 1920 на пустыре. Старый друг машет рукою с кладбища – холодный ветерок – На пустыре возле пруда 1920 умирает мальчишка – за канавами стоит бар «У Сида».
– Твой толкач удалил отравленный мертвый мир ТАМ. – Он стряхивает пепел с недокуренной сигареты. Хлопья пепла падают на Нью-Йорк Онолулу Ариж Им Остон. – А ЗДЕСЬ Смерть вступает в игру ПРЕЖДЕ детских книжиц. Кстати – эта кнопка – включает лазерные пушки: (черно-серебристое небо порванной пленки). – Резкий как под приходом фокус – шапка радужной пены «заправленного» безалкогольного пива в баре «У Сида». Он стоял на длинной дорожке из бумаг протянувшейся обратно к полю для гольфа. Отравленная дорога смещаясь по эллиптической траектории изгибалась огромной дельтой папиросной бумаги на ветру и проходила через турникеты и вагончики фуникулера.
– И познаешь морячка который говорил: «Скажу только раз: я вел лозу и звезды обратно сквозь конвульсии старика в слизистой мира. Ты должен быть ТАМ влажными утрами в школьном сортире – пролететь на полной скорости над писсуарами и прочь оттуда. Гляди со старых снимков и листков – напряг – присутствие – Удерживай посередине свои булыжные мостовые и ряды стройных мальчиков – легкий ветерок на углу сент-луисской улицы И ЕСТЬ полное присутствие. Никаких ЗДЕСЬ»: (указатель слева на красных бархатных занавесях и гниющих тиковых досках). – Нет НЕ через сиреневое небо. В кривом зеркале вижу отравленные кости – и снова этот враг маленьких людей – блокада голубых огней – онемевшая парализованная земля лишенная утра – Стрелка умерла и погляди на мусор опиумных притонов на пустырях.
– Твой толкач удалил отравленный мертвый мир ТАМ. – Он стряхивает пепел с недокуренной сигареты. Хлопья пепла падают на Нью-Йорк Онолулу Ариж Им Остон. – А ЗДЕСЬ Смерть вступает в игру ПРЕЖДЕ детских книжиц. Кстати – эта кнопка – включает лазерные пушки: (черно-серебристое небо порванной пленки). – Резкий как под приходом фокус – шапка радужной пены «заправленного» безалкогольного пива в баре «У Сида». Он стоял на длинной дорожке из бумаг протянувшейся обратно к полю для гольфа. Отравленная дорога смещаясь по эллиптической траектории изгибалась огромной дельтой папиросной бумаги на ветру и проходила через турникеты и вагончики фуникулера.
– И познаешь морячка который говорил: «Скажу только раз: я вел лозу и звезды обратно сквозь конвульсии старика в слизистой мира. Ты должен быть ТАМ влажными утрами в школьном сортире – пролететь на полной скорости над писсуарами и прочь оттуда. Гляди со старых снимков и листков – напряг – присутствие – Удерживай посередине свои булыжные мостовые и ряды стройных мальчиков – легкий ветерок на углу сент-луисской улицы И ЕСТЬ полное присутствие. Никаких ЗДЕСЬ»: (указатель слева на красных бархатных занавесях и гниющих тиковых досках). – Нет НЕ через сиреневое небо. В кривом зеркале вижу отравленные кости – и снова этот враг маленьких людей – блокада голубых огней – онемевшая парализованная земля лишенная утра – Стрелка умерла и погляди на мусор опиумных притонов на пустырях.
Еще один кандидат на рождение сворачивает себе самокрутку.
– А меня старый фильм бросил на дороге – как использованный презер ждущий пока его смоет дождем. На отметке 1920 ничего не случается.
Озаренное огнями бара окно – на мостовой старый друг машет рукой. Писсуары протянулись аж до самого неба-открытки. «Мистер, я умираю? Забытый в слизистой мира?»
– Порыв ветра многое уносит с собой – вон видишь – извивающуюся лозу сказал ребенок как застывший цветок – кровоточащей юности – потертое пальто на скамейке…
Далеко-далеко играет на флейте Пан. На морской стене повстречал образ мальчика который скачет сквозь прошлое меж лопастей потолочного вентилятора – аромат плоти по утру разносят легкие ветерки…
– Лазерные пушки – чума детских книжиц – нужна – блокада голубых огней – если повезет то пять раз… – …Пыль в воздухе отмечает границу барьера. Помните как я ничего не сказал остальным кандидатам на рождение тянущимся за последней сигаретой из старого фильма. Больше ничего не написано. Летят над холмами порванные книги – почти забыто древнее лицо. Стрелка замерла. Его детство как забытый мусор за рекламным щитом. Подростки поливают лозу теплым дождиком.
Тянется мертвая порванная пленка мира. Избитые команды просочились нагрузившись последней работой. Его голоса больше не слышно. С этим обращением путь завершается. Опустился последний флаг друга при достижении цели и он смешал кровь которую я создал пять тысяч лет назад создал во крахе – обманные слова взорвались навеки. Слова солдата мистер Брэдли и больше ничего не осталось – мертвый дым войны.
А безмолвие мягко окутало Ахава который скользил над морем ночи: «Ну, помните мистер что я из далекой-далекой галактики? Меня забыли еще прежде чем вы успели стереть следы моей крови?»
День заслоняет собой эфемерный мир у него в глазах, апрель заставил затаить дыхание в присутствии умирающего ответа: это плавание между мирами последний один матрос попрощался с тобой а я сидел тут задумчивый под лучами старого солнца прислушиваясь к его голосу когда он первый раз вошел в паб «Лебедь». Он явился, а ядовитый сон должно быть подкрался близко – синяя рука его чуть не схватила. Он и не знал что эта история завершилась тем же днем.
На белых ступенях морской стены я прощался: «Адьос, мистер – вы в прошлое. Не надо мне встреч лицом к лицу».
Этот изломанный мертвый мальчик из нового мира созданного во крахе перечеркивает последние и величайшие сны мечты человечества. Зачарованные движения год за годом взрывались в зеркале от его прикосновений. Континент угасает. Интересно когда он впервые оказался там где история завершилась?
– Нож и опустевшие артерии. Как давно это было. Застывающая кровь перебирает пальцами по флейте. Твои актеры стерты, Брэдли. Вот недокуренная сигарета. Шапка пены на «заправленном» безалкогольном пиве «У Сида». Последний ответ от моря и воздуха порванной пленки. Длинная тропинка из оттисков на металле исчезает на золотом поле.
– А меня тут бросили давным-давно – пустого в ожидании мира 1920 у него на глазах. Мистер забыл про барьер – умрешь здесь – и крах снова не даст жизни маленьким людям – забытый давным-давно я не могу выбраться – рука ветра треплет пальто на скамейке, мистер – Последний флаг друга, мистер Брэдли.
– Ахав, давным-давно далеко-далеко отыграла мертвая флейта и больше ничего не осталось.
– Мистер Брэдли, случайный гость в моей грустной галактике – истекающий кровью в прошлое на белых ступенях My – смятое пальто на скамейке между мирами – пустота ждет ушедшие лица – мистер Брэдли случайной крови созданной мною, посмотрите на мусор в конце истории.
– Адьос, ми-истер. Вам далеко – в прошлое – Белый Саббах не даст жизни этой земле – заплыв – и новый мир сотворенный во крахе – а вот мертвая работа – Забытое пальто на лавке – забытое лицо – и помните прощание друга, ми-истер – запертое в конце истории… – Он пальцем стряхнул пепел с недокуренной сигареты. – Мистер Брэдли давным-давно вы забыли сигарету. Этим обращением говорю вам: адьос.
– Я умру и меня вынесут из комнаты которая постепенно наполняется тяжелым синим светом. Эллиптически я раздеваюсь в темной комнате. Спиной повернулся к нему а пальто оставил на скамейке. И был барьер из жестяного скребка. Дым от погасшей сигареты у него в глазах – случайно поломанная юность – потухшие слова, ми-истер Брэдли. Мертвый кандидат на рождение очищенным голосом – медленно и спокойно отвечает между миров: «вот мертвая работа. Веду брата домой. Он снимал с одним господином комнату. Давным-давно. Последнее задание было в 1859-м. Попрощался со мной утром в спертом воздухе полном сигаретного дыма. Помните ведь я даю последний ответ из моря. Женщина из далекой-далекой галактики сдалась и не бьется. Направила паруса сюда. Сотри следы моей крови. Адьос, ми-истер».
– Его голос умолк. Тур завершен. Саббах с этого момента прекращает свое обращение. Услышь последний ответ друга. Выцветшие голоса не долетели. Замкнутая и искривленная тишина.
– Говорит мертвый мальчик. Друзья ТАМ в 1859-м.
– Эту кровь что я создан во крахе прямо ЗДЕСЬ прерываю. Передайте далеко-далеко забытую пленку. Определенно многое изменилось. Эта «резервация» – из ада. Саббах также отменяет орудия краха сломанные в кривом зеркале. А твоя цена – пальто на скамейке. И твои слова навеки взорвались от одного его прикосновения.
Мальчик-красавчик вытянул из мора ночи ее лозу… прозвучали тихие слова: «Однажды и вы, ми-истер – Помните „Кстати прощайте ми-истер?“» – Я друга в беде не бросаю – И стою теперь против своих же людей.
– Последние следы ее крови. Семья здорово изменила планы. В Англии от него ничего не осталось. Задернулись шторы пурпурного вечера на потрепанном корабле – лезвие ножа и тишина. Прозрачно-зеркальный враг говорит его плавание застряло в декабре и теперь позабыто. Сломанные и искаженные голоса он медленно крутит в водовороте молчания. Кстати цена – один сраный билетик. Отправился в ближайшее будущее. Не возражаете если в Англию вместе поедем?..
Глазго год 1859 – Близится вечер и тени скользят по волнолому где я встретил мальчика и в его глазах увидел гавани мира – а в них умирающий ответ из комнаты которая медленно наполняется голубой ночью. С этих пор заплыв между мирами прервался. Порванная пленка прощается и замолкает. Такой вот грустный тихий ответ.
– Заговорил изломанный мертвый мальчик – эта отравленная кровь созданная мною во крахе. История резервации закончилась. Стрелка указывает строго на паб «Лебедь». Блокада света взорвалась в зеркале.
– Мрущие галактики – поздно, ми-истер – мне не уйти – блокада голубого света. Теперь стою против своих же людей – в пыли видно где именно – помни я умираю далеко-далеко – рубашка в пятнах чернил убегает от ножа и молчания. Пальто на скамейке где завершилась история. – Его голос умолк. Ветер уносит «прощайте, ми-истер».
День сегодня прошел, будто фильм на изъезженной пленке – смутно, дергано, всюду непонятные вставки и склейки, а сюжет понять – так и вовсе оказалось ему не по силам. Трудно было сосредоточиться.
«Пусть падет», Пол Боулз, Танжер.
Из текста под названием «Издалека машут рукой»
Заметка о методе, по которому текст и написан
Поскольку настоящая работа под черновым названием «издалека машут рукой» состоит из «нарезки» переговоров по рации между отделенными точками на межпланетной войне то метод «нарезки» выступает в качестве декодирующего средства. Например, агент К9 отпечатывает на машинке текст из случайного набора впечатлений : звуки улицы, фразы из газет и журналов, образы предметов в комнате и проч., проч. Затем складывает лист пополам и кладет его на лист другого отпечатанного текста отмечая / где одна страница переходит в другую. Подобный метод работы позволяет автору приблизиться к письму, так сказать, в настоящем времени, создать впечатление непосредственно переговоров по радио:::: помните/у меня /сообщения между отдаленными точками / взорвавшейся звезды / включают/далекое небо/ пример агент К9 отпечатывает / издалека машут рукой / и так далее/что бы ему ни представили/говорит грустный мальчик / из журнала / вот на этой странице / вычислил «адьос» и смерть / послание / из его пистолета / похоронено в песке / слышите как этот сухой / голос по радио / стирается с пленки / «Теперь слышите?» / писатель пишет в настоящем времени / кочующие сообщения / на ветреной улице / чтобы вычислить ваши сообщения такими / какими они были / посланы / операция состоит:::::: «Вы и есть сами мистер Брэдли мистер Мартин / конечно же» / кто же еще! / это ваш первый арест правда? / дело в том что / поймали недавно / ваше сообщение / и надо вычислить первоначальный смысл ::::::: текста «издалека машут рукой» /::::: «Можно сказать/ пленка старая / местами порванная / резаная / вот и кашляет / заедает / опять кашляет/ вот прямо сейчас / долго кашляет/ арестовали чтобы расшифровать/ага?»:::::: кашель/ вот, вот / кашляет/ пустые артерии скажут вам / кашляет / «адьос» / еще кто? / кашель/ пронесся над Нью-Йорком семнадцатого сентября 1899 года???