Потом я осознала, что слышу звук двигателей, причем такой, какой бывает в последние мгновения перед прыжком.
Искины не совершают прыжков самостоятельно. Повернув голову, я взглянула на часы. Мы вернулись к корабельному, то есть андикварскому, времени. Пятнадцать часов сорок пять минут: для меня, однако, это была середина ночи. До запланированного перехода оставалось два часа.
– Белль, в чем дело? – поинтересовалась я.
– Не знаю, Чейз. – Она появилась в изножье моей кровати, в своей рабочей форме «Белль-Мари».
– Задержи прыжок.
– Похоже, модуль перемещения мне не подчиняется.
Имелись в виду квантовые двигатели, которые все разгонялись. Им еще не хватало заряда, чтобы достичь Окраины, но ничто не мешало им зашвырнуть нас невесть куда. Выбор был не слишком широкий.
– Попробуй еще раз, Белль. Задержи прыжок.
– Прости, Чейз, но я не могу этого сделать.
К тому времени я уже выбралась из спального мешка и метнулась в коридор. Отчаянно заколотив в дверь Алекса, я ворвалась в его каюту. Он проснулся не сразу.
– Сейчас будет прыжок, – сказала я. – Подъем!
– Что? – Он перевернулся на бок, пытаясь взглянуть на часы. – Почему так скоро? Разве еще не слишком рано?
Я буквально чувствовала, как напрягаются переборки.
– Держись за что-нибудь! – крикнула я.
Потом свет померк. Квантовые прыжки сопровождаются внезапной перегрузкой, которая длится лишь несколько секунд. Этого, однако, достаточно, чтобы причинить серьезные травмы, если прыжок застигает тебя врасплох. Послышался вопль Алекса. Меня отшвырнуло к шкафу. Перед глазами вспыхнули звезды, и я ощутила знакомое покалывание, которым сопровождается переход между двумя отдаленными точками.
Свет снова стал ярким.
Алекса выбросило из койки. Ругаясь, он поднялся и потребовал объяснить, что, собственно, происходит.
– Пока не знаю, – ответила я. – Ты цел?
– За меня не беспокойся, – бросил он. – Кость срастется за несколько дней.
Я вскарабкалась на мостик:
– Что случилось, Белль?
– Точно не знаю, – ответила она. – Похоже, часы идут быстрее обычного.
– И ты была не в курсе?
– Чейз, я не слежу за таймерами. В этом никогда не было необходимости.
У люка появился Алекс.
– Белль, – сказала я, – я должна точно знать, что именно происходит. Пока ты пытаешься это выяснить, открой иллюминаторы. Надо посмотреть, куда мы попали.
Где-то сработали позиционные двигатели, и корабль начал вращаться. Я схватилась за кресло. Алекс потерял равновесие, пошатнулся и свалился бесформенной грудой.
– Белль, – спросила я, – что ты делаешь? Последовали новые толчки. Нос начал подниматься, корабль накренился на правый борт.
– Белль?
– Не знаю, – ответил искин. – Действительно, что-то очень странное.
Алекс добрался до правого кресла, пристегнулся и бросил на меня отчаянный взгляд.
– Белль, открой иллюминаторы, – велела я. – Посмотрим, где мы оказались.
Никакой реакции.
– Ладно. Как насчет мониторов? – Я изо всех сил старалась говорить спокойно. Не пугай пассажиров. Никогда не показывай, что утратила контроль над ситуацией. – Давай взглянем, что покажут телескопы.
Экраны не загорались.
– Белль, дай картинку с телескопов.
Я упала в кресло и пристегнулась.
– Сбой настроек, Чейз, – бесстрастно ответила Белль. – Не могу получить картинку.
– Где именно сбой?
– В главном ретрансляторе.
– Черт побери, Белль. Каково настоящее имя Уолта Чемберса?
Уолт Чемберс был одним из наших клиентов: мы работали с ним несколько лет назад, когда он исследовал руины на Баклаве в составе группы ученых. Его звали Харбах Эдвард Чемберс, но имя Харбах ему не нравилось. Из-за большого сходства с Уолтером Стронгом, известным трубачом, он еще подростком взял себе имя Уолт, которое к нему так и пристало. Он путешествовал вместе с нами, и Белль его знала.
– Ищу, – сказала она.
– Ищешь, как же, черт бы тебя побрал. – Я открыла панель передачи данных. Система, похоже, была в норме. – Белль, перейди в офлайн.
Последовал короткий толчок главных двигателей, потом еще один, а за ним – несколько залпов позиционных приводов. Вверх-вниз, вправо и снова в центр. Мы ложились на новый курс.
– Прошу прощения, Чейз, но, похоже, я не могу этого сделать.
– Эй, – вмешался Алекс, – что происходит?
– Именно это я и пытаюсь выяснить. – Сработали приводы с правого борта. – Она меняет направление.
– Почему?
– Черт побери, Алекс, откуда мне знать?
Внезапно я поняла, что плаваю в воздухе. Волосы мои поднялись, и я всплыла на привязных ремнях. Вращение корабля прекратилось, снова включились главные двигатели. Мы начали разгоняться на максимальной скорости.
– Гравитация отключилась, – констатировал Алекс. – Ты в порядке?
– Более чем. – Я попыталась отключить Белль, но безрезультатно.
– Ну и поездочку ты нам устроила, Чейз.
– Это не я.
Двигатели снова выключились. Вернулась невесомость. В корабле наступила смертельная тишина, замигали сигнальные лампочки.
– Вот черт, – пробормотала я. – Не могу поверить.
– Что такое?
– Белль сбрасывает наше топливо.
– Господи. Все топливо?
Я снова попыталась перехватить у нее управление. Лампочка топливного датчика стала янтарно-желтой, затем красной, затем ярко-алой. Я отстегнула ремни и подплыла к панели технического обслуживания.
– Что ты собираешься делать? – требовательно спросил Алекс.
– Для начала отключим ее. – Я открыла панель.
– Прошу прощения, Чейз, – сказала Белль. – Ничего личного.
Угу, как же. Даже голос стал другим. Больше всего меня напугало то, что в нем слышалось искреннее сожаление. Повернув рычаг, я нажала несколько кнопок, и лампочки на корпусе искина погасли.
– Прощай, – сказала я.
– Ее больше нет?
– Да.
– Что с ней случилось? – спросил Алекс. – И что происходит с нами?
– Это была не Белль, – ответила я. – Держись, сейчас восстановлю силу тяжести.
– Хорошо бы, – вздохнул Алекс. – И чем быстрее, тем лучше.
– Стараюсь как могу.
Искусственной гравитацией обычно управляет искин. Чтобы вернуть исходный показатель, мне пришлось заглянуть в руководство и ввести еще несколько чисел. Мы вновь обрели нормальный вес.
Некоторое время Алекс ошеломленно молчал.
– Ну что, какова обстановка? – наконец спросил он.
– Хорошего мало. Дрейфуем в горячей зоне.
– Горячей?
– Здесь сильное излучение. Давай посмотрим.
Несмотря на заявления Белль, телескопы прекрасно работали. На ручное управление они, однако, не рассчитаны, так что мне пришлось включать и наводить каждый из них по отдельности. Телескопов было шесть, и на все это потребовалось время. На дисплеях начали появляться картинки одна за другой.
«Белль-Мари» находилась в самом центре светового шоу.
На мониторах метались два ярко-голубых огня: вроде танца с саблями, только вместо сабель длинные искривленные лучи.
– Что за чертовщина? – изумился Алекс. Примерно такой же эффект мог бы произвести древний маяк, если бы его лампа беспорядочно болталась внутри, при этом бешено вращаясь.
Судя по всему, лампой была голубая звезда.
Алекс смотрел на меня, пытаясь расшифровать выражение моего лица:
– Так что же это?
– Рамзес.
– Пульсар?
– Судя по всему, да.
Я прижала к ушам наушники, внимательно ловя звуки, затем включила громкоговоритель, и мостик заполнился странным шумом – как если бы о корпус ударялись волны ледяного дождя.
– Приятного мало, – заметил Алекс.
– Мы летим прямо на эти огни.
– И что случится, когда мы окажемся там?
– Поджаримся… если будем еще живы. Уровень радиации уже растет.
Алекс выругался, что делал довольно редко, а затем холодно заявил:
– Нужно что-нибудь предпринять.
Я и сама была сильно потрясена.
– Не могу поверить, – сказала я. – Стоит оставить корабль под присмотром кретинов – и на тебе.
Кто-то перепрограммировал или заменил Белль. Скорее всего, второе.
Алекс смотрел на меня широко раскрытыми глазами, словно обвиняя меня – «как ты могла такое допустить?»
Вспыхивали все новые предупреждающие огни. Уровень внешней радиации продолжал расти. Я проверила время полета, расстояние от Сакракура до Рамзеса, состояние, которого квантовые двигатели должны были достичь перед переходом. Вне всякого сомнения, это был Рамзес – коллапсировавшая звезда или, возможно, выгоревшие остатки сверхновой. Я не слишком хорошо разбиралась в небесной физике, но понимала, что от этой твари лучше держаться как можно дальше.
Лучи промелькнули мимо, так быстро, что слились в размытый след. Я зафиксировала один из них на экране:
– В основном это поток гамма-лучей и фотонов.
– Можем мы от него убраться?
Мы направлялись прямо в космическую мясорубку, не имея ни энергии, ни возможности изменить курс.
– У нас нет двигателей, – сказала я.
– Сколько времени в запасе?
– Часов семь.
– Как насчет прыжковых двигателей? Мы можем отсюда выскочить?
– Без главных они бесполезны. – Я включила гиперсветовой передатчик. – Арапол, говорит «Белль-Мари». Терпим бедствие. Дрейфуем возле Рамзеса. Высокая радиация. Требуется немедленная помощь. Повторяю: терпим бедствие.
Добавив координаты, я поставила сообщение на повтор и начала передавать.
На своевременную помощь можно было не рассчитывать, и я начала действовать, исходя из того, что нам придется спасаться самим. С этой целью я собрала всю возможную информацию о пульсарах вообще и о Рамзесе в частности. Раньше у меня ни разу не возникало повода интересоваться этими объектами. Я всегда считала, что о пульсарах следует знать лишь одно: «Держись от них подальше».
– У него очень сильное магнитное поле, – сказала я Алексу. – Тут говорится, что магнитное поле быстро перемещается, иногда с околосветовой скоростью. Оно взаимодействует с магнитными полюсами, и возникает картина, которую ты сейчас наблюдаешь.
– Огни?
– Угу. В форме конуса. – На одном из экранов все еще виднелась неподвижная картинка. – Их два. Рамзес – нейтронная звезда. Она довольно быстро вращается, и конусы вращаются вместе с ней.
– Я бы сказал, чертовски быстро. Они сливаются в сплошное пятно.
– Звезда совершает примерно один оборот за три четверти секунды.
– С такой скоростью она вращается вокруг своей оси?
– Да.
– Как, черт возьми, это возможно?
– Она невелика, Алекс. Похожа на ту, что врезалась в Дельту К. Всего несколько километров в поперечнике.
– И крутится как сумасшедшая.
– Именно. Это еще ничего, некоторые делают сотни оборотов в секунду.
Оба голубых светящихся конуса исходили из нейтронной звезды. Их узкие концы были нацелены на пульсар.
Позже я выяснила, что пульсар, как и любая сверхплотная звезда, с трудом выдерживает собственный вес. Он продолжает сжиматься, пока не достигнет определенной устойчивости, и чем больше сжимается, тем быстрее вращается. Суть в том, что по мере уменьшения пульсара его магнитное поле становится все более плотным и мощным. Звезда превращается в динамо-машину.
– Вот сволочи! – буркнул Алекс. – Надеюсь, мы доберемся до тех, кто это сделал.
– Считай, нам повезло, что квантовые двигатели не слишком точны. Иначе нас могло бы зашвырнуть прямо в звезду. А так – хотя бы передышка.
До пульсара было шестьдесят миллионов километров. Диаметр конусов на таком расстоянии составлял почти шесть миллионов километров. Они плясали в небе прямо перед нами.
Температура корпуса повысилась, но в пределах допустимого. Внутреннее энергоснабжение работало, в позиционных двигателях оставалось топливо. Искин был мертв. В нашем распоряжении имелся лишь компьютер, отключенный от искусственного интеллекта.
– Как изменить курс корабля, не имея возможности запустить двигатели?
– Может, начнем выбрасывать мебель из шлюза? – предложил Алекс.
Глава 20
Если придерживаться любого разумного определения звезды, Рамзес следовало признать мертвым. Он коллапсировал, раздавленный собственным весом. Его ядерное пламя давно выгорело, но магнитное поле стало в триллион раз более мощным, чем у Окраины или Земли, и извергало бурные потоки заряженных частиц.
Бо́льшая их часть разлеталась от поверхности звезды вдоль магнитных силовых линий, прочь от северного и южного магнитных полюсов. Соответственно, потоков было два, по одному на каждый световой конус. Узкие возле источника, они расширялись по мере того, как уходили в космос. Именно эти потоки, в той или иной степени привязанные к бешено вращающемуся телу Рамзеса, создавали эффект маяка. Но маяк крутился так быстро, что размывались даже лучи света.
– Вот почему конусы местами искривлены, – сказала я Алексу. – Рамзес вертится как сумасшедший, а длина световых конусов составляет миллионы километров. Но частицы могут двигаться лишь со скоростью света, и конусы превращаются в спирали. – Я ввела данные в компьютер; стали поступать первые результаты. – Что ж, мы не на орбите. Но нам предстоит побывать в этом цирке.
Звякнул коммуникатор. Сообщение с Арапола. В этом было что-то от ожидания приговора.
Я нажала кнопку, и передо мной появился невысокий коренастый человечек.
– «Белль-Мари», говорит Арапол. Спасательный корабль «Торонто» уже в пути. Опишите обстановку и укажите свое местоположение, чтобы мы передали сведения спасателям. Радиосвязь в вашем районе не работает: слишком много помех от Рамзеса. Ожидаемое время прибытия «Торонто» – девять часов с момента передачи данного сообщения. Не приближайтесь к пульсару. Повторяю, не приближайтесь к пульсару.
– Девять часов… – сказал Алекс. – Свяжись с ним еще раз и скажи, что это слишком долго.
– Алекс, – ответила я, – если бы они добрались сюда в ближайшие десять минут, то все равно не сумели бы вовремя нас найти.
При неработающей из-за пульсара радиосвязи это могло занять несколько недель.
Я неважно себя чувствовала.
– Я тоже, – признался Алекс. – Тебе не кажется, что сюда проникает радиация?
Я взглянула на показания датчиков. Уровень радиации снаружи повышался по мере того, как сокращалось расстояние до пульсара. Но пока что это не создавало проблемы.
– Нет, – ответила я, – все в порядке.
И тем не менее у меня кружилась голова, а к горлу подкатил комок.
– Ладно. – Алекс выглядел просто ужасно. – Сейчас вернусь.
Он заковылял в сторону люка. Я посмотрела ему вслед:
– Будь осторожнее.
Алекс не ответил и захлопнул за собой дверь туалета. Он вернулся несколько минут спустя, все такой же бледный.
– А может, они сделали что-нибудь и с системой жизнеобеспечения тоже? – спросил он.
Я проверила состояние корабельного микроклимата:
– Ничего не замечаю.
– Рад слышать. Но что-то явно не так.
Датчики ничего не показывали. Никакой утечки радиации. Корабль сохранял устойчивость. Отчего же нам было нехорошо?
– Алекс, я сейчас на минуту все выключу.
Он кивнул, и я отключила подачу энергии. Свет погас, смолкли вентиляторы, сила тяжести исчезла. Мигнув, включились аварийные лампы. Мы беззвучно дрейфовали во тьме.
Вот оно!
– Чувствуешь? – спросила я.
– Что-то есть, – ответил Алекс.
Я ощущала некий ритм, вроде накатывающих и отступающих волн.
– Мы что, кувыркаемся?
– Нет. Больше похоже на пульс. На сердцебиение.
Я пожалела, что слишком мало знаю о пульсарах. Мы изучали их в школе, но я никогда не ожидала, что окажусь рядом с одним из них. Никто не оказывается возле них по доброй воле. Сняв с держателя металлический контейнер для воды с трубочкой, я выпустила его из рук.
Невесомый, он поплыл в сторону открытого люка и скрылся в кают-компании. Я повторила эксперимент с металлическим зажимом, который тоже уплыл в люк.
– Что ты делаешь? – спросил Алекс.
– Сейчас. – Я попробовала проделать то же самое с носовым платком, но он не полетел, повиснув на расстоянии вытянутой руки от меня. Итак, два металлических предмета улетели в сторону кормы, а платок остался на месте.
– И что из этого следует? – поинтересовался Алекс.
Я восстановила подачу энергии, включила свет, но невесомость убирать не стала.
– Что-то не то с магнитным полем.
Достав для нас обоих магнитные башмаки, чтобы перемещаться по кораблю, я устроила себе экспресс-курс по пульсарам. Примерно через час, после нескольких походов в туалет, где меня каждый раз тошнило, мне показалось, что я обнаружила причину. Ось магнитного поля сильно отклонялась от оси вращения пульсара – на тридцать с лишним градусов. Плоскость, в которой лежал вектор нашего движения, почти совпадала с осью вращения, так что магнитное поле для нас было смещено. Рамзес к тому же еще и пульсировал, и магнитные поля раскачивали корабль.
– Не понимаю, – проворчал Алекс.
– Внутри корабля постоянно бурлят водовороты, изменяющие нашу ориентацию. Получается, что мы все время дергаемся, движемся в разных направлениях.
– Ладно. Что с этим можно сделать?
– Ничего. Но есть и хорошая новость: мы замедляемся.
Корпус явно нагревался.
– Становится жарче.
– Слава богу! – радостно объявил Алекс. – Мы получили передышку! «Торонто» успеет добраться сюда, прежде чем мы угодим в котел?
– Увы, нет. Но у нас есть, – я нажала клавишу и взглянула на экран, – еще два часа.
– Прости, но не понимаю, чем это может нам помочь. Два лишних часа тошноты, и ничего больше. – Тут он просиял. – Погоди! А как насчет челнока? У него полный бак. Почему бы не воспользоваться им, чтобы убраться отсюда? Покинуть корабль?