Маниоро с сомнением покачал головой:
— Этот слон слишком стар и вот-вот умрет. Думаю, бивни у него не самые хорошие.
— Нет! Нет! — замахал руками Лойкот. — Я собственными глазами видел его клыки! Они длинные, как ты сам, Маниоро, и толще твоей головы!
В подтверждение своих слов пастушок показал на руках, какие именно бивни у «его» слона.
Маниоро рассмеялся:
— Бедненький Лойкот! Тебя, наверно, укусила мясная муха, а от их укусов в голове заводятся червяки. Я попрошу Маму приготовить отвар, чтобы прочистить тебе живот и прогнать дурные сны.
Лойкот сердито посмотрел на старшего товарища.
— Может, не слон, а ты, Маниоро, состарился и раскис. Может, это у тебя сварились мозги. Надо было оставить тебя на горе Лонсоньо — пить пиво с полоумными дружками.
— Пока вы тут пререкаетесь, слон уходит все дальше, — вмешался Леон. — Берите след, а спор рассудим, когда у нас будут бивни, а не только отпечатки на песке.
Едва только след вывел их из высохшего русла в открытую саванну, как стало ясно, что появление людей встревожило старого великана.
— Убегает, — заключил Маниоро, указывая на оставленные громадными ногами вмятины.
И верно, длина шага увеличилась, слон перешел на рысь, набрав примерно такую же скорость, что и бегущий человек. Все знали, что двигаться так он может от рассвета до заката, без остановки.
— Идет на восток. Думаю, направляется в пустыню Ньири. Люди там не живут, а добывать воду умеет только он один, — заметил Маниоро после первого часа преследования. — Если не сбавит, то к завтрашнему утру углубится в пустыню.
— Не слушай его, М'бого, — вступил Лойкот. — Старикам всегда видится худшее. Сунь им под нос цветок кигелии, они все равно морщиться будут.
Через час взяли короткую паузу — отхлебнули по глотку из фляжек, перевели дух.
— Как шел, так и идет, не сворачивает, — сказал Маниоро. — И ни разу не остановился. Он уже опережает нас на несколько часов.
— Этому старику не угодишь, — ухмыльнулся Лойкот. — Положи цветок кигелии меж бедер юной девы, он и тогда нос кривить будет. Не слушай его, М'бого. Держись за мной, и еще до рассвета я покажу такие клыки, что твое сердце преисполнится радостью.
След уходил все дальше и дальше, и никаких перемен в нем охотники не замечали. Прошел еще час. И еще. Уже и Лойкот не выказывал бодрости. На следующей остановке, когда они, утолив жажду, растянулись на несколько минут в тени, никто ничего не говорил. Все понимали, что отстали и что дистанция не сокращается, как они ни старались. Леон закрутил крышку и поднялся. Остальные молча последовали его примеру. Преследование продолжилось.
Во второй половине дня устроили небольшой привал.
— Была бы с нами моя мать, она бы придумала, как заставить его остановиться. Наложила бы заклятие, чтобы он проголодался. — Маниоро уныло вздохнул. — Увы, ее с нами нет.
— Может, она наблюдает за нами, — предположил Лойкот. — Она великая колдунья. Может, она услышит, если ее позвать. — Он вскочил и запрыгал на своих длинных, тонких ногах, подражая охотникам, исполняющим ритуальный танец благодарения. — Услышь меня, Великая Черная Корова. Услышь мой призыв.
Леон рассмеялся, и даже Маниоро заулыбался и начал прихлопывать в такт танцу.
— Услышь его, Мама! Услышь маленького павиана!
— Услышь меня, мать племени! Ты показала нам его следы, а теперь сделай так, чтобы он не ушел от нас. Пусть ноги его отяжелеют. Пусть живот его наполнится голодом. Сделай так, чтобы он остановился поесть.
— Довольно, на сегодня магии хватит, — вмешался Леон. — Уж теперь-то ему точно от нас не уйти. Вставай, Маниоро. Идем.
След вел все дальше на восток. Слон шел так быстро, что там, где земля была рыхлая, пыль летела вперед из-под его ног. Леон взглянул на солнце — оно сползало к горизонту. Еще час, и все следы скроет тьма. Погоню придется отложить до утра, а к тому времени слон оторвется от них миль на пятьдесят.
Глядя с тяжелым сердцем на небо, он налетел на остановившегося внезапно Маниоро. Лойкот тоже замер. С минуту оба масаи разглядывали что-то на земле, потом подняли головы и, повернувшись к Леону, подали знак — молчи. При этом оба почему-то улыбались, а глаза у них блестели. Следопыты явно оживились и забыли про усталость. Поймав вопрошающий взгляд Леона, Маниоро указал на след.
Присмотревшись, Леон понял — произошло маленькое чудо. Слон сбавил ход, его шаг стал короче, и к тому же он свернул с выбранного маршрута в сторону восточной стены долины. Маниоро протянул руку, и Леон увидел в полумиле справа рощицу ореховых деревьев нгонг. Их округлые верхушки были заметно зеленее окружающих деревьев. Наклонившись к Леону, масаи прошептал на ухо:
— Для орехов нгонг сейчас время созревания. Учуял их запах и не смог удержаться. Мы найдем его в роще. — Маниоро наклонился, взял щепотку земли, просеял через пальцы. — Ветра нет. Пойдем напрямую.
Он повернулся к Ишмаэлю и сделал знак оставаться на месте. Слуга положил на землю узел и с видимым облегчением опустился сам.
К роще двинулись втроем. Впереди по-прежнему шли масаи — осторожно, бесшумно перебираясь от укрытия к укрытию, прочесывая взглядом местность, прежде чем двинуться дальше. Добрались до первого дерева. Земля под ним была усеяна опавшими орехами, но на ветках еще оставалось много недозрелых. Слон стоял здесь какое-то время, собирая твердые плоды хоботом и отправляя их в рот. Двинулись дальше. Следы вели к следующему дереву, где картина повторилась. Однако потом великан направился к неглубокой ложбине, из которой торчали только верхушки деревьев. Подкравшись ближе, охотники осторожно высунули головы над краем лощины…
И сразу увидели громадного черного слона, стоявшего под большим деревом примерно в трех сотнях шагов от них. Переминаясь с ноги на ногу, лениво обмахиваясь ушами, положив хобот на левый, единственный видимый бивень, животное, похоже, отдыхало. Второй бивень был полностью скрытое массивным туловищем, но Леон о нем даже не думал — он все еще не мог поверить в то, что видел. Таких размеров могла бы, наверное, достигать мраморная статуя из какого-нибудь греческого храма.
— Ветер? Что у нас с ветром? — шепотом спросил он у Маниоро.
Масаи снова подобрал щепотку земли и, растерев в пыль, пропустил между пальцами. Потом вытер ладонь и сделал знак не менее выразительный, чем любое слово. Ветра нет.
Леон открыл стволы и одновременно достал из кармана два смазанных маслом патрона. Прежде чем заряжать, тщательно осмотрел их и вытер о рубашку. Потом закрыл ружье, сунул приклад под мышку и, кивнув Маниоро, двинулся вперед, используя в качестве прикрытия ближайшее дерево.
Ствол закрывал от него голову слона, но туловище выступало по обе стороны. В какой-то момент проскользнувший сквозь полог листвы солнечный лучик упал на загнутый вверх бивень, и кость будто вспыхнула. Подобравшись ближе, Леон услышал громкое, напоминающее рокот далекого грома урчание в животе великана. Он продолжал идти напрямик, медленно, с преувеличенной осторожностью, проверяя каждый шаг и держа оружие на изготовку.
Вообще-то «Холланд» считается оружием ближнего боя. Перед тем как выйти из Тагдала-Кэмп, Леон проверил его в стрельбе по мишеням и выяснил, что при данной регулировке стволов наилучшая дистанция для поражения цели — тридцать ярдов. Увеличение расстояния вело к тому, что пули рассеивались самым непредсказуемым образом. Он знал, что должен стрелять только наверняка, а для этого нужно подойти как можно ближе. Лучше всего из-за орешника. Леон уже видел копошащихся в складках серой кожи волоклюев. Их было пять или шесть, этих маленьких, юрких желтых пташек с плоскими красными клювами, которыми они выклевывали клещей, блох и прочих кровососущих паразитов. Одна птичка забралась слону в ухо, и он раздраженно мотнул головой, прогоняя ее из чувствительного органа. Другие, обосновавшиеся на брюхе и в промежности великана, деловито занимались своим делом. И вдруг, заметив приближение человека, разом вспорхнули с боков и живота и уселись рядком вдоль хребта, глядя на чужака крохотными бусинками глаз.
Маниоро попытался предупредить Леона, однако подать голос не решился, а сам Леон, думавший лишь о том, чтобы подобраться поближе, не заметил отчаянных жестов масаи. До выбранного в качестве укрытия орешника оставалось не больше дюжины шагов, когда вся стайка волоклюев сорвалась со спины слона, громким чириканьем подавая сигнал опасности. Этот знак великан понял хорошо, потому что птицы были не только его грумами, но и стражами.
Вырваться из полусонного блаженства, набрать скорость — на все это хватило считанных мгновений. Слон еще не знал, откуда исходит опасность, он доверял птахам, а потому просто рванул вперед, уходя от охотника под углом в тридцать градусов. Не ожидавший такой быстроты и проворства от животного столь огромной массы, Леон на секунду опешил, но уже в следующий миг сорвался с места. Теперь все решало время. В спринте человек еще может соперничать со слоном, однако чем дальше, тем вернее преимущество будет переходить к четвероногому. На бегу Леон бросил взгляд на великана. Широкие, как паруса, уши были прижаты к черепу, открывая длинную вертикальную прорезь, голова при этом прыгала вверх-вниз при каждом шаге. Пронзительно пищали волоклюи. За спиной кричали что-то Лойкот и Маниоро. Все спуталось, смешалось, пришло в движение и сбивало с толку, а тем временем слон быстро уходил. Еще несколько шагов, и его будет не достать.
Леон остановился. Резко, словно налетел на столб. Он ничего не слышал и видел только одно: вертикальную щель на скачущей вверх-вниз голове. Приклад сам уперся в плечо, взгляд скользнул по сдвоенным стволам. Время замерло. Мир остановился, как бывает только во сне. С глаз будто спала пелена — зрение обострилось, словно заточенное алмазом. Он видел не только колышущуюся стену серой шкуры, не только распластанные уши — он видел то, что под ними. Мозг. Перси Филипс называл такое ощущение охотничьим глазом. Сейчас, когда охотничий глаз открылся у него самого, Леон проник им сквозь плоть и кости и мог в точности описать положение мозга, органа величиной с футбольный мяч, расположенного за вертикальной щелью ушного отверстия.
Ружье грохнуло, и даже яркое солнце не помешало увидеть вырвавшееся из ствола пламя. Странно, но Леон не сознавал, что спустил курок, и лишь слегка почувствовал отдачу, когда сила в пять тысяч фунтов двинула его в плечо. На зрении это никак не отразилось: он ясно видел, как пуля вошла в цель в двух дюймах позади ушной щели. Там, где и требовалось. Он видел, как мигнул и закрылся ближний к нему правый глаз, слышал, как пуля ударилась о кость — звук получился такой же, какой бывает, когда топор лесоруба вонзается в лиственницу. Наделенный даром охотничьего глаза, Леон представил, как эта самая пуля проходит кость и ткани и разрывает мозг.
Слон закинул голову, и длинные клыки на мгновение выставились в небо. Потом передние ноги подломились, и он тяжело рухнул на колени. От удара дрогнула земля. В воздух взметнулось облако пыли. Слон лежал на подломившихся передних ногах, словно приглашая себе на спину погонщика. Голову поддерживали уткнувшиеся в землю бивни. Невидящие глаза оставались открытыми. Хвост шевельнулся только раз. Эхо выстрела еще звенело у Леона в голове, но все вокруг затихло.
Даже мертвый слон убивает! — прозвучало в голове предупреждение Перси. — Не забывай про coup de grâce.[2] Леон снова поднял ружье, отыскал взглядом складку под мышкой. Еще один выстрел. Великан не вздрогнул, когда вторая пуля пробила сердце.
Леон медленно подошел к поверженному гиганту, протянул руку к неподвижному янтарному глазу, дотронулся подушечкой пальца. Глаз не мигнул. Ноги вдруг обмякли, как вареные спагетти. Он опустился на землю, прислонился к плечу мертвого зверя и закрыл глаза. Он ничего не чувствовал, как будто все эмоции выгорели, как будто внутри не осталось абсолютно ничего. Ни восторга, ни радости, ни сожаления или раскаяния из-за того, что от его руки погибло столь прекрасное существо. Это все придет потом. Пока была одна щемящая пустота — словно он только что отлюбил прекрасную женщину.
Оставалось только доставить добытую кость к железной дороге. Найти носильщиков Леон поручил Маниоро и Лойкоту. Искать их следовало в дальних деревнях, поскольку воины масаи посчитали бы такую работу недостойной себя. Следующие пять дней Леон и Ишмаэль провели вдвоем, держась на приличном расстоянии от разлагающейся, зловонной, раздувшейся груды плоти.
Ночи выдались беспокойные — гора мяса привлекала падальщиков, которые стекались к ней с наступлением темноты. Визжали и скулили шакалы, заливались мерзким хохотом гиены, и все выли, тявкали и дрались за каждый кусок. На третью ночь подошли львы, добавив к общей какофонии свой властный рев. Ишмаэль проводил темное время на дереве, где читал стихи из Корана и призывал Аллаха для защиты от «демонов».
На шестой день посыльные вернулись, приведя с собой носильщиков — несколько мужчин из племени луо, которых Маниоро нанял за десять шиллингов.
— Десять шиллингов в день каждому? — возмутился Леон.
Такое расточительство было ему не по карману — все его состояние едва превышало эту сумму.
— Нет, бвана, десять шиллингов на всех.
— То есть на всех шестерых по десять шиллингов в день?
Легче от такого расклада становилось не намного.
— Нет, бвана. Они несут бивни к железной дороге, и ты даешь на всех десять шиллингов. А сколько дней — это не важно.
Леон облегченно вздохнул.
— Маниоро, твоя мать может гордиться тобой. Ты — молодец.
Все вместе пошли к останкам. К тому времени от громадной туши уцелели только шкура да самые крупные кости — все остальное было съедено и растащено ночными гостями. Голова так и лежала, опираясь на бивни. Леон достал веревку, сделал петлю, накинул на клык, и носильщики налегли на канат. Как ни странно, бивень выскользнул без особого сопротивления. Поскольку немалая его часть находилась в черепе, оценить истинные размеры добычи удалось лишь теперь. Оба бивня положили рядышком на подстилку из свежих зеленых листьев. Их длина и поразительная симметрия впечатляли. В качестве измерительного инструмента Леон снова использовал стволы ружья. Длина правого составила одиннадцать с ладонью, левого — ровно одиннадцать футов.
Следуя указаниям Маниоро, носильщики срубили два длинных ствола акации и привязали к каждому по бивню. Потом две пары взяли два шеста и двинулись в сторону железной дороги. Оставшиеся не у дел потрусили следом, готовые при необходимости сменить уставших.
Права на бесплатный проезд, полагающийся военным, Леон больше не имел, а потому ждать идущего от озера Виктория ночного поезда решили на самом крутом участке, где дорога поднималась из долины. В этом месте даже составы со сдвоенными локомотивами замедляли ход почти до скорости пешехода. Под покровом темноты Леон и его команда вскарабкались по стальной лестнице на крышу товарного вагона. Носильщики передали им бивни и узел Ишмаэля, а Леон бросил старшему бригады полотняный кошелек с шиллингами. Счастливые луо прокричали «спасибо» и растаяли в темноте. Паровозы, натужно пыхтя, поползли вверх по склону. Вагон, на крыше которого устроились охотники, был заставлен корзинами с сушеной рыбой, но вонь ушла, как только состав набрал скорость.
Было еще темно, когда они сбросили бивни и багаж на землю и спрыгнули сами. Поезд сбавлял ход, подходя к станции Найроби.
Перси Филипс завтракал в палатке-столовой, когда команда Леона, сгибаясь под тяжестью груза, вступила на территорию Тандала-Кэмп.
— Вот так так! — Он поперхнулся кофе и вскочил, опрокинув стул. — Уж не твои ли?
— Один — мой, — с непроницаемым выражением ответил Леон. — Другой, к сожалению, ваш.
— Тащите их к весам, — распорядился Перси. — Посмотрим, что тут у нас.
К тому моменту, когда Леон положил на стропы меньший из бивней, у навеса собрался весь штат лагеря.
— Сто двадцать восемь фунтов, — объявил Перси. — Давай проверим второй.
Леон поднял бивень. Перси удивленно моргнул.
— Сто тридцать один фунт. — Голос его слегка дрогнул. Таких бивней в Тандала-Кэмп еще не приносили, но сообщать об этом юнцу он не собирался. С какой стати? Еще возомнит о себе невесть что. Перси почесал бороду и, распорядившись привязать оба бивня к машине, подмигнул Леону. — Ладно, парень, вези меня в клуб. Угощение за мной.
— А теперь рассказывай! — Перси пришлось повысить голос, чтобы перекрыть тарахтение мотора. Неловко переваливаясь и подскакивая, «воксхолл» тащился по дороге к клубу. — С самого начала. Ничего не упускай. Ты сколькими выстрелами его положил?
— Это не начало, сэр, — заметил Леон.
— Начнем с этого. Потом отступишь. Итак, сколько раз стрелял?
— Один. Потом, правда, вспомнил ваш совет и пустил еще пулю в сердце.
Перси одобрительно кивнул:
— Хорошо. Теперь все остальное.
Рассказывал новичок занимательно. Перси поймал себя на том, что слушает его с интересом, хотя, казалось бы, что может быть интересного в том, что знаешь досконально и сам пережил сотню раз? Одна из важнейших обязанностей белого охотника — развлекать клиентов. Они ведь хотят не только подстрелить зверя: эти люди платят огромные деньги, чтобы стать участниками незабываемого приключения, им хочется вырваться из привычной, однообразной городской жизни и пусть ненадолго вернуться к истокам, к первобытному, полудикому существованию — под руководством человека, на которого можно положиться, которому можно довериться и который достоин восхищения. Перси знавал многих парней, которые, будучи знатоками дикой природы, обладая всеми навыками профессионала, не умели ни сопереживать, ни располагать к себе, ни льстить, ни обольщать. Они были угрюмы, немногословны и скучны. Понимая волшебный мир буша, они не умели объяснить его другим. Клиенты к ним не возвращались. Их имена не звучали во дворцах Европы и закрытых клубах Лондона, Нью-Йорка и Берлина. Никто не становился к ним в очередь, никто не нуждался в их услугах.
Этот парень не из их числа. Исполнительный, старательный, энергичный, живой. Скромный, обаятельный, тактичный. Бойкий на язык. Умеющий излагать мысль. Да еще со своеобразным чувством юмора. К тому же симпатичный. Людям такие нравятся. Перси улыбнулся про себя. Черт, он даже мне нравится.