В пробирке стремительно разгоралась до нестерпимого блеска крошечная звездочка.
Тело под куполом вдруг зашевелилось, резко дернулось, словно человек хотел вскочить.
Джой за спиной доктора слабо вскрикнула, и звон упавшей чашки заставил Солсбери резко обернуться.
- Что с вами, Джой! Вам плохо?
Джой расширенными глазами глядела на купол.
- Он... Он шевелится...
- Фу, черт, - Солсбери облегченно вздохнул. - Вы меня напугали, честное слово. Это же электризация. Непроизвольное сокращение мышц под действием электричества. Сильное облучение создало электрический потенциал между телом и носилками. Произошел разряд, и мышцы резко сократились. Неужели вы забыли, как дергается лягушачья нога от прикосновения батарейки. Не ожидал, Джой, не ожидал. Ассистентка Солсбери не помнит школьных азов! Вот это номер.
Густая краска залила лицо женщины, и, чтобы скрыть смущение, она с особым старанием стала собирать осколки чашки.
- Да нет, доктор, я просто подумала... Так неожиданно...
- Чудес ждать пока рано. Надеюсь, кофе еще остался?
- Да, шеф, я сейчас принесу.
Синий мерцающий туман выбирался из пробирки, совсем как всемогущий джин арабских сказок. Может быть, только с той разницей, что этот джин был очень осторожен и выбирался неохотно. Было что-то пугающе живое и осмысленное в клочковатых спиралях, в порывистых скачкообразных движениях, которыми расползались по пространству светящиеся сгустки. Вот один лохматый протуберанец дотронулся до мертвенно белого лба пилота, отпрянул, снова дотронулся, торопливыми мелкими судорогами ощупал лицо и вдруг одним рывком окутал все тело.
Джой подкатила к пульту маленький столик, на котором стояли две чашки и печенье в маленькой японской вазе.
- Мне все время не по себе, когда я его вижу. Мне кажется, что он живой...
- Кто - он?
- Синий Дым...
- Ну, это, пожалуй, чисто женская реакция, так сказать, художественные ассоциации. Хотя ведет он себя действительно странно. Точнее - загадочно.
Когда Солсбери допил кофе, туман уже полностью заполнил вею камеру. Он уже не мерцал, а горел ровным сильным огнем.
- Ну, пожалуй, облучения хватит. Синий Дым вошел в активную фазу. Джой, переведите все системы жизнеобеспечения на автоматику. Питательная среда обычная, порядок срабатывания-по интенсивности черных линий спектра. А вот количество кислорода и газовой смеси удвойте, это усилит окислительные процессы. Ну и, разумеется, пусть самописцы непрерывно пишут. При первых же намеках на пульс или дыхание - сигнал немедленного вызова. Хотя если это и случится, то, должно быть, не скоро...
Солсбери встал, сладко потянулся и, мельком глянув на часы, удивился:
- Джой, а ведь уже утро! Там, наверху, уже, наверное, совсем светло! Как давно я не видел восхода солнца.
Джой набрала номер метеоавтомата.
- Должна вас огорчить, шеф. Наверху снова гроза. И, судя по всему, весьма эффективная. И ветер- двадцать метров в секунду. Не иначе, боги прогневались на того, кто похитил небесный огонь. Или Синий Дым, как называет его мистер Солсбери. Ибо таких страшных и непрерывных гроз во Флориде еще не было.
- Небесный огонь похитил не я, а вот он, - Солсбери кивнул головой на камеру.-И если эта злосчастная авария - кара богов, то у них неплохие познания в современной технике. Однако, если прогулка отменяется, надо спать. Спать, спать, спать. Нам еще потребуются свежие силы и ясная голова.
- Спокойной ночи, мистер Солсбери.
- Хороших снов, Джой.
Лаборатория опустела, и тишину нарушало только резкое щелканье срабатывающих автоматов, скрип самописцев и ровное гудение приборов. Матовым светом горел купол вакуум-камеры, и в плотном синем тумане невозможно было различить ничего похожего на очертания человеческого тела, бывшего когда-то пилотом Эдвардом Стоуном.
Косые струи дождя били в стекла так, словно кто-то с улицы поливал окна из мощного брандспойта. Ветер налетал судорожными порывами, и текучие полосы на стекле изгибались, меняли направление, сливались в сплошную гибкую пелену и снова распадались на отдельные полосы. Когда вспыхивала молния, полосы замирали огненными змеями, и несколько секунд после вспышки в глазах стояла причудливая черная сетка, а потом глухо бухал гром, и от тяжелых перекатов грома бокалы на стойке подпрыгивали и жалобно звенели.
В зале ресторанчика было необычно много народу, почти все столики были заняты, а под потолком плавали синие клубы дыма, с которым едва справлялись работающие на полную мощность кондиционеры. Посетителям было скучно. Яркие вспышки молний выхватывали из серого полумрака зевающие, заспанные лица. Это были водители и пассажиры пестрого стада электромобилей, покорно подставивших дождю мокрые лакированные спины там, на стоянке около отеля. В такую грозу было не то чтобы опасно, а как-то неприятно, и потому большинство предпочитало скуку безвестного кафе сомнительному удовольствию борьбы со стихией.
На телестене крутобедрые и пышногрудые манекенщицы с печальными глазами демонстрировали последние моды. Какая-то фирма рекламировала последнюю новинку-вечернии туалет "Неолит-супер". Девицы в звериных шкурах вертелись, выжимая из своих тренированных тел целые каскады соблазнительных поз, электроорган выл, как буйвол во время гона, зрители курили, перебрасываясь равнодушными репликами.
Музыка смолкла, и диктор объявил, что сейчас зрители увидят главный секрет костюма, который "поможет нашим девушкам победить свою природную скромность при выборе партнера неожиданным и элегантным способом".
Девицы выстроились в шеренгу, а на помост вышел молодой человек. Продемонстрировав публике грудь, мышцы живота и бицепсы, супер-Геракл направился к шеренге девиц.
Когда молодой человек приблизился шага на два к манекенщице, шерсть на ее шкурах неожиданно стала дыбом. Тоже самое повторилось и с остальными; только у одних шерсть едва-едва шевелилась, другие становились похожи на взъерошенного ежа.
Девиц сменил какой-то перепуганный старичок, которого отрекомендовали профессором электронной эстетики. Старичок стал объяснять, что в костюмы "Неолит-супер" вмонтированы приемники биотоков, настроенных по соматическому потенциалу обладательницы (настройка производится фирмой бесплатно при покупке) .Шерсть на шкуре электризуется особым микроприбором, причем степень электризации зависит от степени совпадения сексуальных типов. Таким образом, костюм "является точным прибором, с помощью которого вы безошибочно можете найти себе партнера на любом вечере и без всяких недоразумений дадите ему понять, что он вам подходит...".
Публика, которая слегка приободрилась во время демонстрации костюма, приуныла вновь - научные экскурсы были ей не по зубам, и поэтому старичка убрали, и начался традиционный утренний стриптиз...
А дождь все лил и лил, и несмотря на то, что молнии сверкали реже, конца грозы не было видно. Посетители пили и пили, потому что делать было нечего, и Клаусу за стойкой стало жарко - пришлось позвать на помощь боя из отеля. Белая куртка боя мелькнула между столиками, а Клаус, смешивая коктейли, зло поглядывал в зал и потихоньку ругался.
В самый разгар стриптиза, когда подвижная маленькая японка освободилась от своего кимоно и готовилась перейти к остаткам туалета, музыка оборвалась, на экране появился полицейский чиновник.
- Передаем срочное сообщение уголовной полиции.
Зал сразу затих, и все головы повернулись к экрану.
- Сегодня около полуночи в автомобильной катастрофе при странных обстоятельствах погиб бывший астролетчик, ныне пилот Службы Коридора Эдвард Стоун, известный старшему поколению наших зрителей под кличкой Тэдди Заморыш...
Клаус окаменел с миксером в руках. Он видел, как шевелились губы чиновника, но слов не слышал: заложило уши.
- Заморыш... Тэдди... - прошептал Клаус побелевшими губами. - Да как же ты... Ведь только что... Тэдди, мальчик...
Звук снова возник, словно поднялась заслонка гермошлема.
- В ноль часов сорок минут экипаж неизвестного вертолета напал на находившийся на месте происшествия наряд дорожной полиции и патруль МСК. В перестрелке убито три патрульных и один полицейский. Тело Эдварда Стоуна похищено.
На экране замелькали фотографии бетонной площадки, поврежденного полицейского вертолета, трупов, снятых во всех ракурсах.
В зале возбужденно заговорили:
- Какая там перестрелка, только у одного оружие в руке.
- Остальные даже не успели...
- А этого лейтенанта - раз! - и пополам.
- Чистая работа.
- Тише, господа!
Полицейский снова появился - еще более подчеркнуто строгий.
- На месте преступления найдена вот эта визитная карточка.
Во всю телестену распластала крылья черная птица с черепом в когтях.
- "Коршуны Космоса"!..
- Коршун хорош...
- Тощий что-то очень.
Во всю телестену распластала крылья черная птица с черепом в когтях.
- "Коршуны Космоса"!..
- Коршун хорош...
- Тощий что-то очень.
- Откормится.
- Тише...
- Расследование продолжается. Есть основания полагать, что появилась новая гангстерская организация. Всех лойяльных граждан, которые имеют какие-либо сведения о "Коршунах Космоса", о похищении трупа Эдварда Стоуна или о чемлибо другом, связанном с этим, уголовная полиция и МСК просят сообщить по адресу...
Зал снова дружно загалдел, обсуждая происшествие, хоть как-то развеявшее томительную скуку, и поэтому никто не заметил, когда и как появились четверо новых посетителей, с которых ручьями стекала вода.
Они, не снимая плащей, прошли к стойке, но Клаус не обратил на них внимания даже тогда, когда они оказались под самым его носом.
- Всем по двойному виски.
Клаус скорее автоматически, чем осознанно, плеснул в четыре рюмки золотистую жидкость.
- Я сказал - всем!
Клаус поднял голову и встретился с бесстрастным взглядом холодных серых глаз. Лицо показалось ему знакомым, но он сейчас никак не мог припомнить, где он видел этого человека. Особенно вот этот белый шрам на подбородке.
- Ты что, дядя Клаус, резал лук или у тебя трахома? Ты стал плохо видеть. Я сказал всем, а ты налил только четыре рюмки. Ведь с тобою нас пятеро.
- Я не пью.
- Даже за упокой души Тэдди Заморыша?
- Кто вы такие? Я где-то видел тебя.
- Это тебе показалось, Герман Клаус. Мы из уголовной полиции.
Человек со шрамом небрежно протянул через стойку удостоверение. Клаус повертел его в руках и вернул.
- Что вам надо?
- Во-первых, поскольку Тэдди уже нет в живых и спасти его невозможно, мы хотим спасти хотя бы его доброе имя. Потолкуем?
- Ну, если так, то потолкуем. Садитесь здесь.
Бармен налил пятую рюмку и придвинул себе. Трое сели на высокие вращающиеся стулья, а четвертый остался стоять, повернувшись лицом к залу.
- Позавчера ночью Тэдди был у тебя. Зачем?
- Он заехал выпить и поговорить. Они всегда со Свэном приезжали ко мне после рейса.
- Он был один?
- Да.
- А у тебя кто-нибудь был?
- Нет. В тот вечер никого.
- О чем вы говорили?
- О чем говорят старые знакомые после долгой разлуки? Вспоминали друзей. Толковали о жизни.
- Он говорил, как погиб Свэн Стэрберг?
- Да. Авария. Неуправляемая ядерная реакция в баках.
Свэн взорвался.
- Где?
-Тэдди... он не говорил.
- Не юли, Клаус. Это очень важно. Для доброго имени Тэдди.
Клаус посмотрел на всех четверых изумленно и недоверчиво.
- Вы что, свихнулись?
- Для дела надо точно знать, где взорвался Свэн. Ты это хочешь скрыть. И это очень подозрительно.
- Но я, ей-богу, не помню. Мы тогда здорово выпили. Я хотел спросить утром, но он уехал, когда я спал. Даже не попрощался.
- Выпей виски - это прочистит память. Постарайся вспомнить все до последней мелочи.
Клаус отхлебнул из рюмки, сжал голову ладонями. Бой подскочил к стойке, удивленно оглядел молчаливую группу, вздохнул, увидев лужу на полу, и тронул за локоть задумавшегося бармена.
- Дядя Клаус, четыре цейлонских грога.
- Налей сам. Грог внизу слева.
Белая куртка боя упорхнула в зал.
- Пятно... Красное пятно...
- Что?
- Он здорово перебрал. Когда он говорил о Свэне, у него начиналась истерика. Он все время говорил про какое-то красное пятно.
- Что за чушь?
- Да. Он сказал именно так: "Свэн взорвался... там... красное пятно"... И ткнул пальцем в карту, но я стоял далеко и не заметил, куда. Я не стал его расспрашивать, потому что ему было плохо, я хотел спросить утром. Это все, что я знаю.
Сероглазый потер шрам на подбородке, и Клаусу опять показалось, что он когда-то уже видел этот жест.
- Не густо. Это действительно все?
- Да.
- Смотри, Клаус. Если что - мы тебя под землей сыщем.
Все трое поднялись и направились к выходу, подняв капюшоны. Сероглазый бросил на стоику пятидолларовую бумажку.
Дождь продолжался, разговоры по поводу происшествия на автотрассе уже иссякли, телестена показывала какую-то рекламную пьесу, и скука снова сводила скулы, а у этих четверых в плащах был какой-то не совсем обычный вид, и то, что они уходили в такую грозу, было тоже не совсем нормально, поэтому десятки сонных глаз провожали четверку, пока вертящаяся дверь не замерла за последним из них.
Клаус привычно смахнул пятерку со стойки в кассовый ящик, но из-под нее вылетел белый картонный квадратик.
Бармен взял его в руки, повертел в недоумении и вдруг бросился к окну.
Черная длинная, как торпеда, машина бесшумно ринулась в дождь и через мгновение исчезла за густой серой пеленой.
- Это они! Это они убили Тэдди! "Коршуны Космоса"! Их надо догнать! Это гангстеры! Вот... вот...
Клаус метался между столиками, тыча посетителям белый квадратик точь-в-точь такой же, как показывали на экране.
Но посетители отмахивались от него, как от сумасшедшего:
- Нашел дураков...
- А ты видел, как эти парни работают лучеметами?
- С этой братией лучше не связываться. Голова будет целей.
- Пусть полиция гоняется, это ее дело. А нам и здесь хорошо, нас они не трогают.
- Да что вы с ним разговариваете. Он просто пьян, я видел, как он пил за стойкой.
- Сам толковал с ними, как миленький, а мы догоняй...
Кто-то хихикнул, и нервные смешки полетели по залу.
Клаус, растерянно оглядываясь и все еще протягивая белый квадратик, стоял под градом насмешек, ругани и острот. И только сидящий рядом парень в синем реглане сказал нетромко:
- Позвоните в полицию, бармен. Если только хватит смелости. Видно, эти молодцы шутить не любят.
Клаус, словно очнувшись, прошел за стойку, набрал номер полиции.
- Герман Клаус... Только что здесь были "Коршуны"... Вот, оставили карточку... Что? Нет, жертв нет. Да, помню всех, я говорил с ними... Да, могу опознать... В черном "Форде"... Хорошо...
И пока Клаус говорил с дежурным полицейским, зал быстро пустел. Посетители бросали деньги на столики и торопились к выходу, хотя дождь еще не утих. Когда Клаус отошел от видеофона, в зале остались только бой и парень в синем реглане.
У Солсбери была странная манера читать газеты. Когда пневмопочта выбрасывала на стол очередной выпуск, доктор брал его и, не просматривая, складывал в аккуратную стопку на полку шкафа. Так было каждый день, кроме пятнадцатого числа. Пятнадцатого, ровно в десять утра, Солсбери садился за стол, вынимал заветную стопку и за чашкой кофе подробно изучал все, что случилось вне стен Биоцентра за тридцать прошедших дней. Месячный интервал придавал видимость логики ходу событий и снимал остроту каждодневных сенсаций: мыльные пузыри за это время успевали лопнуть, загадки раскрыться, догадки - подтвердиться, сплетни - заглохнуть.
Это был единственный способ знать все, что происходит и не сделаться неврастеником. Месячное неведение придавало бедам мирским оттенок художественного вымысла, что позволяло ученому философски относиться ко всем суетным переменам, не касающимся непосредственно его работы.
Короче говоря, такой способ чтения газет уберег от разрушительного скепсиса гуманистические идеалы юности, чем Солсбери был очень доволен.
Сегодняшнее утро начинало четвертый день эксперимента, и сегодня как раз было пятнадцатое.
Солсбери достал термос с кофе, который в течение многих лет заваривала ему Джой, добавил в ароматную жидкость несколько капель гавайского рома, хранящегося специально для такого случая, обрезал сигару и сел за стол.
За шестьдесят с лишним лет жизни мир очень изменился, причем изменился к лучшему. Исчезла, наконец, висевшая над планетой опасность термоядерного самосожжения - атомное оружие было запрещено и уничтожены все его запасы. ООН из рекомендательного органа превратилась в реальную силу, регулирующую отношения между государствами. Это позволило провести всеобщее разоружение и практически исключить возможность военных конфликтов. Международные советы, комитеты, комиссии обладали влиянием и законодательной властью не меньшей, чем правительства государств, и многозначное слово "суверенитет" перестало быть спасительной ширмой для честолюбивых маньяков и оголтелой диктатуры.
Словом, медленно, но неуклонно юношеские мечты Солсбери о всеобщем благоразумии как будто сбывались.
И все же в мире, доступном Солсбери по газетам, было много странных, почти неразрешимых парадоксов.
Ну, хотя бы это самое всеобщее благоразумие. Всю жизнь Солсбери верил, что только успехи культуры и науки способны облагородить человечество и привести к гармонии. Он был подчеркнуто далек от политики и не доверял всякого рода социальным преобразованиям, тем более, что очень часто они были связаны с насилием, так претящим его душе.
Но те же газетные сообщения доказывали доктору, что его облагороженным современникам все больше и больше хочется стать на четвереньки и залаять.