Евгений Фрейберг Рек и Рея на линкоре
Если вы катались зимою на лыжах под Зеленогорском, то, может быть, встречали этого человека. Он самый старший из лыжников, старейшина лыжной рати. Ему давно уже пошел девятый десяток, однако он ходит на лыжах каждый день.
Может быть, вам довелось однажды увидеть парус швертбота на одном из больших и пустынных озер в лесном новгородском краю — и вы подивились сединам кормчего.
Может быть, вы встречали этого человека в порыжевшей от времени мичманке «времен гражданской войны», в столь же исторически древнем бушлате — где-нибудь на Финляндском вокзале или в вагоне электрички.
Может быть, вы читали книгу Евгения Николаевича Фрейберга «Корабли атакуют с полей»? Ее написал командир передового отряда Волжской флотилии, созданной в 1918 году по инициативе Ленина, совершившей легендарный поход из Кронштадта на Каспий, один из первых красных адмиралов.
Мичман старого флота, Евгений Николаевич Фрейберг отдал себя на службу революции, всласть повоевал с деникинцами на Волге и затем с колчаковцами на Байкале — он служил на Байкальской военной флотилии. Фрейбергу суждено было стать первым красным начальником Командорских островов и затем — исследователем полярных земель.
Солдат революции, путешественник, охотник, знаток природы, писатель, Фрейберг и поныне полон сил, жизнелюбия, творческих замыслов. Да вот поезжайте как-нибудь в зимний денек в лыжные заповедные места под Зеленогорском — вы обязательно там повстречаетесь с этим удивительным человеком.
Читателям «Авроры» предлагается глава из книги воспоминаний Евгения Николаевича Фрейберга.
Среди лесов и болот Архангельской области приютилась маленькая деревенька. Несколько ветхих избушек, засыпанных почти до крыш снегом, разбросаны по опушке соснового бора. Вдоль домов змеилась заснеженная дорога, уходящая за огородами в лес. На краю деревни стоял большой дом, в котором жил лесник Кротов.
Много лет прошло с тех пор, как здесь поселился военный матрос первой статьи Петр Кротов. Корабль, на котором он служил, броненосец «Князь Потемкин-Таврический», участвовал в восстании Черноморского флота, но после подавления его не сдался, а ушел в Румынию. Там корабль был разоружен, а матросы разбрелись по белу свету.
После долгих скитаний и мытарств на чужбине Кротов вернулся в свою родную Новгородчину, но был арестован и после суда выслан в Архангельский край.
Он долго работал на лесозаготовках, но потом устроился лесником, поставил хороший дом и женился.
Единственный его сын, Иван Кротов, пошел по стопам отца. Он был призван в Балтийский флот и служил на линейном корабле «Севастополь».
Темной громадой высился на ржавой поверхности мха лесной остров. Высокие ели и сосны вздымались куполом из его середины, по краям росли старые дуплистые осины, убежище дерзких и отважных хищников — куниц.
Старая волчица уже много лет подряд выводила там детенышей. Она устроила логово под корнями упавшего дерева, на сухом песчаном бугре. В темном лесу еще лежал снег, а в волчьем гнезде было сухо и тепло. Там копошились пять серых пушистых комочков.
Легкий ветерок, дувший с болота, внезапно донес до волчицы запах человека. Этот запах быстро усиливался, и вскоре она услышала чавканье шагов идущего по болоту человека.
Бесшумно покинула логово и словно растаяла в дремучей чащобе леса.
Волчата остались одни. Им передалась тревога матери, и они, прижавшись плотно друг к другу, образовали бесформенный буроватый ком, похожий на старый мох.
Долог и тяжел был путь к Черному острову. На краю его Петр остановился, не зная, куда идти. И словно в ответ на его мысли звонко закричали журавли.
«Журавли народ грамотный! — подумал он. — На волчьей тропе гнездиться не будут. Значит, надо идти в другую сторону».
Лесник решительно двинулся вдоль ручья. Весенняя большая вода выступила из ручья и залила мшистые берега. Вскоре он увидел тропинку. Она выходила из камышей и обрывалась у воды. «Волчья тропа! Логово где-то близко!» Он снял с плеча ружье и взвел курки. Зорко вглядываясь в чащу, лесник двинулся по тропинке. Вдруг легкий ветерок, дувший ему в спину, переменился, и лесника обдало запахом гниющего мяса. «Логово рядом!» — обрадовался он. С ружьем наготове он тихо двинулся навстречу ветру и сразу же увидел логово с неподвижными, застывшими от ужаса волчатами.
— А, вот где вы! Место неплохое выбрала ваша матка, — добродушно произнес Петр. — Но где же ваши родители? Бросили вас? Ай, как нехорошо! Но мне они не очень нужны, обойдемся и без них! Он засунул зверенышей в мешок, завязал его и закинул на спину. Вскоре вышел на край острова, выломал там палку и двинулся через мох к дальнему лесу, зубчатой стеной темневшему по горизонту.
В деревню лесник вернулся в сумерках.
На линейном корабле «Севастополь» шла утренняя приборка.
Я принял дежурство по кораблю и, чтобы не мешать уборке, зашел в боевую рубку. Рассеянно перелистал вахтенный журнал и с удовлетворением отметил, что никаких происшествий за ночь не произошло.
— Разрешите войти, господин мичман? — Толстая бронзовая дверь приоткрылась, и в просвете показалось веселое, чуть скуластое лицо комендора моей башни.
— А! Кротов! — обрадовался я. — То есть, виноват, товарищ Кротов!
— Так точно, вашскородье! Виноват — господин мичман!.. А вот я по какому делу... Помните, еще зимой вы интересовались насчет волков? Так вот, получил от отца письмо. Пишет, что нашел волчье логово и двух волчат оставил. Теперь сомневается, как их сюда переправить. Я бы сам съездил, да очередь моя в отпуск еще не скоро! Отец сообщает, что волчата как собаки, очень забавные!
— Какие тут волки! — воскликнул я. — Не знаешь, что завтра будет. Вон как начальство меняется. Вчера флаг командующего был на «Павле Первом», а сегодня уже на «Петропавловске!» Время. Кротов, сложное, и без волков голова кругом идет! Ничего не выйдет, так и напишите отцу.
— А вы поговорите с командиром — может, он и отпустит на несколько дней! Только не говорите, что за волками.
Я ничего не ответил, но вечером все-таки зашел к командиру.
Тот был в расстроенных чувствах:
— Командир на корабле сейчас ничто! Всем распоряжается судовой комитет, к нему и обращайтесь! Я предпочел бы иметь на корабле стаю волков вместо тысячи двухсот матросов, не верящих ни в бога, ни в черта! Господа из Временного правительства кричат про войну до победного конца, а кому нужен такой конец?! Да и кто теперь воевать будет?! Сами господа министры, что ли?!
Я с удивлением смотрел на взбешенного капитана первого ранга. Выходит, что и командир не в восторге от теперешнего правительства, но с кем же он тогда? Этого я так и не понял.
Кротова я разыскал в кубрике и рассказал ему про разговор с командиром.
— Ну и что? — удивленно возразил матрос. — Пойдем к председателю комитета. Это Парфенов из первой роты, вы его знаете!
На следующее утро комендор Кротов весело прощался со мной:
— Сколько времени проезжу, не знаю! Поезда на Мурманск как будто ходят через день. Сорок верст от станции пешком идти, но это не страшно, доберусь! Засиделись на корабле, хорошо будет пройтись. Счастливо оставаться, господин мичман!
Кротов уехал, а я сразу же забыл о нем и не вспоминал. Стремительно летели бурные дни весны семнадцатого года, не до него было. Но как-то, возвращаясь из города, я увидел у пристани большую овчарку. «Какая красота, настоящий волк! — подумал я и вдруг вспомнил своего приятеля матроса: — Сколько уж дней прошло, а его все нет!»
Я возвратился на корабль и, проверяя список матросов для распределения по тревогам, вновь вспомнил Кротова.
В каюте было душно. Я читал список, и словно в тумане мелькали знакомые лица матросов, обслуживающие мою третью двенадцатидюймовую башню.
В дверь каюты кто-то постучал. Это был Кротов, бодрый и веселый. Он поставил на палубу корзину, скинул покрышку, и из нее, к моему удивлению, выскочили два буровато-серых звереныша. Они сразу же принялись играть, неуклюже подпрыгивая и падая.
— Чудо чудное! Да это же форменные щенята — все ухватки у них собачьи, просто удивительно! — поразился я.
— Теперь-то они ручные, а раньше, отец рассказывал, как змеи шипели и кусались. Погладить себя не давали!
— Задание я выполнил, господин мичман! — заключил Кротов. — Теперь просьба к вам: не обижаться на меня, ежели они вас схарчат, когда вырастут! Разрешите идти?
— Огромное вам спасибо! — Я крепко пожал руку матросу. — Обижаться не буду, даже если отгрызут мне голову!
Он ушел, а волчата продолжали возиться, не обращая на меня никакого внимания. Потом забрались в корзину и уснули.
«Да, но где же я буду их держать?! — спохватился я. — Наверное, на палубе! Не запирать же в клетку таких хороших ребяток! Устрою их под орудийной башней, а потом уж доложу командиру. Скажу, что это щенята овчарки! Не спишет же он их за борт! Пока же побудут в каюте, пусть привыкнут!
Решив этот сложный вопрос, я побежал на камбуз. Кок наполнил мне миску жирным флотским борщом.
— Ты что же, Евгений Николаевич, — окликнул меня на трапе лейтенант Салмин, — на особое питание зачислился? Или тебе врачи прописали добавочный паек, чтобы лучше стрелял?
— Вместо того чтобы зубы скалить, — на ходу ответил я, — приходи ко мне вечером на крестины!
— Что, на крестины?! — удивился лейтенант. — В какую же ты веру собираешься креститься? Вот новое дело!
— Придешь, и тогда узнаешь! Заходи!
Я незаметно юркнул в каюту, поставил миску на палубу и вышел, закрыв дверь на ключ.
Через некоторое время я заглянул в каюту и ахнул. Вся палуба была залита борщом, а волчата забрались на письменный стол и, стоя на задних лапах, старательно объедали края картины, висящей на переборке. Следы их лап четко отпечатались на чертежах и фотокарточках, лежащих на столе. А жирные пятна от борща виднелись даже на стеклах иллюминаторов. Подушки и одеяло тоже были пропитаны борщом.
«Ничего себе они разделали каюту! Вот не было у бабы хлопот, купила себе порося!» — вспомнил я старую поговорку.
— Ну, ребятки, — сердито сказал я волчатам, — ежели вы не умеете вести себя прилично, живо в корзину! — Я посадил их в корзину, они нетерпеливо покрутились в ней и улеглись, наблюдая внимательно за мной. А я занялся уборкой.
Вечером в моей каюте собрались гости. Пришли товарищи по охотам — лейтенант Смирнов, командир четвертой двенадцатидюймовой башни, и лейтенант Скалов, минный офицер, оба любители природы и животных.
— Э-э! — протянул Смирнов, войдя в каюту. — У тебя действительно какой-то праздник. — Он кивнул головой на бутылку вина, стоящую на столе. — Сколько же тебе лет стукнуло?
— Мне — нисколько, а вот им, — рукой показал я на корзину, — сегодня ровно три месяца. Знакомьтесь! — Я приподнял крышку, и зверята, ослепленные ярким светом, проснулись. Они с любопытством уставились на моряков, а черные влажные носы усиленно втягивали незнакомые запахи.
— О-о! Какая прелесть! — воскликнул Смирнов. — Да это же чистокровные сибирские лайки! Где ты их достал?
В это время одна из «лаек» перекинула лапы через край корзины и мягко скользнула на палубу. Потом потянулась, выгнув колесом спину, и сладко зевнула.
— Что за порода! — удивился лейтенант. — Это какие-то жирафы! Никогда не видел собак с такими длинными ногами!
— И не увидишь! — подтвердил я. — Потому что это не собаки, а волки!
— Как волки?! — в свою очередь изумился Скалов. — Неужто самые настоящие? Так они тебя съедят! Волка же сколько ни корми, он все в лес смотрит!
— Вот с этим я не согласен! — возразил я. — Собака тоже не с неба свалилась, а из волчьего племени вышла. Все законно! Однако, господа, представление состоялось, и теперь следует перейти к официальной части нашего торжественного заседания. Но перед тем выпьем по глотку вина — не знаю, как у вас, а у меня глотка вовсе пересохла! — Я наполнил стаканы вином.
— Выпьем за то, чтобы наши крестники, когда вырастут, сохранили бы свою волчью красоту, но характером походили бы на собак! Только я боюсь, что трудно будет приучить их к людям, — заметил я. — Особенно когда так много народу!
Наоборот, это хорошо — скорее привыкнут! Но я считаю, — сказал Смирнов, — что от командира следует скрыть их лесное происхождение. Пусть думает, что это собаки.
— Все это хорошо, господа, но бутылку мы кончили, а имен-то нашим питомцам еще нет! Как же их назовем?
— За именами дело не станет! Например, Рек и Рея — разве плохо?! — предложил Скалов.
— Рея слово корабельное, Рек — не очень понятно, что означает, но подойдет! — согласился я. — Итак, Рек и Рея!
Первая ночь в каюте с волками прошла без приключений. Раз только я проснулся от холода. Свежий ночной воздух струился из иллюминатора, а одеяло лежало на полу, и на нем мирно спали волчата. Я осторожно перенес их в корзину, но лишь только стал снова засыпать, как одеяло тихо поползло с койки. Я открыл глаза и увидел, что зверята вцепились в одеяло зубами и изо всех сил тащат к себе.
— Вот что, ребятишки! — рассердился я. — Одеяла по штату вам не полагается, так как все-таки вы волки, а не котята. Вот вам!
В угол каюты я бросил меховую жилетку и перетащил туда зверьков.
— Спите здесь до подъема флага, — сказал, — а ко мне не лезьте!
Но, проснувшись утром, я убедился, что они там не спали. Вместо мягкой и теплой подстилки они стаскали под стол всю мою одежду и на ней устроились. Белоснежный мой китель приобрел какую-то дымчатую окраску!
Вернувшись перед обедом, я увидел, что зверята мирно лежат под столом, и в каюте полный порядок. Но вдруг на палубе увидел маленький кусочек желтой кожи. «Откуда эта кожа?! — недоумевал я, разглядывая следы острых зубов по краям куска.— Неужели это от моих боксерских перчаток?!» Посмотрел на переборку, где они висели,— там их не оказалось! А под волчатами, спящими на моем белом кителе, вся палуба была покрыта слоем мелко изгрызанной кожи. Это было все, что осталось от моих новых перчаток!
«Несколько дней еще надо перетерпеть, а на палубе уж с ними никаких хлопот не будет, — решил я. — Пушки им будут не по зубам!
Очень скоро волчата почувствовали себя хозяевами в своем новом логове, и когда я приходил домой, весело бросались ко мне, виляли хвостами и ласкались. Они даже пытались заглядывать в иллюминатор.
Однажды, когда я дежурил по кораблю, ко мне подбежал вахтенный матрос.
— Господин мичман! Разрешите доложить! Из иллюминатора вашей каюты какие-то рожи выглядывают! Глаза сверкают!
Я подошел к борту и увидел в иллюминаторе волчьи морды...
— На место! — тихо приказал я. Головы скрылись, но тут же снова появились. — Что я сказал?! — сердито повторил я. — На место! Живо!
Головы исчезли, и после этого я стал закрывать иллюминатор.
Волчата быстро подрастали, и жизнь в каюте с ними становилась невозможной. Я решил, что пришло время улучшить их жилищное положение, да и самому отдохнуть от довольно беззастенчивых сожителей. На следующий день я наметил совершить великое переселение волчьего племени.
Рано утром, задолго до подъема флага, я вынес своих питомцев на палубу. Волчата испугались, поджали хвосты, со страхом поглядывали вокруг и ни на шаг не отходили от меня. Но вот Рея что-то зачуяла, подняла голову и, нюхая воздух, крадучись поползла по палубе. Рек, конечно, последовал за ней. У камбуза, откуда разносились вкусные запахи, зверята остановились. Вдруг дверь камбуза распахнулась, и в ней показался кок в ослепительно белом наряде. Волчата в диком страхе бросились прочь и по дороге чуть не сбили с ног матроса, который только что вышел на палубу и еще не очухался от сна. Они подбежали ко мне и только тогда обернулись, но страшная белая фигура уже исчезла.
После вкусной каши, которой я накормил волчат, они забрались под орудийную двенадцатидюймовую башню, улеглись там и оттуда стали наблюдать за проходящими мимо людьми.
Июньское солнце ласково светило с безоблачного неба и нагревало стальные броневые плиты башни. Волчата свернулись клубочками и заснули. Только вечером они вылезли из своего укрытия и отправились на прогулку.
Зверята быстро привыкли к палубной жизни, и даже шум сотен топающих и бегущих ног их не тревожил. Но когда началась большая утренняя приборка и по палубам побежали веселые бурлящие ручьи, они струхнули и бросились поспешно вниз по трапу. Услышав шум в коридоре, я открыл дверь, и в каюту ввалились перепуганные и мокрые зверьки. Но прошло несколько дней, и они уже не боялись хлещущих из растянутых шлангов потоков воды. Зверята бегали по мокрой палубе и играли. Особенно нравилось им вцепляться в длинные космы швабр и на них кататься под дружный смех матросов.
Однажды, когда я дежурил по кораблю, ко мне подошел Кротов.
— Удивительно, господин мичман, какие памятливые эти волки! До сих пор меня помнят и часто наведываются ко мне в кубрик. А недавно стали мы бороться с Петровым, так они на него набросились — еле их удержал! Неделя прошла, а они все на него скалятся. Чуть подойдет ко мне — они рычат. Петров сахаром их задабривал и мясо из камбуза таскал — никакого толку! Сахар съедят, а потом все равно зубы скалят...
Я и сам удивлялся памяти своих питомцев. Много времени уже прошло с тех пор, как они покинули каюту и выглядывали в иллюминатор. А на днях они спустились на срез кормовой палубы и сразу вспомнили — стали тянуться к иллюминатору, прыгать, словно хотели вновь попасть в каюту, где провели первые дни неволи.