— Если позволите сказать, сэр, думаю…
Что он думал осталось неизвестным. Виктор поднял дробовик и выстрелил. Он уже установил оружие на максимальное рассеивание. На таком коротком расстоянии — дуло едва не касалось груди Фаллона, когда Виктор нажал на спуск — поток трехмиллиметровых дротиков буквально разорвал его пополам. Ноги гражданина сержанта, всё еще соединенные тазом и нижней частью живота, плюхнулись наземь. Верхняя часть торса Фаллона сделала нелепый кувырок назад, разбрызгивая вокруг кровь. Стоявших возле него Кощеев заляпало содержимым кишечника.
Приклад ружья быстро и естественно прижался к плечу Виктора. Следующей он прикончил гражданку капрала Гаршез. Они с Фаллоном были единственными из присутствующих хевов, кто бывал в бою. Оставшиеся двое были обычными охранниками ГБ.
Пучок дротиков искромсал Гаршез. Виктор немедленно перевел прицел. В него попала Кощей, вооруженная вторым дробовиком. Женщина стояла, пораженная параличом. Казалось, она в полнейшем шоке. Одна из её рук, на самом-то деле, отпустила оружие и стирала останки Фаллона с лица. Мгновением позже её лицо и всё, начиная с грудины, разнесло в клочья.
Теперь ГБ. Быстро ! Он повернул дробовик обратно и прикончил двоих солдат, оставшихся от отделения Фаллона, одним выстрелом. Те успели только вытаращить глаза, прежде чем Виктор положил конец их существованию.
Виктор никогда не был в бою, но всегда серьезно относился к тренировкам. Он не ограничивался официально предписанным временем занятий в тире и на симуляторе. На самом деле он постоянно его превышал — что в основном забавляло прочих офицеров ГБ.
Он смутно слышал крики Кощеев. Но игнорировал их. Какая-то часть его сознания осознавала, что генетические “сверхчеловеки” начинают реагировать, начинают поднимать оружие, начинают…
Неважно. Виктор шагнул прямо в их гущу, стреляя снова и снова. В ближнем бою дробовик был самым смертоносным оружием, какое только можно вообразить. Это оружие не столько убивало людей, сколько разрывало на части. За секунды подземная пещера превратилась в подобие Ада. Растерянность и хаос, кровь, мозги и куски тел разбросанные повсюду, дико мечущиеся лучи ручных фонарей, освещающие происходящее подобно стробоскопу.
Абстрактно Виктор понимал своё преимущество — запланировал его. Несмотря на недостаток реального боевого опыта, он готовился к этому. На самом-то деле провел многие часы, обдумывая каждый шаг и втихаря тренируясь на симуляторе последние два дня. Он ожидал того, что произошло, а Кощеи всё ещё были наполовину парализованы шоком.
И даже у тех, кто не были парализованы, столь неожиданно хлынувший в кровь адреналин сделал движения слишком резкими, слишком размашистыми. Если они умудрялись выстрелить, то промахивались по цели — или попадали в одного из своих. Вопли и крики превратили кошмарную сцену в чистый бедлам. Шума, в сочетании с бешено мечущимися лучами света, в сочетании с летающими повсюду жуткими брызгами человеческих останков, было достаточно, чтобы переполнить любое сознание, не подготовившееся к такому.
Виктор всё это игнорировал. Как методичный маньяк, он просто шел на них. Практически лицом к лицу с ними, окруженный их дергающимися телами. Дважды отбивал в сторону стволы оружия, чтобы выстрелить самому. Он ожидал немедленной смерти, но и это тоже игнорировал.
Он игнорировал всё, кроме потребности убивать врагов. Игнорировал даже план, на котором они с Кевином Ушером сошлись. Виктор Каша должен был только выпустить в Кощеев единственную очередь. Вполне достаточную, чтобы рассеять их и привести в замешательство, чтобы бойцам Баллрума было легко разобрать цели, пока Виктор будет спасаться.
Поступать по другому было сумасшествием. Хоть Кощеи и не были тренированными солдатами, но всё-таки все они были генетически кондиционированными воинами с превосходными рефлексами и высокомерие их только отражало заложенное в ДНК. “Оставаться на месте — самоубийство, парень, — сказал ему Кевин. — Просто разгони их и беги. Ищи девчонку. Об остальном позаботится Баллрум”.
Но Виктор Каша был вооруженной дланью Революции, а не палачом. Защитником угнетенных, а не убийцей, прячущимся в засаде. Так он думал о себе, и так оно и было.
Мальчик внутри мужчины восстал, мужчина потребовал вернуть ему форму, которую он думал что носит. Говорите что хотите, думайте что хотите.
Офицер Революции. Усмехнись и пошли всё к чёрту!
Виктор ворвался в толпу Кощеев стреляя неумолимо, используя современный дробовик в ближнем бою, как пришедший в неистовство норманн мог использовать свой топор. Снова и снова и снова, как его учили все годы, прошедшие с тех пор, как он вышел из трущоб, чтобы сражаться за свой народ. Он не пытался найти укрытие, не пытался уклониться от ответного огня. Даже не понимая, что незамутненная ярость его атаки была ему лучшей защитой.
Но Виктор больше не думал о тактике. Как берсерк, он был готов встретить врагов нагишом. Красный Террор против Белого Террора, в открытую, на поле битвы. Как ему и обещали .
Он сам этого добьётся . Усмехнись и пошли всё к чёрту!
Выстрелы находили и находили и находили свою цель. Мальчишка из грязных трущоб размазывал сверхчеловеков по стенам; преданный юноша дал выход ужасному возмездию бога войны; а офицер Революции нашёл истину в собственном предательстве.
Усмехнись и пошли всё к чёрту!
Джереми— Чокнутый пацан! — прошипел Джереми. Он с товарищами следовал за Виктором и его предполагаемыми палачами. Сейчас они прятались в тенях в задней части помещения. Джереми чувствовал, что его соратники по Баллрум поднимают пульсеры. Они целились в толпу вопящих Кощеев, мечущуюся в центре зала. Но возможности выстрелить не задев Виктора не было. Он находился прямо посреди Кощеев.
Того, во всяком случае, что от них осталось. Половина Кощеев уже лежала, разорванные в клочья смертоносно сумасшедшим Каша.
Смертоносным, да, и сумасшедшим притом. Но Джереми Экса достаточно часто обвиняли в том же самом. И были случаи, сказать по правде, когда он сам считал это обвинение пришедшимся не в бровь, а в глаз.
Вот как сейчас.
— Не стрелять! — крикнул он своим товарищам.
С ловкостью акробата, каковым он пришел в этот мир, Джереми перемахнул обломки и мягко приземлился на ноги. Затем, скакнув вперед как шут, он вскинул пистолеты, бывшие его любимым оружием. По одному в каждой руке, как подобало его собственной версии дворцового шута. Радостно прозвучал боевой клич Баллрум.
— Потанцуем?
Кощеи, сумевшие выжить под огнем Каша, только успели заметить скачущего скомороха, прежде чем погибнуть. Шут там или нет, Джереми Экс был по всей вероятности ещё и самым смертоносным из живущих пистолеро. Выстрелы следовали как движения пальцев мастера-пианиста, бегающих по клавишам в финале концерта столь же легко и безошибочно, сколь оглушительны извлекаемые ими звуки. Единственные звуки издавали летящие и попадающие в свою цель дротики. Не было никаких криков, никаких стонов, никаких звуков боли. Каждый выстрел нес мгновенную смерть, и продолжались они не больше нескольких секунд.
Ни один из Кощеев не сумел хотя бы выстрелить в Джереми. Единственный опасный для него момент наступил в самом конце, когда последний Кощей упал наземь. Тело в одну сторону, голова в другую. Выстрел Джереми разорвал ему шею.
Тут Джереми обнаружил, что смотрит прямо в дуло дробовика Каша. Джереми оставался единственным, кто всё ещё стоял на ногах, и юный офицер ГБ, естественно, тут же навел на него смертоносное оружие.
Последовал напряженное мгновение. Юное лицо Каша походило на лицо призрака. Бледное, напряженное, безэмоциональное. Даже его глаза казалось были пусты.
Но мгновение прошло, дуло ружья отвернулось, и Джереми мысленно возблагодарил тренировки .
К тому моменту, как в зал вошли товарищи Джереми, всё было кончено. Неподвижность и тишина. Виктор Каша медленно опустил дробовик. Ещё медленнее, как в тумане, он принялся ощупывать себя. Похоже в изумлении, что остался в живых.
— Легко отделался, — пробормотал Джереми. Фонари, оброненные умирающими Кощеями, светили в случайных направлениях, туда и сюда. Он повел головой, проверяя разбросанные по помещению трупы. Древний каменный зал стал склепом, наполненным кровью и разрушением. Неся собственные фонари, бойцы Баллрума разошлись и начали медленно обходить человеческие останки в поисках выживших.
Они нашли одного ещё живого. Последнее, что тот увидел, был язык его палача.
Затем снова опустилась тишина.
Джереми краем глаза засек движение. Повернулся, поднимая пистолет, но тут же опустил его. Его сверхъестественные рефлексы, рефлексы как тела, так и разума, опознали источник движения. Капитан и учитель боевых искусств медленно вышли на свет.
Тишина была нарушена возгласом, пришедшим из темноты.
— Папа!
Снова движение. Девочка бегущая со всех ног. Бегущая по месту бойни, как будто это была лужайка; скачущая по руинам так легко, как будто это трава.
— Папа! Папа! Папа! Папа!
— Странное же место, этот наш мир, — задумчиво произнес Джереми и улыбнулся стоящему рядом товарищу. — Как ты думаешь?
Дональд Экс выглядел гораздо солиднее, как и подобало такому крупному созданию. Когда-то он был F-67d/8455-2/5, созданным для тяжелых работ.
— Я не знаю, — буркнул Дональд, оглядывая сцену с бесстрастным удовлетворением.
— Мастер Тай! Мастер Тай!
— По мне, так вполне нормальное.
Дочь врезалась в отца, как самонаводящаяся ракета. Джереми поёжился.
— Хорошо, что он золотой медалист. А то она бы его наверняка уложила.
Взгляд его переместился на молодого человека, стоящего в одиночестве посреди лужи крови и баюкающего в руках дробовик. Теперь в его лице не было ничего, кроме невинности и заинтересованности.
— Странное, — настойчиво повторил Джереми. — Галахад не должен быть палачом.
РафПервое, что он осознал приходя в сознание, был голос. Все остальное было бессмыслицей. Какая-то его часть осознавала, что глаза у него открыты. Но та часть, что должна была видеть , этого не делала.
Был только голос.
Твой план замечательно сработал, Раф. Восхитительно! Тебя провозгласят Героем Революции. Тайно, конечно же. Точно так же, как было со мной.
Странно, но первый конкретный кусочек вернувшейся информации был именем. Он почувствовал, как струйка эмоций возвращается в наполнявшую его пустоту. Он ненавидел, когда его называли “Раф”. Не переносил даже обращения Рафаэль.
Все это знают! Но в мысли было больше угрюмости, чем гнева. Надутых губ обиженного ребенка.
Да, это, черт побери, была практически самая совершенная операция, из всего что я когда-либо видел. Я позабочусь, чтобы это было в моем рапорте, дополняющем рапорт Жиронда.
Имя “Жиронд” также вызвало отклик. Жиронд был гражданином майором подразделения ГБ на Земле. Одним из его собственных подчиненных. Но, однако, не из внутреннего круга. Жиронд вышел из оперативников; вовсе не его тип.
Ты будешь рад узнать, что во время облавы Баллрум в Петле, похоже, Кощеи практически полностью, черт побери, уничтожены. Боже, это было гениальным ходом с твоей стороны!
Слово “Боже” не должно было употребляться. Он это помнил. И ещё помнил, что присматривать за этим было возложено на него.
Учитывая неразбериху вызванную митингом на Солдатском Поле — всех этих людей, запрудивших улицы и переулки — и их собственные попытки поймать девчонку, все Кощеи повылезали из своих укрытий. Ну… Без сомнения кто-то остался. Не много.
В последовавшем звуке он распознал смех. Нет, скорее сухой смешок. Очень сухой. Очень холодный. Затем были ещё звуки. Он смутно понял, что кто-то отодвинул кресло и поднялся из него.
О, да. Ты — гений, Раф. Как ты и планировал, Баллрум за один день уничтожил Кощеев. И девчонка в безопасности, естественно, так что ты вытащил нас из этого дерьма. Можешь себе представить? До чего хладнокровны ублюдки из “Рабсилы”! Пытались подставить нас, сочтя, что после прибытия Парнелла кто угодно поверит чему угодно о хевах.
Это звук шагов, понял он. А затем, внезапно, понял, что видит человека. Его зрительные нервы работали всё это время, но что-то должно быть включилось в мозгу. До того он смотрел, но не видел.
Он прибывает сегодня, знаешь ли. Сразу после того, как мезанцы, готовящиеся к покушению, будут арестованы предупрежденными нами солли. Предупрежденными тобой, следовало бы сказать. Отдадим должное, где следует.
Ещё один резкий, сухой смешок. Он помнил этот смех. Помнил насколько ненавидел его. Помнил, даже, насколько он ненавидел человека, имевшего такую манеру смеяться.
Но не мог вспомнить имя этого человека. Странно. Раздражающе.
Его сознание птицей поскакало в этом направлении. Раздражение — это эмоция. Он начал вспоминать эмоции.
Человек, который смеялся, — выглядевший очень большим, особенно стоя в центре комнаты и смотря на него сверху вниз — рассмеялся снова. Когда он заговорил, его слова пришли как слова, а не как мысли.
— Конечно, орда репортеров, ожидающих в порту его прибытия, куда меньше, чем все ожидали. Нужно ли говорить, что их всё равно немало. Но половина репортеров солли находятся в Петле, освещая то, что они уже называют Второй Бойней Дня Святого Валентина[8]. Славный ход, Раф! Всё в твоем плане просто великолепно.
Ушер . Вот как его зовут.
Он помнил, насколько ненавидел эту ухмылку. Даже ещё сильнее, чем манеру этого человека смеяться.
— Да, великолепно. И после финального искусного хода, который… — Человек бросил взгляд на дверь. — … должен вот-вот произойти, ты войдешь в историю, как величайший оперативник всех времён.
Он под воздействием наркотика, пришло осознание. А с ним и ещё одно. Он знал, что это за наркотик. Не мог вспомнить его подлинное название, но знал, что его называют “наркотик зомби”. Его легко было применить как аэрозоль. Он помнил, что подумал, что воздух в его кабинете чересчур спертый, и собирался серьезно поговорить с уборщиками. Наркотик этот был совершенно нелегален. И не только из-за производимого эффекта, но и из-за того, что не оставлял следов в мертвом теле. Наркотик очень быстро разлагался в отсутствии насыщенной кислородом крови.
Прозвучал стук в дверь. Очень быстрый, очень торопливый. Он услышал другой голос, говоривший сквозь дверь. Очень быстро, очень торопливо.
— Давай! Они вот-вот взорвут входную дверь!
Прозвучали удаляющиеся шаги.
И снова эта ненавистная ухмылка.
— Ну, вот и оно, Раф. Пришел кульминационный момент твоей карьеры. Как ты и предвидел, “Рабсила” приберегла настоящих профи для атаки на посольство. Вот и они, рвутся внутрь. Конечно же, Бергрена мы уже вывели, так что идут они прямо на бойню. Как ты и запланировал.
Мгновением спустя здоровенные мощные руки подняли его, как марионетку. Оказавшись на ногах, он увидел выстроившихся у дальней стены морпехов. Всех в боевой броне и с пульсерами наготове.
— Как же, черт подери, жалко, что ты настоял на том, чтобы лично возглавить засаду, вместо того, чтобы оставить это профессиональным солдатам. Но ты всегда в глубине души был полевым агентом. Верно, Раф?
Его подтолкнули к двери. Ушер что-то вложил ему в руку. Пистолет, понял он и начал вспоминать, как его использовать.
Усилие высвободило его первую четкую мысль.
— Не называй меня Рафом!
Здание внезапно вздрогнуло от громкого взрыва и затем, спустя доли секунды, от ударов обломков в стены. Сотрясение высвободило часть воспоминаний.
Это то, что я и планировал. За исключением…
Ушер одной рукой открывал дверь, а другой удерживал…
Дюркхейм! Моя фамилия Дюркхейм! Гражданин генерал Дюркхейм!
Он слышал, как профессионалы “Рабсилы” врываются в громадный вестибюль посольства. Он мог видеть вестибюль сквозь открывающуюся дверь.
Здесь не должно было быть никого, кроме Бергрена и отделения морской пехоты. Зеленых новичков.
Здоровенная рука, державшая его за шиворот напряглась. Он мог ощутить напряжение могучих мускулов, готовых швырнуть его вперед.
— Не называй меня Рафом!
— Герой Революции! Посмертно, конечно же.
Он влетел в вестибюль оставшись на ногах и споткнулся. Уставился на профессионалов “Рабсилы” поднимающих свои пульсеры. Называйте их наёмными громилами, если хотите, они всё равно останутся тренированными солдатами. Бывшими коммандос. С мгновенной реакцией.
Он всё ещё пытался вспомнить, как использовать пистолет, когда шквал дротиков разорвал его в клочья.
Эпилог
Адмирал и посолСидя за столом, адмирал Эдвин Юнг впился взглядом в капитана, вытянувшегося перед ним по стойке смирно.
— Ты — труп, Зилвицкий, — прорычал адмирал и взмахнул зажатой в руке картой памяти. — Видишь это? Это мой рапорт главному военному прокурору.
Юнг положил карту на стол изысканным и аккуратным жестом, в котором проступало мрачное удовлетворение.
— Труп — вонючий труп . Если повезет, тебя просто вышвырнут со службы. Я лично ожидаю десятилетнего заключения.
Стоящий у окна заложив руки за спину посол Хендрикс добавил от себя:
— Из-за своих самовольных и безответственных поступков, капитан Зилвицкий, вы умудрились наполовину разрушить то, что должно было стать величайшим из когда-либо достигнутых нами пропагандистских триумфов в Солнечной Лиге. — Посол мрачно уставился вниз, на переполненные улицы и переходы, расположенные почти в двух километрах ниже. — Естественно, в конечном счете взрыв произойдет. И Парнелл будет давать показания Комиссии по правам человека солли в течении нескольких месяцев. Но всё-таки…