Избежать скандала не получилось. Несколько месяцев, держа отца с молчаливого согласия матери в полнейшем неведении, Лени четырежды в неделю посещала школу танцев. Она делала большие успехи, и однажды ей представился случай попробовать свои силы на настоящей сцене, заменив заболевшую танцовщицу. Успех был оглушительный, но среди публики случайно оказался один из близких друзей отца. На следующий день он не преминул поздравить Альберта с удачным выступлением дочери.
Ярость отца была неописуемой. Он замкнулся в себе, перестал разговаривать с женой и дочерью, а потом нанял адвокатов по разводам. Лени пыталась что-то предпринять, уговорить отца не разводиться, клялась, что забудет о сцене, но единственное, что услышала в ответ, это: «Поедешь в пансион в Тале. Решение окончательное».
Альберт выбрал лучший, по его мнению, пансион для девушек «Ломанн» и весной 1919 года лично отвез дочь в Таль. Он пообщался с владелицей пансиона фройляйн Ломанн, попросив ее отнестись к Лени «со всей строгостью» и прежде всего «не поддерживать ее стремления стать актрисой или танцовщицей». Отцу не пришло в голову, что в подобных заведениях для развлечения учениц предусматривались драматические постановки и даже обучение танцам.
Лени пробыла в пансионе фройляйн Ломанн год. А по окончании этого года решилась снова пойти на хитрость. Зная тайное желание Альберта видеть дочь у себя в конторе в качестве личного секретаря и доверенного лица, Лени сообщила ему о своей готовности пойти на эту жертву. В тайной надежде, что впоследствии отец, смягчившись, разрешит ей заниматься танцами для собственного удовольствия, не думая о сцене. Так оно и случилось.
В короткий срок овладев пишущей машинкой, стенографией и бухгалтерией, девушка приступила к работе. Отец был доволен. Лени тоже, поскольку — теперь уже с родительского благословения — получила возможность трижды в неделю посещать уроки танцев.
Так продолжалось около года, но потом на горизонте снова начали сгущаться тучи. Отец опять замкнулся и перестал разговаривать с семьей. А потом однажды взорвался: «Я знаю, что ты все-таки собралась на сцену! Ты никогда и не думала сдерживать свое обещание! У меня больше нет дочери!» Делать ничего не оставалось — в тот же вечер Лени собрала вещи и ушла из дома.
Следующий разговор с отцом получился не из легких: Альберт Рифеншталь, хотя и поостыл слегка, но так и не простил дочь. В конце концов, ради жены он согласился отдать Лени в профессиональную танцевальную школу: «У тебя нет таланта, и тебе никогда не подняться выше среднего уровня. Но ты получишь первоклассное образование. Что из этого выйдет — посмотрим».
Отец отвел Лени к лучшему балетному педагогу, которого только смог отыскать; им оказалась известная русская балерина Евгения Эдуардова. Лени было девятнадцать лет. Большинство учениц госпожи Эдуардовой начинали обучение в пять-шесть. Для девушки это означало лишь одно: она должна утроить усилия. Одновременно с этим Лени изучала характерный танец у другого известного берлинского педагога — Ютты Кламт.
Занятия в танцевальной и балетной школах стали смыслом жизни для Лени, но, как и в детстве, ее снова начали преследовать неудачи. За два года она трижды ломала ногу, и занятия прерывались. Иногда — на довольно длительное время.
В 1923 году Лени исполнился двадцать один год, она стала совершеннолетней, ознаменовав это помолвкой с теннисистом Отто Фроитцгеймом, с которым она неоднократно встречалась раньше на теннисном корте и который стал ее первым мужчиной.
Отношения с Фроитцгеймом у Лени не сложились: Отто вел себя, как она считала, не по-мужски, постоянно предъявлял какие-то претензии, скандалил, изменял ей. Но самое главное — он пытался переломить ее характер, а этого Лени Рифеншталь не прощала никому. В конце концов через несколько лет они расстались, так и не став супругами.
Первое сольное выступление юной танцовщицы Лени Рифеншталь состоялось 23 октября 1923 года в Мюнхене. Вечер организовал и оплатил известный немецкий продюсер Гарри Зокаль, с которым девушка познакомилась еще в 1919 году и с тех пор они изредка поддерживали отношения. Это было «пробное» выступление перед «настоящим» — берлинским. Оно должно было состояться спустя четыре дня, и в его организации — о чудо! — принимал непосредственное и весьма деятельное участие Альберт Рифеншталь.
Мюнхен встретил Лени полупустым залом, что было совсем не удивительно, если учесть совершенную «нераскрученность» выступавшей. Однако газеты на следующий день отнеслись к танцовщице весьма благосклонно.
В Берлине 27 октября публики было не в пример больше. Лени явно была в ударе: «На этот раз следовало доказать отцу, что никакого другого пути у меня просто нет. Я танцевала только для него одного, выкладываясь полностью, словно речь шла о жизни и смерти». И Альберт сменил гнев на милость. За кулисами, уже когда отшумел шквал аплодисментов, он обнял дочь и произнес фразу, которую Лени ждала от него много лет: «Теперь я в тебя верю!»
И снова пресса — на этот раз берлинская — была в восторге. На Лени посыпались предложения одно за другим. Она танцевала в Немецком и Камерном театрах в Берлине, потом во Франкфурте, Лейпциге, Дюссельдорфе, Кёльне, Дрездене, Цюрихе, Париже, Лондоне… И везде ей сопутствовал успех и у публики, и у прессы. Каждое выступление приносило танцовщице от пятисот до тысячи рейхсмарок — немалые по тем временам деньги. (Шел 1924 год, страна только-только начала оправляться от финансового кризиса и ужасающей инфляции, когда старые марки на новые меняли по фантастическому курсу: один триллион — к одной.)
Кроме «танцевальных» ангажементов совершенно логично стали поступать предложения о съемках в кино. Самое лестное из этих предложений — от киностудии UFA и режиссера Артура Робисона — сулило ей главную роль в фильме «Пьетро-корсар» и тридцать тысяч рейхсмарок гонорара. От подобных предложений просто так не отказываются: Лени приняла участие в пробах, они понравились и режиссеру, и продюсерам фильма. Но после нескольких недель тяжелых раздумий фройляйн Рифеншталь ответила киностудии твердым «нет», выбрав для себя карьеру танцовщицы.
Сложись обстоятельства несколько иначе, и сегодня имя Лени Рифеншталь, может статься, стояло бы в одном ряду с такими именами, как Айседора Дункан или Анна Павлова. Но судьба распорядилась иначе: на гастролях в Праге Лени получила травму колена и вынуждена была в конечном итоге навсегда оставить карьеру. Делать было нечего, пришлось идти в кинематограф.
В июне 1924 года Лени случайно увидела только что вышедший фильм Арнольда Фанка «Гора судьбы» и познакомилась с актером Луисом Тренкером, исполнявшим в нем главную роль. Естественно, девушка попыталась через это знакомство наладить связи с режиссером, но неудачно — Тренкер был не в восторге от того, что какая-то неизвестная ему юная особа оказалась настолько нетактичной. Встреча с Фанком произошла лишь в сентябре.
Известный режиссер «горных» фильмов Арнольд Фанк внимательно выслушал настойчивую фройляйн и, оставив адрес, попросил прислать ему газетные статьи о ее вечерах танца. Лени поняла, что ее детская мечта стать актрисой наконец может обрести плоть.
В следующий раз Лени с режиссером встретились в больнице. Девушка легла на операцию на травмированном колене, а Фанк принес ей сценарий своего нового фильма «Святая гора», написанный, если верить «Мемуарам» Рифеншталь, специально для нее. Через три месяца, когда Лени снова смогла встать на обе ноги, провели пробы, и в качестве рождественского подарка юная дебютантка получила договор с гонораром звезды — двадцать тысяч рейхсмарок.
«Святая гора» полностью снималась на натуре. Съемки были рассчитаны на три месяца, но из-за стечения обстоятельств продлились два года. Эти съемки принесли немало сюрпризов как Лени, совершенно неискушенной в кинематографическом процессе, так и гораздо более опытным ее товарищам. Сначала, учась кататься на лыжах, сломала ногу сама Лени, потом, при тех же обстоятельствах, еще двое актеров, без которых фильм нельзя было снимать, и, наконец, повредил спину оператор Ганс Шнеебергер. Долгое время съемкам препятствовала плохая погода. Да и солнце, которое иногда проглядывало из-за туч, словно издевалось над группой, не только не помогая, но даже мешая съемочному процессу, хотя Фанк славился своей способностью использовать освещение лишь во благо фильму.
В конце концов киностудия решила свернуть проект. Арнольд Фанк отправился в Берлин, в UFA, убеждать кинематографических боссов в неправильности их решения. И как раз в это время установилась погода, при которой съемки могли продолжаться. На свой страх и риск Лени отсняла и отослала в Берлин 600 метров пленки. В кинокомпании остались в восторге от материала. Фильм решено было продолжать, и в 1926 году «Святая гора» увидела свет.
В конце концов киностудия решила свернуть проект. Арнольд Фанк отправился в Берлин, в UFA, убеждать кинематографических боссов в неправильности их решения. И как раз в это время установилась погода, при которой съемки могли продолжаться. На свой страх и риск Лени отсняла и отослала в Берлин 600 метров пленки. В кинокомпании остались в восторге от материала. Фильм решено было продолжать, и в 1926 году «Святая гора» увидела свет.
Попав в кино, Лени поняла, что весь ее предыдущий опыт спортивной жизни совершенно неприменим к настоящему времени. Ей пришлось учиться стоять на горных лыжах (в 1920-х годах этот вид спорта не был так распространен, как сегодня), ходить по скалам, работать с веревкой (а как еще можно было преодолевать многочисленные ледопады и трещины на подступах к натурным съемочным площадкам в фильме про горы).
После «Святой горы» был «Большой прыжок», а потом «Белый ад Пиц-Палю», «Бури над Монбланом», «Судьба Габсбургов». И везде танцевальный и спортивные таланты Лени находили свое применение. Постепенно она набиралась опыта не только как актриса, но и как режиссер, оператор, монтажер, администратор — съемочные группы у Фанка были маленькие, всем приходилось выполнять множество обязанностей, помимо своих собственных. Лени впитывала новые знания и навыки, словно губка. Ей было интересно в съемочном процессе абсолютно все.
Несколько лет, проведенных в работе с Фанком, принесли Лени Рифеншталь и еще кое-что, кроме опыта и гонораров. На съемках «Святой горы» она очень сблизилась с оператором Гансом Шнеебергером. Некоторое время они жили вместе — в своих «Мемуарах» Рифеншталь описывает это время как один из самых светлых периодов в своей жизни. Но в один совсем не прекрасный день все рухнуло. Шнеебергер сообщил, что встретил другую женщину и больше не хочет видеть Лени.
Первой режиссерской работой Лени Рифеншталь стал фильм «Голубой свет» — сказочная, отчаянно фантастическая, аллегорическая история о девушке, которую не принимают соплеменники только за то, что она лучше, чище и нравственнее их. За то, что она может добраться по отвесной скале до хрустального грота с голубым светом — туда, куда не могут попасть самые сильные парни. Лени долго вынашивала этот сценарий, ждала, пока идея полностью сформируется в голове, пока зрительные образы не станут реальными — процесс захватил ее настолько, что ни о чем другом думать она не могла. Потом она за несколько дней написала восемнадцатистраничный синопсис нового фильма. Главную героиню — Юнту — она наделила своими собственными чертами: сильной волей, целеустремленностью, презрением к опасностям и препятствиям, верой в свои силы. Она сразу поняла: лучше ее никто эту роль сыграть не в состоянии.
Лени была очень горда этой своей работой. Она показала сценарий друзьям-кинематографистам. Гарри Зокаль посчитал историю скучной. Фанк доходчиво объяснил ей, что снимать на натуре это нельзя. Нужно строить большие дорогостоящие декорации, а на это никто в настоящих условиях не пойдет. Но Лени была несгибаема: она будет снимать этот фильм на натуре. Не беда, что «на пленке скала всегда будет выглядеть скалой, а не скалой-аллегорией» — она замаскирует ее клубами дыма (так появился первый спецэффект в истории кино), это только добавит некий мистический подтекст. Луна, горы и лес — вот все, что ей требовалось. И еще деньги.
С деньгами было хуже всего. По предварительным расчетам на съемки требовалось 90 000 рейхсмарок. Такой суммы у Лени не было, и ей пришлось продать фамильные украшения, заложить квартиру и даже сняться — исключительно из-за двадцатитысячного гонорара — в новой картине Арнольда Фанка «Белое безумие». Практически вся съемочная группа, очарованная такой самоотверженностью, согласилась работать бесплатно. Киностудия Geyer-Werke пообещала Лени безвозмездно выделить монтажную с ассистентом, а компания AGFA разработала по ее заказу специальную кинопленку, которая и поныне пользуется спросом у кинематографистов. За прекрасную идею AGFA предоставила новую пленку для съемок, не потребовав денег.
В самом начале лета 1931 года Лени открыла собственную кинокомпанию.
Съемки проходили в Тессине и Доломитовых Альпах. Увидев в Берлине отснятый Лени на пробу материал, свои услуги по частичному финансированию картины предложил Гарри Зокаль. Делать было нечего, пришлось соглашаться. Постепенно, прямо на месте, набирались актеры на второстепенные роли — в основном местные крестьяне, не имевшие ни малейшего понятия о кинематографе. Но для Лени естественность и колорит были превыше профессионализма актеров.
Когда съемки были закончены, Лени пришлось обратиться к своему старому знакомому — Арнольду Фанку, — поскольку она прекрасно понимала, что сама смонтировать его не в состоянии. Но Фанк вместо того, чтобы помочь, смонтировал картину по своему усмотрению, не ставя в известность Лени. В результате этот вариант отправился в мусорную корзину, а Рифеншталь пришлось осваивать новую профессию. Она смонтировала фильм заново. В результате 24 марта 1932 года во Дворце UFA состоялась премьера «Голубого света». Такого, каким мы его знаем сегодня.
Несколько месяцев спустя, после первого показа «Голубого света» в Париже, Лондоне и Венеции (в Париже фильм не сходил с экранов 14, в Лондоне — 16 месяцев, а на венецианском биеннале картина получила серебряную медаль), в судьбе Рифеншталь случилась судьбоносная встреча, о которой она впоследствии будет очень жалеть.
Было начало 1932 года. Все только и говорили, что о новой фигуре на политическом небосклоне Германии — Адольфе Гитлере, сорокадвухлетнем лидере партии национал-социалистов, быстро набиравшей силу. Газеты пестрели его фотографиями, обыватели спорили, кто он — спаситель, пришедший на помощь своему народу, или маньяк, не имеющий права на существование. Ничего не знала о Гитлере лишь Лени. Она никогда не интересовалась политикой — кино слишком занимало ее мысли, чтобы думать еще о чем-то. Однажды, услышав, что Гитлер собирается выступать в берлинском Дворце спорта с речью, Рифеншталь решила сходить посмотреть на этого человека и составить о нем собственное мнение. А 18 мая она написала ему письмо: «Уважаемый господин Гитлер, недавно я впервые в жизни посетила политическое собрание. Вы выступали с речью во Дворце спорта. Должна признаться, что и Вы, и энтузиазм слушателей произвели на меня большое впечатление. Мне бы хотелось лично познакомиться с Вами… Ответу от Вас я была бы очень рада. Вас приветствует Ваша Лени Рифеншталь».
Ответ не заставил себя ждать: через несколько дней Лени позвонил адъютант фюрера Вильгельм Брукнер и сообщил, что Гитлер готов дать фройляйн Рифеншталь аудиенцию. На следующий день Лени должна была вылететь в Гренландию на съемки в новом фильме Арнольда Фанка, но от таких предложений, как это, не отказываются.
Они встретились 22 мая 1932 года, и выяснилось, что политику и актрисе есть о чем поговорить. Гитлер признался, что видел ее «Голубой свет» и что «самое прекрасное, что он когда-либо видел в кино, это танец у моря» в этом фильме. Похвала очень польстила Лени. И вот тут-то, воспользовавшись моментом, Гитлер предложил ей сделать фильм о нем, если он когда-нибудь придет к власти. Рифеншталь, только что отклонившая заманчивое предложение Ватикана о съемках фильма о католической церкви, колебалась. Она не ответила ни да, ни нет. Не потому, что не разделяла взглядов фюрера — его расистские идеи вызывали в ней отвращение, но социалистические планы — например, уничтожение безработицы, которая к тому времени охватила страну (в Германии в 1932 году насчитывалось свыше шести миллионов безработных), — были ей, как и всем остальным в стране в это время, очень близки. Просто ей нужно было самой прийти к теме фильма, она не могла работать по заказу.
В последующие годы Лени неоднократно встречалась с фюрером, бывала на приемах, устраиваемых фрау Геббельс, познакомилась с Германом Герингом и прочими представителями верхушки национал-социалистической партии. Постепенно ее отношения с ними стали напоминать нечто вроде дружбы. С одной стороны, в своих «Мемуарах» она говорила: «У меня было чувство, что меня пытаются втянуть в какие-то политические игры». С другой стороны, там же описывала Гитлера: «Мне еще не доводилось встречаться с человеком, который бы обладал такой силой убеждения и мог оказывать на людей такое влияние». Рифеншталь тоже поддалась гипнотическому влиянию фюрера.
Лени никогда не испытывала недостатка в мужском внимании. Маленькая, хрупкая — она вызывала желание защитить, а тонкие правильные черты ее лица привлекали представителей противоположного пола с самой ранней ее юности. Сначала одноклассники и друзья, потом актеры, режиссеры, кинооператоры и продюсеры — в нее влюблялись все, особенно узнав ее поближе, пообщавшись, прочувствовав на себе силу ее характера. Адольф Гитлер и Йозеф Геббельс тоже были мужчинами, и они не стали исключением. Другое дело, что сама Лени с большой осторожностью относилась к фюреру, а Геббельса — особенно из-за его навязчивости — терпеть не могла.