– Она решила, что ей и в дальнейшем все с рук сходить будет…
– Вот именно, – кивнул Гордей. – Только, когда как-то поутру сожителя своего очередного она уже ножичком пырнула за то, что он ей опохмелиться не оставил, припомнили ей старые грехи и посадили-таки, а Макса в детдом отправили. Она ему из колонии такие слезливые письма писала, что, мол, раскаивается, любит его, кровиночку свою, и все такое. И Макс поверил, что она исправилась и жить они теперь будут долго и счастливо. Ее возвращения ждал, как не знаю кто. Ну, вышла она, и он тут же к ней сбежал, к маме своей. А она опять свою шоблу собрала и ну гулять. А когда деньги кончились, все, что на нем было, продала, чтобы бутылку купить. Он не отдавал, конечно, так она его до полусмерти избила, что, мол, для матери своей родной пожалел. Он в детдом почти голым вернулся, а дело было зимой. Вот с тех пор он ее из жизни своей и вычеркнул раз и навсегда.
– Потому-то он и плакал, когда его твоя мама лечила, что никогда такого отношения к себе не испытывал, – невесело заметил Гуров.
– Да, на маму он только что не молится. Мамой он ее, конечно, не называет, но если ей луна с неба понадобится, то полезет, не раздумывая. Но вот, когда мамаша его Егорку родила, он помогать начал, причем не ей, а ему: одежду с обувью покупал, учебники, кормил его.
– Надеялся, что хоть тому больше повезет? – спросил Лев Иванович.
– Зря надеялся, – хмыкнул Гордей. – Она как пила и гуляла, так и продолжала. Но вот вещей Егора трогать уже не смела – Макс ее предупредил, что башку с нее снимет, если она брата обидит. Угомонилась она только тогда, когда совсем загибаться стала – печень. От цирроза потом и померла. Так Макс ей лекарства разные доставал.
– Простил, значит, – заметил Гуров.
– Нет, – покачал головой Гордей. – Я же говорил, что у него характер лютый. Просто не хотел, чтобы Егор в детдом попал, а к себе его взять не мог. Не та у нас в то время жизнь была, чтоб еще и мальцом рисковать. А потом беда приключилась, сел Макс.
– За что?
– Не за что, а за кого, – поправил его Гордей. – За меня. Мой косяк был. Не бойся, это не мокруха была, а так… В общем, неважно. Тут-то меня Макс и удивил: пошел и чистосердечное написал. Я аж за голову схватился, а он мне на свиданке все по полочкам и разложил, почему мне садиться нельзя. Что на мне одном все дело держится, люди мне верят, и если меня не будет, то развалится все к чертовой матери, а люди на сторону разбегутся. Что Лариска только-только вторую дочку родила и как ей одной с двумя девками на руках – кто же тогда знал, что они не от меня?.. Что мать без меня пропадет, а это для него самое главное было. Он для нее на все, что угодно, готов. Вот он и решил все на себя взять – я его в свое время от тюрьмы спас, мама его раненого с того света вытащила, а теперь его очередь долги отдавать. Просил только, чтобы я за Егором присмотрел. Адвокатов я ему нанял самых лучших.
– Симановича? – спросил Гуров.
Гордей удивленно глянул на него – откуда ты, мол, знаешь? – и объяснил:
– Ну да. Когда меня в первый раз взяли, мама к нему пошла, потому что когда-то его сына оперировала – у мальчишки врожденный порок сердца был. За границу тогда на операцию никого не возили, местные врачи не брались – считали, что все равно бесполезно, а для Москвы у Симановича тогда ни денег, ни связей не хватило. Вот он к маме и пришел. На коленях стоял. Клялся, что любые расписки напишет, что все на себя берет и никаких претензий иметь не будет. А надежды не было практически никакой. Ну, мама пожалела его и взялась.
– И спасла, – понял Гуров.
– Спасла, – кивнул Гордей. – Деньги у нас в доме тогда уже были немалые, но он в первый раз меня бесплатно защищал – это потом уже я ему платить начал. И он ни разу меня не подвел.
– И с Максом?
– Можно сказать и так. Дело он, естественно, развалить не мог – там же чистосердечное было, но дали Максу всего два года.
– И отсидел?
– Здесь, в области, и только год, но как король. Я в колонии всем забашлял – время было такое, что они со своей нищенской зарплатой, на которую купить ничего нельзя, на все соглашались. Грев у Макса был такой, какой и ворам не снился. А еще я всех, кого можно было, напряг, чтобы он по УДО вышел, – вспомнил Гордей. – Пока его не было, мать его умерла. Я, конечно, похоронил ее по-человечески и Егора не в детдом, а в хороший интернат определил и платил за него. Потом Макс вышел…
– А почему же Макс сейчас не с тобой? – удивился Гуров.
– Да беда с ним приключилась, – пожаловался Гордей. – Туберкулез он подхватил – со здоровьем-то у него всегда неважно было. Так что он здесь под городом в туберкулезном санатории постоянно живет, за мой счет, естественно, а Егора я, как он школу окончил, к себе взял.
– Получается, Егор тебе всем обязан, – задумчиво сказал Гуров. – Так как же он мог тебя предать?
– А вот привезут его, тогда и узнаем, – не предвещавшим ничего хорошего голосом пообещал Гордей.
– Кстати, ты так и не сказал, куда он делся, – напомнил полковник.
– Вовка сказал, что когда мы этих подонков взяли, он бабе своей позвонил и сказал, что прийти не сможет, потому что поймали тех идиотов, которые на невесту его шефа собирались напасть, и возни с ними будет выше крыши.
– А на самом деле?
Вместо ответа Гордей протянул Гурову лист бумаги и ткнул пальцем – Егор звонил по тому же номеру, по которому совершенно безуспешно пытался дозвониться в вертолете Степан.
– Все ясно. Он понял, что если мы возьмем Александра… – начал Гуров, а Гордей закончил:
– То сдаст он своего информатора как миленький. Ты уж поверь, Гуров, что мои люди умеют спрашивать так, что им охотно отвечают.
– Ты этого не говорил, а я этого не слышал, – жестко заявил Лев.
– Только не пойму, почему он решил сбежать, если Александра уже предупредил? – недоумевал Гордей. – Вроде бы ему бояться нечего было.
– Может, и нечего было бояться, но вот, что некого, я бы не сказал, – поправил его Лев Иванович.
– То есть? – Гордей уставился на него.
– Прости за нескромность, – пожал плечами Гуров, – но при тебе же Василий Семенович мое звание и место работы назвал, а ты сам – мою фамилию. Вот Егор и смекнул, что найду я Александра как пить дать. И решил не рисковать.
– Правильно решил, – фыркнул Гордей. – Только куда он денется без денег, а он их очень любит. До домашней заначки ему не добраться и с карточки он деньги снять не сможет.
– Так куда он делся? – напомнил Лев Иванович.
– Он, гаденыш, дождался, когда мы взлетим, а потом у Вовки отпросился, – настроение у Гордея опять резко испортилось. – Объяснил, что дура-баба рвет и мечет, что он на день рождения ее матери прийти не сможет, и поставила ему ультиматум: если не придет, то пусть катится на все четыре стороны, а она его больше знать не желает. А Вовка знает, что он у меня в любимчиках, вот и отпустил. А я точно знаю, что никакой постоянной бабы у него нет.
– И на чем он уехал?
– В деревне какого-то мужика с машиной нанял, чтобы тот его до райцентра довез, а дальше он уже сам доберется, – сказал Гордей. – Да ты не волнуйся, найдут его. Когда я тревогу объявляю, люди очень шустро двигаться начинают, причем не только мои.
– Скажи, а ты никогда не замечал, что Егор тебя ненавидит? Или просто чувствовал что-то не то? – спросил Лев Иванович.
– Никогда, – покачал головой Гордей. – А почему ты спрашиваешь?
– Потому что не мог Александр просто так взять на улице к Егору подойти и предложить тебя предать, – рассуждал Гуров. – Кто-то должен был его на Егора вывести, причем такой человек, которому тот верит, потому это вполне могла быть и провокация с целью проверки на вшивость.
– Прав ты, конечно, – подумав, согласился Гордей. – Но кто?
– Есть у меня на этот счет одно соображение. Как я понял, Лариса тебя раньше презирала, а теперь люто ненавидит, так? – спросил Лев Иванович.
– Ежу понятно, она-то тут при чем? – удивился Гордей.
– А вот ты повспоминай, подумай и ответь, какие у него с Ларисой отношения были?
– Нормальные, – пожал плечами Гордей, – он же в основном с ней и выезжал. Погоди, – воскликнул он. – Ты думаешь, трахались они? А что? С нее станется, да и он парень молодой и смазливый.
– Да при чем тут это? – отмахнулся Гуров. – Хотя, может, и при чем. Только не о том ты сейчас думаешь – это же для тебя дело раз и навсегда прошлое. Просто, как я понял, женщина она хитрая, вполне могла почувствовать, как он к тебе по-настоящему относится. А уж если у них были близкие отношения, она точно знала, что он тебя ненавидит, потому что он не стал бы связываться с женой шефа, если бы был ему по-настоящему предан. А когда ты ее выставил, то какие бы у них отношения ни были, Егор точно знал, что пришедший от нее человек тебе точно добра не желает. Как тебе такой расклад?
– Ну, если она в этом замешала, шкуру с нее спущу, – взревел Гордей.
– Угомонись, – попросил Лев Иванович. – Я с ней сам побеседую, а то ты еще пришибешь ее ненароком накануне собственной свадьбы. Тебе это надо? Кстати, как ее имя полностью?
– Ну, если она в этом замешала, шкуру с нее спущу, – взревел Гордей.
– Угомонись, – попросил Лев Иванович. – Я с ней сам побеседую, а то ты еще пришибешь ее ненароком накануне собственной свадьбы. Тебе это надо? Кстати, как ее имя полностью?
– Лариса Петровна Самсонова эту тварь зовут. Хорошо, поговори, – почти прорычал Гордей. – Только я с тобой Лешего отправлю.
– Не доверяешь? – Лев Иванович удивился так, что даже не обиделся – настолько неожиданно прозвучало предложение Гордея.
А тот, услышав, что сказал полковник, остолбенел и, в свою очередь, уставился на него.
– Не то ты сказал, Гуров. Не подумав, сказал. Просто ты эту гадину не знаешь. Ну, упрется она или пошлет тебя куда подальше, что делать будешь? Логически доказывать ей, что она виновата?
– А Леший ее пытать будет? – поинтересовался Лев. – Если так, то я в этом не участвую и разбирайся дальше сам как хочешь.
– Скажешь тоже – пытать, – рассмеялся Гордей. – Да в его присутствии люди сами собой до того разговорчивыми становятся, что и не остановишь. Все скажут как на духу.
– Ну, если так, то я не возражаю, – несколько успокоился Гуров. – Да и любопытно мне посмотреть на человека, который один целого взвода стоит.
– Сейчас познакомлю, – пообещал Гордей и подошел к двери, открыв которую, крикнул: – Толик, позови Лешего.
– Он у тебя здесь в доме живет? – удивился Гуров.
– Не в самом доме, но на территории – у него отдельный дом, – объяснил Гордей. – Не волнуйся, сейчас придет.
Гордею сейчас было не до еды, а вот Гуров здорово проголодался и, не выдержав, спросил:
– Хозяин, у тебя здесь кормить собираются или нет? А то на ужин в санаторий я уже опоздал, а есть хочется.
– Извини, – спохватился тот. – Пойдем сообразим чего-нибудь.
Они спустились в кухню, и Гордей, поведя носом, сказал:
– Опять мужики консервы жрали. Нет чтобы что-нибудь нормальное приготовить.
– Вот приедут завтра женщины, тогда и наешься от пуза вкусненького, а пока потерпи.
Гордей включил чайник и полез копаться в холодильнике, попутно сообщая, что там есть:
– Сосиски, сардельки, пельмени, вареники и прочие полуфабрикаты, сыр, колбаса, даже хлеб почему-то тоже сюда засунули… – Он переместился к шкафу и сказал: – Вот, каша гречневая с мясом. Раз животом маешься, тебе это должно подойти.
– Не торопись делать из меня инвалида, – сварливо заметил Гуров. – Надеюсь, что от одного раза ничего не случится, – и он погремел лежавшим в кармане пиджака флаконом с таблетками, с которым теперь не расставался.
Гордей открыл стеклянную банку и сунул ее в микроволновку, а потом, выключив успевший закипеть чайник, спросил:
– Тебе чай или кофе?
– Черт с ним, гулять так гулять, давай кофе, – ответил Гуров, хотя его ему настрого запретили.
Гордей поставил на стол банку кофе с сахарницей, два больших бокала с ложками, простые обеденные тарелки с вилками, чайник, а потом взял голой рукой из микроволновки банку с кашей и тоже поставил ее на стол.
– Накладывай себе сам, – предложил он.
Они начали есть, и тут у Гурова за спиной раздался звук открывшейся двери. Шагов он не услышал, поскольку сидел от двери далековато – кухня, как и все остальные комнаты в доме, была огромной, размером метров в тридцать, если не больше.
– Привет, Леший, садись с нами, – предложил Гордей. – Где что стоит, сам знаешь.
Гуров повернулся и… Да, этот человек стоил целого взвода. Ростом чуть пониже самого полковника и отнюдь не косая сажень в плечах, он был одет во все черное: джинсы, водолазка, кожаная куртка, носки и кроссовки. Длинная стрижка совершенно седых волос закрывала его уши, аккуратная бородка – практически все лицо, а глаза – большие темные зеркальные очки, на руках у него были тонкие лайковые перчатки опять-таки черного цвета. Но вот только шутить по этому поводу, как в известной песне Владимира Высоцкого, «чтоб не делать отпечатков», как-то не хотелось. Гуров, если надо, и сам мог нагнать страху на кого угодно, а вот этому человеку делать этого не надо было. Стоило только взглянуть на него и тут же становилось понятно, что перед тобой дикий хищный зверь, давно попробовавший свежей крови, который только и ждет случая, чтобы насладиться ею вновь, и витавшая вокруг него едва сдерживаемая агрессия практически била в нос, как духи неумеренно надушившейся женщины. Он не играл, не старался никем и ничем казаться, не притворялся, он просто был настоящим зверем, и было бы верхом безумия даже подумать о том, чтобы противостоять ему. Тут бы живым ноги унести и то счастье.
Леший отрицательно покачал головой, давая понять, что есть не будет, и сел за стол так, чтобы за спиной была стена. Ему в этом доме ничего не угрожало, но это была выработанная годами привычка, от которой просто так не избавишься.
– Как знаешь, – как ни в чем не бывало, сказал Гордей. – Познакомься, это полковник Гуров Лев Иванович. Он из МУРа, да я тебе о нем рассказывал.
Леший просто кивнул, да у Льва и не было желания с ним за руку здороваться.
– Я тебе сейчас ситуацию обрисую, чтоб ты знал, что к чему.
Гордей кратко, но исчерпывающе рассказал Лешему, что случилось, а тот просто кивал, давая понять, что все понял. Временами он поворачивал голову к Гордею и тогда тот начинал говорить подробнее. Когда Гордей закончил, то сказал:
– Льву Ивановичу нужно с Лариской поговорить. Ты случайно не знаешь, где она точно обитает? – Леший кивнул. – Тогда сейчас, как поедим, вы к ней поедете, он с ней говорить будет, а ты просто поприсутствуй. Ты же знаешь, как она умеет людям мозги пудрить, вот и проследи, чтоб она не финтила. – Леший опять кивнул.
Гуров допивал кофе, когда дверь открылась, и вошел невысокий щуплый мужчина с нездоровым румянцем на лице, и Гуров понял, что это Максим.
– Привет честной компании, – настороженно сказал он и уставился на полковника маленькими, черными и злыми глазами. – Что у тебя случилось, брательник, что ты меня на ночь глядя выдернул? Понимаю, что не с большой радости, но надеюсь, что с тетей Люсей это не связано?
– Нет, у нее все в порядке, – успокоил его Гордей.
– Слава богу! – В голосе пришедшего послышалось искреннее облегчение.
– Это Макс, – сказал Гордей Гурову.
– Уже сам понял, – кивнул Лев Иванович.
– А это что за кент? – Максим повел подбородком в сторону единственного незнакомого ему тут человека.
– Полковник полиции из Москвы, Гуров Лев Иванович, – представил Гордей.
– Ба! – с нескрываемым ехидством воскликнул Максим. – С какими людьми ты теперь за одним столом сидишь. Сказал бы мне кто такое в прежние времена, я бы ему в морду въехал.
– Что было, то быльем поросло, – веско сказал Гордей.
– И то правда, – согласился Максим, садясь к столу. – Так что за беда?
– Макс, ты Егору ничего об Аленушке не говорил? – спросил Гордей.
– Дай подумать, да ничего. – Максим недолго помолчал, глядя в сторону, а потом неуверенно сказал: – Хотя… Он тут приехал ко мне не так давно. Слово за слово, а потом спросил: «Чего это шеф такой странный стал? Сияет, как красно солнышко. Дела забросил, по вечерам только с одним Лешим куда-то уезжает. В доме ремонт такой затеял, что только дым коромыслом. Уж не продавать ли собрался? А то, как он Лариску оттуда с дочками выставил, там такой разгром был, ничего целого не осталось». Я ему сказал тогда, что ты жениться собрался, вот ремонт и затеял, чтобы молодую жену в нормальный дом привести.
– А что именно ты о ней сказал? – уточнил Гордей.
– Ну, – Максим пожал плечами, – что красавица необыкновенная – ты же мне фотку показывал, что зовут Еленой, работает нотариусом. Вроде все. А что, не надо было?
Он недоумевающе уставился на Гордея, а тот, отвернувшись, молчал и в ответ на этот вопрос только горестно покачал головой.
– Да что Егор натворил-то? – не выдержав его молчания, уже нервно спросил Максим.
– Судя по всему, предал меня, – нехотя объяснил Гордей.
– Это шутка такая? – даже как-то растерянно спросил Максим.
– Ага, – хмуро ответил Гордей. – Я для того и попросил тебя привезти, чтобы вместе посмеяться.
– Своими руками убью гаденыша, – взревел Макс и, сорвавшись с места, начал метаться по кухне, причем по его тону было ясно, что он действительно способен убить собственного брата. – Сигарету дай, – потребовал он, когда, устав бегать и крыть во весь голос своего родственника распоследними словами, остановился возле стола.
– Не дам, тебе нельзя, – покачал головой Гордей.
– Ничего, один раз можно, – отмахнулся Максим. – Не каждый день мне сообщают, что мой брат сукой оказался. И выпить налей.
Осуждающе покачав головой, Гордей кинул на стол пачку сигарет и полез в холодильник за водкой. Максим закурил и тут же, побагровев и закрыв рот рукой, отбежал в сторону и уже только там долго и тяжело закашлялся – видимо, боялся других заразить. Отдышавшись и вытерев слезы, он вернулся к столу – со второй затяжкой дело пошло лучше, и он, махом выпив полстакана водки, потребовал: