Вот такой он странный, этот квантовый мир.
Как было хорошо раньше! Мир был твердым, конкретным и предсказуемым. Формулы все описывали вполне определенно. А теперь формулы выдавали вместо конкретного ответа только вероятность его получения. То есть с такой-то вероятностью электрон окажется тут. А с такой-то — вот здесь. Словно он имел свободу выбора! Это позже привело даже к спекуляциям на тему: а не имеет ли электрон действительно какого-то элементарного сознания?
Состояние системы (частицы) описывалось так называемой волновой функцией. И согласно этой формуле, до проведения измерения частица одновременно могла находиться в разных местах, причем в довольно большой области пространства. Условно говоря, с вероятностью 50% слева от наблюдателя и с такой же вероятностью справа от него. И только опыт, то есть проведенный замер, давал конкретный результат — частица оказывалась либо слева, либо справа.
Это мгновенное схлопывание частицы из виртуального облака в материальную точку назвали редукцией, или коллапсом волновой функции.
Получалось странно — словно частицы в микромире сами «не знали», где они находятся и в каком состоянии. Положение можно было узнать, только «задав вопрос», то есть проведя эксперимент. Внутренне физики долго не могли с этим согласиться и спорили, действительно ли у частицы нет никаких определенных характеристик, пока мы не провели опыт, или же они есть, но просто нам неизвестны. Вся прежняя история науки говорила за второй вариант. Но верным оказался первый, каким бы абсурдным он ни казался: пока не задан вопрос, пока не произведено измерение, частица находится везде и нигде конкретно — в так называемой суперпозиции.
Этот факт ввел в физику проблему сознания, мощно двинув ее в сторону философии.
— А при чем тут сознание? — спросит внимательный читатель.
А при том, что физическая установка, производящая замер, тоже состоит из микрочастиц. То есть ее состояние можно описать той же волновой функцией, включив в описываемую систему установку. Но человек тоже состоит из частиц. Световая волна попадает ему в глаз, затем в виде электросигнала бежит по зрительному нерву, возбуждает каскады биохимических реакций в зрительном отделе. И все это можно включить в математическое описание физической системы, в волновую функцию, в которой теперь будет и установка в двух состояниях (показывает, что частица слева, и показывает, что частица справа), и физический наблюдатель в двух состояниях (видит, что частица справа, и видит, что она слева). Волновая функция с ее двойственностью пока сохраняется неизменной. Ее коллапс происходит только в тот момент, когда сознание делает выбор — слева частица или справа. Вот тогда мир становится конкретным и классическим. Решение принято!
Но сознание не есть материя, хотя на материи и базируется. Оно идеально. Материалистической философии это было давно известно, и все получившие высшее и даже среднее образование в советских вузах и школах это проходили на уроках истмата и обществоведения. Таким бразом, идеальное, выйдя из мрачной комнаты философии, постучалось в светлый зал физики.
А биологи, наверное, хихикали, наблюдая за этим, поскольку понимали, что наше сознание, каким бы идеальным его ни представляли философы, весьма животно. Потому что базируется на грубой обезьяньей материи. Оно формируется потребностями вида и способами его отражения реальности. Для нас, например, главное — зрение; обоняние же не несет такой важной нагрузки, как для собак. Это очень важно отметить, поскольку сознание формируется ощущениями. Будь мы дельфинами, у которых есть акустическое зрение, мы воспринимали бы окружающий мир совершенно по-другому. Другим сознанием.
Впрочем, отвлекаться на философско-биологические мудрствования не станем, а просто констатируем: переход от классической определенной физики к физике квантовой и неопределенной дался физикам нелегко. Потребовалась смена поколений для привыкания.
Нечто подобное случилось и в экономике, только позже. Не так давно экономика из классической стала превращаться в неклассическую. Если раньше экономическими атомами были, как я уже писал, рациональные частицы — идеализированные люди, обладающие всей полнотой информации о товаре и стремящиеся к максимизации прибыли, — то последние десятилетия основательно расшатали эту веру.
Эйнштейном от экономики выступил психолог и математик по образованию Даниел Канеман, который в семидесятые годы прошлого века провел серию экспериментов, послуживших для экономики аналогом экспериментов по фотоэффекту в физике, за которые Эйнштейн в свое время получил Нобелевскую премию. Канеман тоже ее получил.
Эксперименты Канемана показали, что «частицы экономики», ранее считавшиеся «чисто конкретными», оказались весьма «размазанными». Их действия математической логике не поддавались. А поддавались логике обезьяньей, точнее — животной. Например, один и тот же предмет с одинаковой стоимостью, выраженной в долларах, люди субъективно оценивали по-разному: дешевле, если предмет им дарили, и дороже, если приходилось отрывать его от себя и дарить кому-то. Поэтому, продавая свою вещь, люди часто выставляют на первых порах цену, явно завышенную, нерыночную, потому что они любят свою вещь и к ней привыкли.
Если опять-таки речь шла об одинаковой сумме, люди больше боялись потерять ее, чем приобрести такую же сумму, рискнув. Отсюда, кстати, и пословицы типа «от добра добра не ищут» и «лучше синица в руках, чем журавль в небе». Скорее всего, это лишь следствие общефизических законов сохранения на психологическом уровне. Зверь консервативен. Сегодня выжил, и слава богу. Поэтому он ценит то, что имеет, больше, чем то, что может получить.
Короче говоря, показав в серии экспериментов «неправильность» человеческих решений и экономических оценок, Канеман начал описывать это математически. Результатом и стала та самая нобелевка, приняв решение о вручении которой, Нобелевский комитет констатировал: Канеман «с достаточным основанием поставил под вопрос практическую ценность фундаментальных постулатов экономической теории».
Выяснилось, что люди порой принимают решения «неклассически», базируясь на информации посторонней, не имеющей никакого отношения к чисто экономическому процессу. И поскольку мозг — это «аналитическая железа» для поиска закономерностей, люди довольно часто склонны находить закономерности даже там, где их нет. И, руководствуясь этим, действуют.
Эмоциональных помех в принятии экономических решений оказалось так много, что коллега Канемана, экономист Вашингтонского университета Дэвид Левин, сказал: «Кажется, рациональный homo economicus умер печальной смертью, а экономика перешла к признанию имманентной иррациональности человеческого рода».
В качестве примера такой животной иррациональности Канеман приводил следующий пример: если вам нужно, чтобы в ящик для сбора благотворительных пожертвований люди бросали больше монет, повесьте над ящиком плакат с лицом человека, который смотрит прямо на потенциального жертвователя. Эти надзирающие глаза повысят собираемость. Почему?
Потому что человек ведет себя более нормативно, то есть в соответствии со стадными представлениями о правильности, когда за ним наблюдают. В данном случае наблюдение фиктивно, но подсознанием чужой взгляд отмечается. И если критичность сознаниия, которое может снивелировать магическое действие плакатных глаз, отвлечь чтением какого-нибудь текста, это будет только на пользу собираемости. А в классической экономической теории наполняемость ящика должна меняться не от вида картинки перед ящиком, а, например, от размера запрашиваемой суммы или цели сбора.
Собственно говоря, подобными приемами уже давно на практике пользовались рекламщики, но для серьезной экономики подобные кунштюки были в новинку. Пришлось углубляться в психологию того зверя, от которого мы произошли. И думать: отчего рекламщики тратятся на имиджевую рекламу бренда, за которой порой не стоит никакой конкретный товар, а лишь группа товаров или услуг? А для того, чтобы в магазине товар с этим брендом выглядел знакомым. Потому что в животном мире знакомый, который не сожрал тебя, не укусил и не ужалил, нестрашный. То есть безопасный. Привычный. Такой, которому можно доверять[7].
Еще одним примером, который приводил Канеман, говоря о способах управления людьми, был пример со страхом смерти. Если людям напомнить о том, что они смертны, они становятся более послушными. Недаром все религии эксплуатируют именно страх смерти, обещая за хорошее поведение тут вечную жизнь там. И одной из главных религий, которая постоянно демонстрирует своим клиентам символ смерти, да еще мучительной, является христианство. С точки зрения возможности зомбирования толпы это очень правильно — держать в страхе, пугать трупом и называть рабами.
Решения человек принимает, руководствуясь параллельно двумя системами — разумом, живущим на высшем этаже мозга, и инстинктами, обитающими в темных подвальных глубинах. И не всегда можно сказать, какая система приняла то или иное решение. Решение человек может принять разумом, проведя на бумажке подсчеты выгодности, а может эмоционально, а разум уже постфактум придумает объяснение тому, что решило тело.
За большинство людей в большинстве жизненных ситуаций решение принимает тело, а разум только машет рукой и говорит: «Ну ладно!» И заметает следы каким-нибудь объяснением.
«Ладно, с понедельника начнем!» — говорит разум телу, понимая, что зарядка — залог здоровья.
«Ну, сегодня праздник, — говорит в наступивший понедельник кто-то внутри человека. — А завтра с похмелья будет трудно. Начнем со следующего понедельника».
Кто это сказал? Это разум проштамповал своей печатью решение, принятое телом.
То же самое касается и решения умственных задач. Человек к ним не очень склонен. Дети не любят ходить в школу и напрягать мозг, потому что, как мы знаем, процесс мышления чрезвычайно энергозатратен, отнимает до четверти ресурсов, и потому тело неохотно идет на такое роскошество, приберегая силы на сон.
Отмечая нашу животную любовь к окситоцину и коммуникации, Канеман в интервью одному немецкому журналу как-то сказал, что 80% вкладчиков пользуются услугами брокеров и финансовых аналитиков, чтобы играть на фондовом рынке. И не преуспевают! А вот 20% тупо вкладывают деньги в паевые фонды «с постоянным биржевым индексом без всякого вмешательства даровитых финансовых аналитиков.» И оказываются в выигрыше — хотя бы за счет того, что не платят аналитикам. Однако инстинктивно люди тянутся к общению, любят слушать других людей и даже не затрудняются снимать с ушей лапшу.
Кроме того, люди порой выносят важные решения под влиянием случайных помех. И при одних и тех же начальных данных могут вынести совершенно разные решения просто оттого, что рядом птичка пролетела или из-за тучи вышло солнышко.
Неожиданно выяснилось, что люди, оказывается, вовсе не заточены зарабатывать все больше и больше, исходя из постулата «чем больше денег, тем лучше». Замеры счастья и удовлетворенности жизнью показали, что счастье зависит от денег только в области от нищенского нуля до некоторого значения, разного в разных странах и зависящего от уровня жизни в стране. Дальнейший рост доходов уже не влияет на ощущение счастья, происходит физиологическое насыщение. Просто потому, что человек не может вырабатывать эндогенных наркотиков больше, чем способен его организм. А деньги просто выводят его в режим «максимально-оптимального» функционирования.
Короче говоря, возникновение и бурный рост подобного рода психологических исследований в экономике привели экономистов к пониманию: черт подери, люди из-за своего несовершенства часто действуют вопреки своим интересам! И приведенный выше пример с неделанием зарядки в очередной понедельник — лишь малая крошечка того, как губят себя люди! Они вредят своему здоровью, принимая наркотики, хотя это совсем нерационально, так как, будучи в здоровом состоянии, они прожили бы дольше и заработали больше денег! Они вредят своему здоровью, кушая жирное, соленое, копченое, острое, сладкое. Хотя, если бы воздержались от всего этого, опять-таки прожили бы на 7–10 лет дольше и, значит, заработали бы больше бабла!
Люди несут свои деньги в финансовые пирамиды. Люди проигрываются в казино и на скачках. Люди покупают лотерейные билеты, пытаясь бессмысленными тратами поправить свое бедственное положение. Люди совершают ненужные покупки. Люди влезают в кредиты, которые потом отдать не могут. Это все — нерационально! А рационально только ходить на работу и зарабатывать очки в виде денег. Кто больше в течение жизни насобирал, тот победитель! А эти животные только и знают, что себе вредить!
Давайте их принуждать!..
Мы им запретим получать удовольствие от наркотиков. Мы их отучим курить. Мы запретим сливочное масло, потом что в нем холестерин. Мы под дулом пистолета будем выгонять их промозглым утром на зарядку. Мы отнимем у них детей, потому что всю работу должны делать специалисты, а не дилетанты, в том числе и работу по воспитанию… Мы сделаем этих тварей счастливыми! Ну или хотя бы правильными.
Вот только правильными в соответствии с пониманием кого? А судьи кто? И можно ли доверять этим пастырям, ведь они обладают всеми теми же недостатками, которыми обладает и заботливо опекаемое ими стадо.
Государства, в особенности с левым уклоном, всегда любили порулить гражданами — ради их блага, разумеется! И появление в экономике новых неклассических веяний как бы дало левым либералам в руки научное объяснение: «Смотрите, люди, оказывается, сами не знают, чего хотят, действуют во вред себе! Они как дети! Ну мы им щас поможем».
А для этого давайте так настроим экономику, чтобы люди меньше вредного делали и больше полезного! Полезные отруби ели вместо вкусной колбасы! Можно еще поднять акцизы на «вредные» товары. Или что-нибудь запретить. Наказать. Оштрафовать.
Однако попытка поуправлять экономикой всегда приводит к одному — ее стагнации, или схлопыванию.
Экономика животна и потому жива. Она такова, каковы ее «атомы». Эти атомы имеют свободу воли, а иногда даже кажется, что и сознание! Они ведут себя неправильно и порой непредсказуемо. То есть вероятностно мы еще можем чего-то предсказать, но где, в какой экономической ситуации окажется частица в такой-то момент, мы не знаем. И узнать это можем только после «замера». Вот купил человек вещь — произошла редукция «экономической функции». А до того как он не отдал деньги и напряженно размышляет, стоя у прилавка, вся экономика, замерев в ожидании, находится в суперпозиции.
Если мы начнем сжимать экономику директивно, подталкивая решение человека, фатализируя его, мы эту самую экономику заузим. Или схлопнем, как схлопнулась экономика СССР, которую всю сплошь пытались сделать детерминированной, предопределенной, просчитанной. Фатальной. Каковой она и оказалась.
Да, люди порой действуют во вред себе. Но кто определяет пользу? И почему одни должны определять, что делать другим? Разве они сами без греха?.. Не все, однако, это понимают даже среди экономических «теоретиков подталкивания»! В постклассическую экономику, которая пытается разобраться с «неправильными» людьми, двумя экономистами (фон Венсакер и Роберт Поллак) были даже введены такие термины как «эндогенные предпочтения» человека и «экзогенные». Эндогенные — это предпочтения и желания как бы внутреннего происхождения. А экзогенные — как бы внешнего, сформированные рекламой, например.
И вот, основываясь на этом условном делении (условном, потому что экзогенные предпочтения все равно формируются внутри человека), некоторые мыслители пустились в рассуждения: коли на человека можно влиять так, что он сам того не замечает, но совершает при этом акт покупки, давайте для его же пользы будем этим незаметно рулить.
В работе «Поведенческая экономика и новый патернализм» Р.И. Капелюшников со ссылкой на американских экономистов[8] приводит следующий пример.
Представьте себе столовую, где люди двигаются с подносами мимо витрин с тарелками. Выбор очень богат, тарелок и тарелочек чрезвычайно много. Как известно, люди более внимательно рассматривают первые предъявляемые предметы. Затем, если предметов много, они утомляются, внимание рассеивается. Короче говоря, те блюда, которые стоят в начале, разбираются посетителями наиболее охотно. Что бы вы там ни ставили, это будет расходиться лучше.
При этом известно, что жирная и сладкая пища людям вредна. Так, может быть, владельцу заведения стоит располагать ее в конце — тогда ее будут меньше брать и меньше вредить своему здоровью? Все равно же это людьми не осознается и обманом потому считаться не может! Владелец столовой, если он сознательный, может сделать так по своей воле. Или его можно заставить делать так законодательно.
Допустим, владелец заведения никем не принуждается, а действует самостоятельно, из лучших интересов и большой любви к людям. Тогда мы увидим, что посетители будут налегать на те блюда, которые владелец считает более здоровыми для них. Если он полагает, например, что мясо вредно, он его спрячет подальше. Если он прочитал где-то в «желтой прессе», что молоко взрослым вредно, он задвинет и молоко.
В такой ситуации никакой разницы между личными запретами хозяина и запретами какого-нибудь чиновника, который расписал циркуляр по правильному расположению продуктов, нет — в обоих случаях кто-то решает за потребителя.
— Но ведь за потребителя решат в любом случае! — скажет внимательный читатель. — Ведь все равно же как-то располагать тарелки на витринах придется! В случайном порядке предлагаете ставить тарелки, по таблице случайных чисел? Пусть уж лучше с пользой для людского здоровья в соответствии с чьим-либо пониманием о пользе…