Гримаса застыла на его лице.
— Это действительно правда, Кевин? — тихо спросил он. — Я имею в виду то, что, как говорят, собирается сказать Парнелл?
Виктор безотчетно задержал дыхание.
— Виктор, — также тихо ответил Кевин, — я принял решение перейти в морскую пехоту в то день, когда услышал о том, что Сен-Жюст назначил Трека новым комендантом тюремной планеты. Это даже не было надписью на стене, это буквально горело в небесах. Каждый из давних участников подполья знал Трека и понимал, что означает такое назначение. Сен-Жюст таким способом дал нам понять, что старые добрые времена товарищества закончены . — Он вздохнул, вслепую нащупывая стоящую на столике возле дивана бутылку колы. — Да, — сказал он, — это правда. Нисколько в том не сомневаюсь.
Виктор с шумом выдохнул. Печаль сильно состарила его лицо. Он пытался справиться с потрясением.
— О’кей. Но я все еще не вижу, что от этого меняется. Мы знали — Дюркхейм сказал нам — что правдивы ли его обвинения, или нет — а Дюркхейм клялся, что все это ложь старого адмирала Законодателей-элитистов — но практически каждый в Солнечной Лиге ему поверит . Просто потому, что Парнелл и Харрингтон в конце концов всё ещё живы, а нас поймали на этом со спущенными штанами. Поскольку мы лгали об их смерти, естественно, кто же теперь поверит нам, если мы заявим, что всё, что они говорят восстав из своих предполагавшихся могил, сфабриковано?
Молодой офицер впервые отпил из своей бутылки.
— Поэтому я всё ещё не понимаю, что можно изменить. — Его бровь изогнулась. — Ты сказал и Бергрена тоже. Почему его?
Ушер фыркнул.
— По правде говоря, Виктор, Бергрен — это главная цель. Сомневаюсь, что даже Дюркхейм расценивает наши шансы избежать обвинения в смерти Парнелла лучше чем пятьдесят на пятьдесят, даже если его убьют Кощеи и даже если в деле будет замешан офицер манти. Но он сделан из того же теста, что и Сен-Жюст. Дюркхейм намного больше заботится о действительной власти, чем о впечатлении, которое производит на кого-то ещё. Бергрен — последний остаток режима Законодателей. Единственной причиной, по которой он после Революции остается здесь нашим послом, это то, что ему хватило удачи — или здравого смысла — перевезти сюда с собой всю семью. Так что у Сен-Жюста не оказалось подходящего способа принудить его к возвращению, где его было бы удобно в чем-нибудь обвинить и расстрелять. Или он мог просто “исчезнуть”. Поэтому решено было просто оставить его на месте. Раз уж так, существование Бергрена было способом продемонстрировать, что от Законодателей избавились из-за подлинных преступлений, а не в силу самого их статуса. “Видите? Мы же оставили одного из них — единственного честного человека в бандитском логове — в качестве главы посольства на Земле?”
Прежде чем продолжить, Ушер выхлестал половину бутылки.
— Но сейчас…
Он залпом прикончил бутылку. При виде этого, несмотря на мучительный процесс превращения многого из того, во что он верил, в пепел, Виктор с трудом удержался от смеха. Ушер мог заявлять, что пьет не настолько много, как все думают — в это Виктор готов был поверить — но такой отработанный процесс поглощения жидкости указывал на то, что “не настолько много” было всё ещё далеко от полного воздержания.
— Но сейчас всё изменилось. — Ушер встал и снова заходил по маленькой гостиной. — Возвращение Харрингтон из мертвых — не говоря уже о нескольких сотнях тысяч людей, которых она вытащила с Ада — потрясёт режим до самого основания. Дюркхейм чертовски хорошо знает, что сейчас единственной заботой Сен-Жюста будет удержаться у власти. Побоку заигрывания с публикой. Он не сомневается — как и я — что как только Парнелл прибудет, Бергрен официально попросит политического убежища. — Его губы искривились в усмешке. — О, да… Бергрен изобразит наилучшую позу “более в печали, чем во гневе”. И, поверь мне, этот вонючий лицемер хорош в таких делах.
На мгновение могло показаться, что мысли Ушера ушли куда-то в сторону.
— Случилось ли тебе, Виктор, с момента приезда сюда, приобщится к старинной форме земного искусства? К так называемым “кинофильмам”?
Виктор помотал головой, едва не высказав протест. Интерес к архаичным формам искусства — все это знали! — был классической приметой декаданса элитистов. Но он удержался. В конце концов, рушились все его убеждения, так зачем поднимать шум из-за чего-то столь незначительного?
Однако Ушер как будто почувствовал невысказанный упрек и одарил Виктора ехидной улыбкой с оттенком издевки.
— Тебе же хуже, малыш. А я приобщился, и многие из них великолепны. — Он мягко потер руки друг о друга и произнес со странным выговором: — Я в шоке! В шоке! Обнаружить, что в казино Рика играют в азартные игры!
Эти фразы для Виктора были полной бессмыслицей, но Ушер, похоже, находил их весьма забавными.
— О, да. Именно это Бергрен и скажет. Готов спорить, парень. — Он еще немного походил по комнате, размышляя. — Очевидно, что и Дюркхейм уверен в этом. Поэтому он собирается подсуетиться и обеспечить смерть Бергрена прежде, чем у того будет шанс попросить убежища. И надеется, что использование для мокрой работы “Рабсилы” и их местной банды Кощеев отведет подозрение от нас. В конце концов, у нас, у хевенитов, в этом отношении руки действительно чище, чем у кого-либо еще. Это не ложь.
Виктор почувствовал, что на сердце у него стало немного легче.
— По крайней мере так было, пока Дюркхейм не начал свои игры с этим отребьем, — прорычал Ушер.
На мгновение казалось, что гражданин полковник плюнет на пол. Но он этого не сделал. Несмотря на небольшой размер и скромную обстановку квартиры, она была безукоризненно чиста и тщательно ухожена. Что бы Виктор ни думал о занятии жены Ушера — и, если уж на то пошло, об их отношениях с Ушером, которые до сих пор шокировали его пуританскую душу — неряшливость явно не допускалась за порог их собственного дома.
Но Виктор не стал заострять на этом внимание. Для одного дня он уже потерял достаточно героев и твёрдо решил отложить всякие суждения об Ушере и его жене до тех пор, пока он не будет уверен, что способен к правильным оценкам. На что, судя по происходящему, он пока решительно способен не был.
Поэтому он старался четко сконцентрироваться на главном.
— Другими словами, ты говоришь, что действуя полностью неофициально и используя “Рабсилу” и Кощеев для грязной работы — и приплетая к их действиям агента манти — Дюркхейм может избавиться и от Парнелла, и от Бергрена. И, возможно, даже отвести обвинения от Хевена.
Ушер кивнул. Настал черед Виктора покачать головой.
— Хорошо. Я могу понять все это, за исключением пары вещей. Во-первых, почему “Рабсила” согласилась? Они же ненавидят нас до глубины души!
Ответ пришел к Виктору даже прежде, чем он успел закончить вопрос. Возможно, этому помогло холодное и безжалостное выражение лица Ушера.
— Вот дерьмо, — простонал Виктор.
— Да, ты правильно сообразил, парень. Конечно, сумеет ли Дюркхейм сдержать свое обещание, это отдельный вопрос — для этого потребуется виза Сен-Жюста — но ни на минуту не сомневайся, в чем предложение состояло. “Сделайте это для нас, и отныне мы будем отворачиваться, когда “Рабсила” начнет работорговлю в нашем пространстве”.
Виктор онемел. Возможно по доброте душевной, Ушер решил отвлечь его от этой темы.
— А в чем состоял второй вопрос?
Виктор сглотнул, пытаясь сосредоточится несмотря на сердцебиение.
— Ага. Ты кажется все просчитал, — и даже назвал это блестящим замыслом, — но затем назвал Дюркхейма идиотом. Поэтому я сбит с толку, что же ты на самом деле…
Ушер фыркнул.
— О, черт… Виктор, Христа ради! Повзрослей! Цепляться за иллюзии — это одно. Это я тебе легко прощу. — На мгновение казалось, что он испытывает неудобство, но затем Ушер пожал плечами: — Правда в том, что не заметь я наличия этих иллюзий, я вообще не стал бы с тобой разговаривать.
Момент мягкости прошел. Вернулся холодный и безжалостный взгляд.
— Но нет оправдания откровенной глупости . Ты же вроде бы полевой агент, черт тебя подери! Сложная схема Дюркхейма словно списана из книги. Такой, знаешь, книги под названием “Замысловатые Схемы, Вымученные Кабинетными Гениями, Которые Не Знают Что Делать, Когда Из Шкафа Вываливается Скелет ”.
Виктор не смог сдержать смех. В этот момент Ушер напомнил ему одного из инструкторов. Саркастичного опытного полевого агента, который сдабривал свои лекции анекдотами. Из которых половина, как минимум, были про кабинетных гениев и их замысловатые схемы.
Ушер снова уселся на диван и устало помотал головой.
— Виктор, каждая из чертовых закавык плана Дюркхейма обязательно пойдет не так. Поверь. Этот человек забыл, что имеет дело с реальными людьми, а не с идеологическими абстракциями. А у реальных людей есть скверная привычка не вполне придерживаться предписанных им ролей.
Ушер снова уселся на диван и устало помотал головой.
— Виктор, каждая из чертовых закавык плана Дюркхейма обязательно пойдет не так. Поверь. Этот человек забыл, что имеет дело с реальными людьми, а не с идеологическими абстракциями. А у реальных людей есть скверная привычка не вполне придерживаться предписанных им ролей.
Ушер подался вперед, оттопырив большой палец на правой руке.
— Первое , что должно было пойти не так, уже пошло, и не думай, что даже Дюркхейм может не нервничать по этому поводу. Спорю на что угодно, он ожидал, что “Рабсила” отправит за девчонкой кого-то из своих профессионалов. Вместо того, поскольку они без сомнения хотят держаться подальше, на случай если что-то пойдет криво, — там идиотов нет — они поручили это дело Кощеям, которых держат на поводке. Профи они приберегут для покушения на Парнелла и Бергрена.
Он скосил глаза на Виктора.
— Ты вообще что-нибудь о Кощеях знаешь?
Виктор начал было давать энергичный, даже агрессивный, утвердительный ответ, но заколебался. За исключением изрядного количества идеологических клише о фашиствующих приверженцах теории господствующей расы…
— Нет, — твердо заявил он.
— Хороший ответ, парень, — усмехнулся Ушер. — О’кей, Виктор. Забудь все, что мог слышать. Главное, что тебе следует понять о Кощеях, это что они представляют собой кучку клоунов. — Он взмахнул рукой. — Ну да, конечно. Клоунов-убийц. Превосходная физическая форма, выращены и обучены быть превосходными воинами. Перекусывают гвозди, проходят сквозь стены, все такое. Проблема в том, что сами идиоты тоже в это верят. А это значит, что они беспечны как пятилетние дети и даже не думают готовится к неизбежным обломам. А обломы случаются всегда, в любом плане — тем более в настолько сложном, как эта схема Дюркхейма. Так что где-то по ходу дела они обделаются и Дюркхейму придется за ними прибирать. Проблема в том, что, поскольку он организовал всё это в обход ГБ, у него нет наготове команды поддержки. Ему придется собирать её наспех. А это последнее , чем желательно заниматься в ситуации настолько… — еще один сухой смешок — … “чреватой опасностью”, как они выражаются.
Он оттопырил большой палец на левой руке.
— А другая вещь, которая пойдет не так — гарантированно, и это настоящая конфетка — состоит в том, что офицер манти, которого он выбрал на роль болвана для своей схемы, проделает ему новую дырку в заднице. — Ушер прижал ладони к вискам. В этом жесте предельная досада смешивалась с яростью. — Во имя Господа! Плохо уже то, что Дюркхейм связался с ребенком манти. Но ребенком Зилвицкого ? — Он вскочил на ноги. — Что за кретин!
Виктор уставился на него. Они были знакомы с Антоном Зилвицким, что случалось с офицерами разведки, принадлежащими к воюющим нациям, по встречам на публичных приемах в столице нейтрального государства, но “знакомство” было предельно беглым. Вспоминая о нем, Виктор мог подытожить только два впечатления. У Зилвицкого было достаточно специфическое телосложение. Казалось, что в ширину он не меньше, чем в высоту. И, судя по его акценту, он был уроженцем плоскогорий Грифона.
Виктор нахмурился.
— Я не вполне понимаю, Кевин. Зилвицкий не является полевым агентом. Он аналитик. Специализируется на технических вопросах. На программном обеспечении, на самом-то деле. В основном этот парень просто компьютерщик. Он один из тех, кто пытаются вычислить, насколько много технологии мы получаем от солли.
Ушер фыркнул.
— Ага, уверен, что и Дюркхейм рассуждал так же. Но ты забываешь еще три касающиеся его факта. Во-первых, матерью девочки была Хелен Зилвицкая, посмертно награжденная мантикорской парламентской медалью “За Доблесть” за то, что вдребезги разбила одну из наших оперативных групп, многократно превосходящую её собственные силы.
Виктор все еще хмурился. Ушер вздохнул.
— Виктор, ты действительно думаешь, что подобная женщина могла выйти замуж за слабака ?
— О.
— Угу. О . Во-вторых, он родом с плоскогорий Грифона. И хотя я считаю этих горцев выдающимися идиотами всех времен и народов — они ненавидят аристократию, поэтому вручают свою верность Аристократу Номер Один — ты нигде не найдешь более маниакальных кровников. Похитить у них ребенка, по шкале разумности, равноценно похищению тигренка из логова.
Ушер сложил ладони и потер их с хитро-радостным видом: “о, да — сейчас будет самое лучшее! ”
— И — в качестве последнего штриха — Антон Зилвицкий может не быть полевым агентом, но и кабинетным гением его вряд ли можно назвать.
Он поднял бровь и посмотрел на молодого офицера ГБ.
— Ты с ним встречался? — Виктор кивнул. Ушер поднял ладонь на уровень плеча. — Короткий парень, во-от такого роста. — Широко развел руки. — И во-о-от такой ширины.
Ушер опустил руки.
— Причина такого телосложения в том, что он занимается тяжелой атлетикой. И в этом он, наверное, достаточно хорош, чтобы выступить в своей весовой категории на Земной Олимпиаде, которая всё ещё является главным спортивным соревнованием освоенной части вселенной.
Он нахмурился.
— Однако, по правде говоря, ему не стоило бы этого делать. После смерти жены он стал несколько одержим поднятием тяжестей. Полагаю, это его способ борьбы со скорбью. Но сейчас он скорее всего весь бугрится мускулами, что плохо, поскольку… — ехидная улыбка вернулась на свое место — … нет никаких сомнений в том, что он мог бы выступить на Олимпиаде в своем прежнем виде спорта, учитывая, что на Мантикорских Играх он трижды завоевывал золотую медаль по борьбе. Греко-римской борьбе, если память меня не подводит.
Теперь Ушер широко улыбался.
— О, да, молодой человек. Вот твой гениальный шеф Рафаэль Дюркхейм. И я ещё обвинял Кощеев в небрежности и беспечности! Когда Дюркхейм пытается использовать в качестве болвана такого человека.
Виктор прочистил горло.
— Не думаю, что он знал все это.
Что, конечно же, его не извиняло. Дюркхейм должен был знать о подобных вещах. И это, наконец, привело Виктора к осознанию.
— Как вышло, что ты владеешь всеми этими сведениями о Зилвицком?
Мгновение Ушер смотрел на него в тишине. Затем, сделав глубокий вдох, сказал:
— Хорошо же, Виктор Каша. Мы подошли к тому, что называют моментом истины.
Ушер колебался и явно искал правильный способ сказать нечто. Но, во внезапной вспышке озарения, Виктор ухватил главное. Тщательно разработанная маскировка Ушера в комбинации с необъяснимым знанием вещей, которые обычному гражданину полковнику морской пехоты — тем более пьянице — известны быть не могли, все это подтверждало туманные намеки, которые время от времени встречались Виктору. Намеки того, что где-то в глубоком подполье существовала оппозиция .
— Я в деле, — твердо заявил он. — Что бы это ни было.
Ушер окинул его внимательным взглядом.
— Всегда ненавидел такие моменты, — задумчиво произнес он. — Неважно, насколько ты проницателен, неважно насколько опытен, всегда наступает момент, когда ты должен решить доверяешь человеку, или нет.
Виктор ждал; и пока он ждал, на него снизошло спокойствие. Его идеологические воззрения получили серьезный удар, но их осталось достаточно, чтобы он оставался цельным. Впервые — за все время — он понял Кевина Ушера. Это было как заглянуть в зеркало. Треснувшее, но все-таки зеркало.
Ушер, по-видимому, пришел к такому же выводу.
— Это моя Революция, Виктор. Не Сен-Жюста. Уж всяко не Дюркхейма и не Трека. Она принадлежит мне и моим людям — мы сражались за неё, мы проливали кровь за неё — и мы, черт побери, получим её назад .
— Так что мы будем делать? — спросил Виктор.
Ушер пожал плечами.
— Ну, почему бы нам сейчас не сконцентрироваться на стоящей перед нами маленькой проблемке. — Он снова радостно растянулся на диване. — Во-первых, давай подумаем, как бы переиграть Дюркхейма. И, во-вторых, давай попробуем найти способ не превратить четырнадцатилетнюю девочку в еще одно пятно на нашем знамени. Что скажешь?
КощейКеннесо почувствовал приближение налетчиков в момент, когда открывал дверь в свою квартиру. Как у всех Избранных, слух у него был невероятно остер, и столь же невероятно быстро у него в мозгу происходила обработка сигналов органов чувств. Поэтому, еще прежде чем атака началась, он уже начал упреждающую контратаку.
Учитывая в каких районах Чикаго отирался Кеннесо, он был вполне привычен к бандитам. На самом деле ему это даже нравилось. Высокий уровень уличной преступности поддерживал его бойцовские рефлексы на уровне. За последние несколько лет он убил троих бандитов, а покалечил намного больше.