– Идем со мной ми-истер?
– Когда-то меня так звал
Джей. Да когда-то все эти слова произнес я. Ты слышал в марокканской ночи безнадежные голоса. Подойди ближе и принюхайся запахи крови и экскрементов скажут тебе обо всем напрямую.
Прощай мистер. Мне пора. «На берегах Хиросимы начинается прилив». И между нами взорвалась звезда.
– Кто третьим идет возле тебя? Третий столбец времени? Какой-то умник подкатывает к твоим людям с этими нарезками из 1920-х? «Побывавший в битве без надежды на победу». Пора папуля поговорить о повышении зарплаты и прямо сейчас.
– Значит эти мятежные войска высадились на прекрасные берега времени и раздали наши прелести чертовым приматам пока те не начали ходить и не взбесились и вот назревают отвратительные соревнования вроде Конкурса на самое изящное движение а поставленный на учет нарик едва может пробиться к педикам-балерунам. Все мы ищем прибежища пусть даже у злой старой суки которая у себя в киоске плюется черной дрянью и вообще она холодная и тяжелая но стоит с ней связаться как сука тут же превращается в «Милую старушку-цветочницу» готовую продать вам дозу. «Кейт-из-Киоска» может скукожить круассан у вас на тарелке " / оно шевелится честно /" длинною в двести ярдов если ветер дует в верном направлении она становится «Милой старушкой-цветочницей» вот так выпячивает губки эти сухие развалины мол зачем на «День изящных официантов» вызывали ядовитое облако поющих официантов с понтинных болот и можно ли пропустить Конкурс на милейшего старого бродягу? Однако самое отвратительное событие это Конкурс на самое божественное явление во время которого «Красавчик Грустная отрава» осветил галактику своим присутствием буквально утопив собравшихся в тошнотной сладкой хрени так что люди потом две недели блевали.
А еще на каждой станции имелся свой Чемпион по Качеству ну ты ведь знаешь кто побеждает в соревнованиях на качество должен либо впитать в себя противника либо вытолкнуть его за пределы ринга в общем удержаться на арене… в последний день Конкурса на качество собрались на одной большой арене победители местных И специализированных соревнований… мало кто живой остался… понадобилась всего лишь одна вмазка… не спрашивай кто победил меня там не было. / " « / Можете догадаться о его отсутствии так или иначе касательно той же темы что и до соревнования в котором он заглядывая в прошлое участия не принял.
«Парень Я-не-Там» не был там, понятно судя по пустому турникету. Забейте на мои слова. Забейте на чьи бы то ни было слова. Вначале было слово и слово это было «хрень». Да сэр, мальчики, трудно остановить руку старого писателя но это не привыкание скорее привычка. Сочинял все это пока толкал товар пять сотен тысяч лет и мне мальчики жалко бросать вас и испепеляющую привычку творить. Но меня что поделаешь ведут медицинские принципы а еще э-э-э вмешательство Минздрава излишне все хватит no mas. Мою пишущую руку парализовало она обратилась в прах, выдуваемый из пустого рукава она сделала за нас двоих работу и уходит. /
Появляется старый точильщик ножей в свете лимонного солнца, его бледно-голубые глаза отражаются в клинке, кровь на белых ступенях волнолома, и дневная тень в умирающих глазах. «Прощайте, мистер. Снимайтесь с места. Пора. Ведь именно вы сумели собрать на разбитых улицах объятых войной и смертью горящую и выгнутую дугой палубу взрывающейся звезды. Ветер гонит пыль прощайте».
Последний знак «ОПАСНО»
Форт-Чарльз
Воскресенье, 17 сентября 1899 года
Тихим воскресеньем приспущен наш флаг и реет на фоне черных высоких окон общаги и вдалеке болезненно кто-то вопит: « / Враг перех-
«Последний взгляд на грустную игрушечную армию стоил всех наших усилий щелк-щелк вдалеке каблуки по холмам запомни когда уйдешь далеко» / лазерные пушки омываются в настоящем
и нечего было сказать. «Мистер Брэдли мистер Мартин» встал на мертвых звездах тяжелый от пыльного ответа и привел семнадцатого сентября 1899 года в Нью-Йорк то утро даря
вачен семнадцатого сентября 1899 года и пролетел над Нью-Йорком" Клинкер умер я знал его.
Неудачник. Насвистывая «Энни Лори» на фоне стареньких лазерных пушек смывающих грустного игрушечного
времени и рвутся над долиной снаряды / все небо в огне / «Этот печальный незнакомец ни разу не просигналил отступления, мистер» клочья неба в пепельной воде поистертые звезды юности
тебе моих игрушечных солдатиков отложи их иди по следам в одинокой обеденной мир созданный мною сейчас опустел световые годы юности несутся вниз по продуваемой ветром улице с
солдатика открытка книжки в дорогу и игрушки отложи это все босую ступню свело на заборе возле устья реки пустой как его печальная старая мелодия «этого никогда не забудут»
над игровой площадкой на фоне высоких черных окон общаги в последний раз глянуть как грустная игрушка машет рукой издалека :: «Прощайте, мистер. Я открыл ворота
клочьями сентябрьского неба» / Моя работа здесь выполнена? Он услышит? / " обрубок руки сыплет звездами над полем для гольфа в комнате пахнет болезнью эти
говорит с тобой прозрачная как старый свет солнца над Нью-Йорком «Враг перехвачен». " / говорит мне / лазерные пушки плюются эггногом" сквозь два фильтра закрытых
для вас" скомканное пальто на скамейке – еле слышный щелчок: далекий голос полный боли оборвался в голове у Джонни и далекая рука упала у него с плеча как раз
чужеземные пригороды холодным далеким воскресеньем говорят тебе парень что солдат ни разу не звал отступать поблекшей обугленной рукой упавшей здесь лазерные пушки изливают световые го-
«Мостовой Коди / В любую секунду этот ебаный сортир взорвется / Пост-хрен-знает-какие птички, а покажите ручки / горящая культя моя говорит тебе я-
говорит тебе как солдат плевался кровью за тебя через долину прозрачную как светящееся небо наш флаг по-прежнему а временный журнал назовет тебе
– ды над Нью-Йорком „Грустный пастушок“ оплатил немедленно далеко-далеко в тот день так и не вышел на перерыв а я смотрел как ветер рвет небо в клочья
сно как небо „враг перехвачен над Нью-Йорком“ Ну, мистер, помните меня на продуваемой улице полузанесенной песком/ » Говорит грустный тихий мальчик
цену в дыму. Мы можем прервать молчание радио прямо сейчас запустив «Энни Лори» это кодовая мелодия при помощи которой сообщили что над Нью-Йорком семнадцатого сентября перехватили врага и крысолов обрушил
и как звезды разбивались серебристым ответом о потерянную юность там книги и игрушки кровавые следы идут вниз по продуваемым ступенькам и пахнет издалека прахом от пишущей машинки
здесь на берегу где мертвые звезды разбиваются о его скулу серебристым пеплом. Это тебе издалека махнули рукой с мертвой звезды Клинкер мертв. Грустный игрушечный солдатик
небо. Больше он не хотел тебе показать бумаги понятные как «Энни Лори». Полдороги проехали а еще нигде ничего не повторилось. Последнюю
черно-серая звезда порванной пленки где над долиной рвались снаряды весь свет остался на звезде уплывающей вниз по продуваемой ветром улице прощай навсегда звучит в этом об-
шагом выходит из озера и марширует по холмам и по небу. А снаряды попадали на чужеземные пригороды
**************************************************
огневую точку стерли в газетенке издаваемой в
маленьком городишке**************************** ***************************************************
***************************************************
ращении крови и экскрементов. В кабине воняет
взорвавшейся звездой.**************************** ***************************************************
Посмотрите как наш фильм на изношенной пленке рывками теряет фокус и тот удаляется а потом закройте ящик стола *****
Пленка Вербного воскресенья
(Жертвы торнадо: 223 Нью-Йорк пост«)
Понедельник, 12 апреля 1965 года
Пленка Вербного воскресенья делалась так: за неделю до праздника я записал на «Волленсак», если мне не изменяет память, симфонию советского композитора вперемешку с низкочастотными радиошумами (самый интересный звук в эфире). Потом регулярно гонял пленку туда-сюда, просто перематывал и в произвольных местах вклеивал кусочки текста поверх исходного звука, а потом и друг друга. Для этой цели я нарезал «Немного твоей крови» Теодора Старджона, журнал для школьников «Эксельсиор», где редактором был Алан Бергер, первый выпуск журнала «Орда» за 1964 год, под редакцией Джонни Бирна, Ли Харвуда, Роджера Джонса и Майлза, отрывки из Пита Брауна, Майкла Кутюрье, Л.М. Херриксона, Джорджа Даудена, Спайка Хокинса, Ли Харвуда, Майлза, Нейла Оррама, «День, когда убили Джесси Джеймса» Карла У. Брейана (3 апреля 1881 года) и собственные работы… Так что, сами понимаете, к Вербному воскресенью пленка на магнитофоне была похожа на многослойный бутерброд. В день праздника я порылся у себя в папках, выбрал всяческих обрезков старых писем и еще чего-то, записал, поклеил, а результат перепечатал на машинке. Места склейки обозначены знаком ///
Пленка Вербного воскресенья
Он хочет невыполнимого, но я подкинул ему мысль, что если мы объединим усилия, может получиться… «Когда над головой гроза»… услужливый – Ты меня не помнишь?., уличные голоса… толпа зевак… алтарник согрешил… эхо прошлого… угнана старая машина… фольга на ветру, солнечные блики на чистых местах… фотография вся в пыли… Над иссушенным городом пролился дождь… Не забывай эту печальную историю… мокрые следы болезненное небо.
«Заходи». Он посмотрел на побег «а, Смит». Кроме воскресений, да? Осознаёшь прошлое? Дорогой Майкл, куда собираешься поехать? Хорошо, встретимся позже на Оук-стрит. Фотография вся в пыли. Ты член профсоюза? Щелкнуть Юнион-стейшн в 16:00? Девочка с розовыми волосами в Италии? Барабаны под колон надой ? Je pense souvent en vous. Солдат отвечает: «Да, сэр. Да, я верю в судьбу».
«Что будешь делать?»
«Охотиться… с удочкой».
Осталось мало времени на постоянные печальные угрозы вроде пирсовых призраков прощай осталась на воде пара лебедей.
«Хорош, теперь-то что? Чего ждешь? Помнишь, во вторник я в ящике комода нашел кусок мыла? Умытые лица солнечный свет в зеркале отражение в зеркале? Еще вернешься?»
«Что-что я сказал? К чему ты стремишься, Джордж? Хочешь уйти? неистребимый отпечаток родины… сижу в одиночестве… усталый… изнуренный».
Как похож на Мартина Брэдли, пустое место… там никого не было – (Экипаж из трех мертвецов, Сан-Бруно, Калифорния, 24 декабря) – Солнечный свет на одежде… хрустальное колено… день на фоне туманных Альп… холодный свет солнца просачивается в окно и играет в зеркале высокое барочное зеркало/Уличная плоть больна… за пределами иссушенного города… Грязные фотографии блестят? «Пройдемся, Ми-истер?»
«На, выпей».
Ты читаешь будущее по формуле 5 канал 6 записать на бумаге затертый фильм тускло дергающийся вдали. «Говорю…»
Скажем, ты был призрачным подростком на дорогах 1920 – Дуглас – Тени – щелкнуть «Юнион-стейшн» – синие фонари мерцают на пустых улицах резкий запах травы из старых вестернов.
«Позади тебя когда-то мистер грозное вечернее небо. Сладких снов, Брэдли, я угасаю в комнате на Принцесс-сквер».
Далекий дух к себе в мир теней… по этой дороге до реки на Норт-Кларк-стрит пытаясь дотянуться до наплечной кобуры – (Они покрасили мне туфли) – все дышит, цепляется за калечную жизнь – три дырки от пуль с бахромой кожи по краям – говорят, им очень жаль, но отец мертв Старый Арч стоял в ледяном источнике новости лицо его мутным пятном виднеется в свете керосиновой лампы мертвые пальцы в дыму указывают на Гибралтар. Оплакивает коровьи колокольчики и лошадиный запах.
«Чуешь лошадь? Что видишь? Выброшенный фильм… убивает надежду… В кои-то веки ни о чем не спрашивай. Поспеши, времени почти не осталось. Прощальное письмо с этого адреса. Хорошо, я целиком больше не могу ничем заниматься. Дядя Джим все твердил: «Сын, мы сделали все, что могли. Мы семья ночи». Открытая рана… деньги измазаны кровью старых фильмов.
«Мы надеемся выдержать? 57теquierasбольной склонился?
Позвали на свету Петр играл с камнями… один укол радиоактивных «Былых дней»… шепот темных улиц на потускневшей фотографии с Панамы горюют о потерянном утре, и хуже всего то, что он ничего не может сделать. Потом однажды его привели к этому врачу, и здесь начинается мой рассказ. «Фил сказал, я могу начинать где угодно»/ Интересно, что осталось от прежней мечты? печальное бормотание улиц дурацкое грязное тело шрамовой ткани пахнущей теплой пижамой на рассвете.
«Поспеши, всюду идут бои. Забери отсюда эти грязные панамские фотографии пелена падает с фонтана. Помоги встать. Генри, Макс, подойдите сюда. Я расплачусь. Фил взрыв в шахте мечты. Знаешь их шахту?»
Горестный зов из рассветных далей зольников и задних дворов. «Я проделал долгий путь с фотографиями беличьей охоты».
3 апреля 1882 года. Город Сент-Джей, Миссури. Утро. Температура 44 – Восход в 6:10 – Ветер дует с юго-востока – Понедельник – занавески в разбуженных комнатах бардак на постелях смерть шепчет забытое имя.
«Да, это я жду в комнате. Да, это я скольжу за гниющими кусками себя на фотографии грязнее чем мой старый дом. Фотография ужасно пыльная… (Ты сам? Quien es?)
Да, его поймали. Я сам? (Quien es?) Что ты видишь?
Выброшенный фильм трещит на ветру. Каждое слово убивает надежду.
„Спроси его… давай, спроси. Чтобы охрана была. Это приказ“. Доктор Альберт Уильяме.
„Bonjour – oui oui – Ты где? Ваш консул так и не согласился оплатить счет“.
„Можно я скажу? Я знаю, дай скажу“.
Не предназначены для регулярного повторения… выпадает из черного „кадиллака“ на дорогах 1920… музыка без паспорта… Shonte Wetter…* Мак Нож…
* Карошая погода (нем.).
Ты еще там 872 Голден-гейт? Тишина 1920 прудов в пустых местах. Возьмите сзади когда мистер Брэдли я угасаю в комнате в Гуаякиле – улицы лихорадки и смерти. Консул посмотрел на бланк, лежащий на столе. „Чем могу помочь?“ Хилл-стрит стих R12 у меня на столе. Видишь, сколько времени. Мы ждали слишком долго. Старый ответ все дальше и дальше – давно уже утро – дохлая белка на столбе… Посмотрел на бланк, лежащий на столе. „Давно пьешь кровь?“ „А ты пониже будешь“. Далекий дух поплыл в лес. Узнаешь меня в иностранных шмотках, цыпочка? Даритель ветров мое имя».
Смерть рядом, давно ждет, держит фотографию в иссохшей руке.
«Узнаешь меня в иностранных шмотках, цыпочка? Даритель ветров мое имя».
Далекий дух к себе в мир теней.
Руда из шахты мечты для пленки Вербного воскресенья
Поспеши. Даже говорить не хочу. Пришли кого-нибудь. Полицейский бал. Например, хочешь, чтобы я остался один. Уставший. Изнуренный. Улица – пройдемся? Конец – почти – ничего не скажешь. «Будем считать, что ты был не готов. Призрачный подросток в сиреневом вечернем небе. Сладких снов, милый принц. Гордо спит на на 117, 546 миль в час Дверь смерти – по этой дороге до реки – пытаясь дотянуться до наплечной кобуры – бумаги взлетели – думай.
Над тихой лагуной вставало утро… в ванной на Принц-роуд я всплыл до потолка и выскользнул из окна / В спальне черная фигура стояла в комнате с черным повернувшись ко мне. Я снял с него ушанку, и мы обнялись. Небо свистит в далекое окно, Мистер, я открыла голой давным-давно сложила другое детство. Ты член профсоюза? В Щелкнуть «Юнион-стейшн» в 16:00???? Тело Марка Хаза лежит в похоронном бюро Сэдлека. Nueva Amenaza Para El Mundo: La Sod. Избавление грядет прямиком из Сахары. В Севилье американский подданный покончил жизнь самоубийством, выпрыгнув с четвертого этажа. (Cifra Thomas С. Shannon de 23 anos.) Мы ждем удобной возможности. Attendonsune bonne chance. Мистер Шэннон не плати. Это самый простой способ сказать тебе, что бумаги в старом альбоме. Осмотри сорняки покроют дряхлую руку. Не помнишь меня? Тусклое мерцание серебра старой мечты печальное бурчание голоса уличных мальчишек на белых ступенях волнолома. Над иссушенным городом пролился дождь. Сахара, Сахара, вскоре мы будем такими же сухими, как ты. Дорогой Майкл, куда собираешься поехать? Хорошо, встретимся позже на Оук-стрит. Je pense souvent en vous. Прости, что отвечаю на твое письмо спустя год, (печальные угрозы вроде пирсовых призраков вынудили его откланяться). Фестиваль лишился короля Дорогой Марк, по моему опыту дешевый психоанализ это надувательство. На нем лежит неистребимый отпечаток родины плоть больна грязными фотографиями. «Почистить, мистер?» Не предназначены для регулярного повторения, (выпадает из черного «кадиллака» на дорогах 1920). Возьмите сзади, некогда ми-истер Брэдли. Я угасаю в комнате в Гуаякиле – улицы лихорадки и смерти – Старый ответ все дальше и дальше на Норт-Кларк-стрит – давнее утро с мертвой белкой на столбе – Что ты видишь? Выброшенная фотопленка трещит на полуденном ветру… каждое слово убивает надежду – болезнь горящего металла – известняковый склон заляпан экскрементами – «Черт побери, медсестра, я вас предупреждал о Сером Призраке. Враг „людей“ апоморфин в общежитии».
Поспеши. Не хочу говорить по опыту. Например, хочешь уйти? неистребимый отпечаток родины – сижу в одиночестве – усталый – изнуренный – уличная плоть больна – грязные фотографии блестят? – пройдемся, мистер? Скажем, ты был призрачным подростком на дорогах 1920 – Позади вас, мистер. Сиреневое вечернее небо – сладких снов, Брэдли – Я угасаю в комнате на Принцесс-сквер. Улицы лихорадки и смерти – по этой дороге до реки на Норт-Кларк-стрит пытаясь дотянуться до наплечной кобуры… что ты видишь?
Выброшенная фотопленка – убивает надежду – В кои-то веки ни о чем не спрашивай, поспеши, времени почти не осталось, прощальное письмо с этого адреса. Мы надеемся выдержать? один укол радиоактивных «Былых дней»… шепот темных улиц на потускневшей фотографии с Панамы – интересно, что осталось? от старой мечты печальное бормотание улиц? дурацкое грязное тело ледяной шра-мовой ткани – горестный зов из рассветных далей зольников и задних дворов. «Я проделал долгий путь с фотографиями беличьей охоты». Смерть шепчет забытое имя…