Клэр появляется на пороге с кружкой в руках. У нее заспанное лицо. На ней хоккейная футболка Гарри. Она едва прикрывает верхнюю часть бедра. Клэр босиком.
– Так вот она где, – говорит Гарри. – Я ее искал.
– Простите. Я ее по ошибке надела. Привезла вчера, чтобы вернуть. Надеюсь, вы не возражаете. Просто в ней очень уютно.
– Считайте, что это подарок. Я могу еще одну достать. В конце концов, вы же мне вчера подарили новую футболку.
– Спасибо.
Я не могу ее не рассматривать. Вижу, как круглится под футболкой ее грудь, вижу ее юношескую упругость, едва заметные очертания сосков. Наверное, Клэр чувствует мой взгляд. Она извиняется и уходит в дом. Я уже видел ее голой в темноте, но утром все почему-то иначе. Конечно, она тоже видела меня голышом, но это другое. Во мне больше нет очарования юности, если оно вообще когда-то было.
В летний день мы признаем лишь один способ добраться до пляжа – каноэ. Мой дом и бывший дом Мэдилейн стоят бок о бок на берегу лимана, где вода не слишком соленая, а тот тянется в океан. Когда мы были детьми, то презирали саму идею ехать до пляжа на машине – или даже на велосипедах. Мы грузили в старое каноэ полотенца, сумку-холодильник, складные стулья, все, что могло понадобиться, и отплывали, как Льюис и Кларк. Грести почти полмили, ветер иногда такой резкий, что приходится жаться к берегу, но усилия всегда того стоили. В отличие от тех, кто приезжал на машине и устраивался на забитом пятачке возле парковки, мы на своей части пляжа находились почти одни.
Теперь у нас два каноэ, мы держим их на стойках у меня, а весла и заплесневевшие спасательные жилеты, которые никто, кроме Джонни, не надевает, висят на банках. Мы с Гарри снимаем каноэ и несем его через камыш к старой пристани, к воде, и ноги наши вязнут в грязи. Нэд с легкостью выносит второе. Плетеные сиденья давно сломались, их заменили грубыми и куда менее удобными досками. Из-под планшира сыплются пауки, мы сгребаем их ладонями. Стоя по голень в воде, нагружаем каноэ и занимаем свои места. По старой традиции я сижу на корме, Мэдди на носу в одном, а Гарри и Нэд в другом. Джонни садится перед отцом, а Сисси устраивается посередине на складном пляжном стуле, словно Клеопатра, путешествующая по Нилу. Клэр запрыгивает к нам и садится на сумку-холодильник.
– Чувствую себя иждивенкой, – говорит она. – Может, мне вылезти и толкать?
– Глупости, – возражаю я. – Наслаждайтесь поездкой.
– Только если вы мне позволите грести на обратном пути.
Второе каноэ ушло далеко вперед. Мы всегда устраиваем гонки по дороге на пляж. Перевес в виде Джонни, Сисси и большей части снаряжения обычно уравнивает шансы, но сейчас с нами Клэр, и мы теряем позиции. Мэдилейн выкладывается полностью, занося весло как можно дальше вперед, от нее ко мне бегут мелкие водовороты. Она очень сильная. Я тоже старательно гребу, сосредоточившись в основном на гребле, а не на руле.
– Это из-за меня, – вздыхает Клэр, видя, как далеко мы отстали.
Она понимает, как все серьезно, но ничего не может поделать.
– Ну, все, – говорит она, снимая рубашку.
Она красиво ныряет с борта, и мы летим вперед.
– Я не шутила насчет подталкивания! – восклицает Клэр, и мы чувствуем, как она гребет ногами за кормой каноэ.
Мэдилейн объявляет:
– Мы нагоняем!
Так и есть. Нагоняем. У меня устали руки, но я гребу в том же темпе. Я не подведу ее. Мэдилейн любит состязаться.
– Седлайте лошадь! – кричу я, когда мы подходим ко второму каноэ на расстояние нескольких корпусов.
– Эй, так нечестно, – замечает Гарри. – С мотором нельзя!
– Быстрее, папа, быстрее!
Я чувствую, что Клэр перестала толкать нас, и вижу, что второе каноэ отклоняется вправо. Клэр выныривает возле него. Она ухватилась за корму и сбивает его с курса.
– Нечестно! – возмущается Гарри, поднимаясь.
Сисси верещит:
– Гарри, не вздумай!
Он со смехом пытается поймать Клэр, но она уходит под воду. Через несколько секунд ее голова показывается с другой стороны, словно у тюленя. Каноэ опасно кренится, но не переворачивается. Нэд сидит на носу, суша весло, и вид у него смущенный.
– Давайте по новой? – предлагает он.
Мэдилейн продолжает усердно грести, и мы вырываемся вперед. Мне кажется, у меня сейчас отвалятся руки, и спина горит огнем, но мы не сбавляем скорость, пока не выходим на мелководье. Теперь мы уже не проиграем. Я откидываюсь назад, и мы скользим по воде, пока нос каноэ с хрустом не утыкается в песок. Мэдди вылезает и начинает торжествующе танцевать в воде. Рядом выныривает Клэр, и они обнимаются, как чемпионы на соревнованиях.
– Мы тебя сделали, Уинслоу! – выкрикивает Мэдди.
Я слишком устал, чтобы шевелиться.
– Грубейшее нарушение. Подадим официальную жалобу руководству яхт-клуба, – шутит Гарри, пока они лениво скользят к берегу. – Дождетесь, вам запретят приближаться к воде, Уинслоу.
– Ты просто не умеешь проигрывать!
– На обратном пути поедете с нами, – громко говорит он, обращаясь к Клэр, и все смеются.
Я знаю, многие ходят на пляж, чтобы отдохнуть и восстановить силы, но у некоторых пляжей особые целительные свойства. Это место я знаю с детства, и мне здесь так же легко, как дома. Как всякий хозяин, я готов иногда потерпеть чужака, но всегда радуюсь, когда снова остаюсь один. Отправьте меня на полоску песка на Карибских островах или в Мэне – мне там, конечно, тоже понравится, но тут все иначе. В других местах вода слишком холодная, или слишком теплая, или слишком зеленая. Я не знаю местных ракушек, запахи мне незнакомы. Но здесь все идеально, и я одинаково счастлив тут и в январе, и в августе. Мало чего я так жду, как первого теплого дня, когда набираюсь отваги и решимости вытерпеть ледяную воду, в которой кроме меня плещутся лишь серферы в неопрене и рыбы, и ныряю в парализующий очищающий холод.
Мой отец тоже так делал каждый год. Мы с ним ехали на пляж в старой машине и окунались. В это время года на пляже никого, кроме нас, не было, и он повторял: «Сейчас время белых медведей, Уолт». Теперь я делаю все это отчасти ради него, а если бы у меня был сын, то и ради сына.
К середине лета вода прогревается, купаться становится легче, хотя температура редко поднимается выше двадцати градусов. Правда, я не принадлежу к числу солнцепоклонников, я не из тех, кто часами лежит неподвижно, приманивая меланому. Для меня пляж – место, где можно двигаться, плавать, гулять, играть во что-нибудь, перекусить, а потом подремать на солнышке, набираясь сил для гребли на обратном пути.
Мэдди расстилает на песке одеяла, мы с Гарри ставим зонтики, проверяем, достаточно ли глубоко шест ушел в песок. Внезапный порыв ветра может вырвать плохо поставленный зонтик и заставить его метаться по пляжу, словно курицу с отрубленной головой. По ним на пляже сразу видно новичков. Мы копаем глубоко, укрепляя основание мокрым песком, и притаптываем сверху. А вскоре – футбол. Джонни, Клэр и Гарри против Нэда, Сисси и меня. Клэр на удивление хорошо играет. Она берет несколько передач Гарри и дважды обгоняет меня, заставляя чувствовать себя старым и жирным. Когда их команда выигрывает, Клэр прыгает, улыбаясь от счастья. Сегодня ее день; она начинает влиять на наши жизни.
Все мы устали и вспотели. Гарри предлагает поплавать:
– Давайте наперегонки!
Мы привыкли к его вечным гонкам.
Сисси стонет и говорит, что в Гарри слишком много энергии.
– Я поплыву, – произносит Клэр.
– Блеск, – улыбается Гарри. – А ты, милая?
Мы все знаем ответ. Мэдди молча улыбается и снимает старое парео из зеленого хлопка, которое купила много лет назад в Испании. Может, ей и за сорок, но у нее все та же фигура, что в двадцать лет. Длинное гибкое тело, неожиданно большая грудь, сильные плечи, плоский живот, подтянутые ягодицы и худые кривоватые ноги. Тело, какое придумал в мечтах мальчик-подросток.
– У вас потрясающая фигура, – замечает Клэр, глядя, как Мэдди разминается. – В чем ваш секрет?
– Издеваетесь? Я толстая.
Она всегда так говорит. Ненавидит комплименты по поводу внешности. Вовсе она не толстая.
– Видите вон тот буек? – обращается Гарри к Клэр. – Вокруг него и обратно, хорошо?
Трое пловцов бросаются в воду сквозь прибой. Клэр старается изо всех сил, но Гарри и Мэдилейн вскоре ее обгоняют. Мэдилейн рассекает воду длинными мощными гребками. Она невероятно быстра. Уже давно обогнула буек, когда Гарри только-только до него доплывает. Клэр сильно отстает от них обоих. Мэдди первая легко выходит из воды, почти не задыхаясь. Поворачивается и ждет Гарри. Он вскоре появляется, тяжело дыша. Нэд, Сисси, Джонни и я свистим и аплодируем.
– Ты слишком хороша, – улыбается Гарри. – Однажды я тебя побью.
– Может, будет тебе подарок ко дню рождения, – отвечает она.
Так повелось давно. Это похоже на греческий миф, в котором финал всегда одинаковый. Думаю, если бы Гарри по счастливой случайности удалось вырваться вперед, он бы сбросил скорость. Мир, в котором Мэдди не побеждает в заплывах, – мир, где ни один из них не хотел бы жить.
Трое пловцов бросаются в воду сквозь прибой. Клэр старается изо всех сил, но Гарри и Мэдилейн вскоре ее обгоняют. Мэдилейн рассекает воду длинными мощными гребками. Она невероятно быстра. Уже давно обогнула буек, когда Гарри только-только до него доплывает. Клэр сильно отстает от них обоих. Мэдди первая легко выходит из воды, почти не задыхаясь. Поворачивается и ждет Гарри. Он вскоре появляется, тяжело дыша. Нэд, Сисси, Джонни и я свистим и аплодируем.
– Ты слишком хороша, – улыбается Гарри. – Однажды я тебя побью.
– Может, будет тебе подарок ко дню рождения, – отвечает она.
Так повелось давно. Это похоже на греческий миф, в котором финал всегда одинаковый. Думаю, если бы Гарри по счастливой случайности удалось вырваться вперед, он бы сбросил скорость. Мир, в котором Мэдди не побеждает в заплывах, – мир, где ни один из них не хотел бы жить.
Из воды, пошатываясь, выходит Клэр. Вид у нее измученный, она не ожидала, что проиграет.
– Веселее, Клэр, – со смехом говорит Гарри, похлопывая ее по спине. – Наверное, надо было предупредить, что Мэдди в колледже была пловчихой олимпийского уровня. Выиграла в старших классах чемпионат Мэриленда, вошла во второй состав сборной США. Я ее и догнать-то не могу, не то что победить.
Это правда. Мэдди – прекрасная спортсменка. Видели бы вы ее удар на поле для гольфа.
Уперев ладони в поясницу и слегка прогнувшись в талии, Клэр никак не может отдышаться. Она молча принимает сказанное к сведению, но я вижу, как Клэр смотрит на Мэдди. Ей все еще не верится. Юношеская самоуверенность мешает ей понять, как кто-то десятью годами старше мог ее так легко одолеть, особенно когда она рассчитывала на победу. Клэр видит в Мэдилейн нечто, чего не замечала прежде. Я знаю это ощущение.
Она подходит к Мэдилейн, которая вытирает волосы, и говорит:
– Это было потрясающе. Вы отлично плаваете. Почему вы бросили?
Мэдди поворачивается, освещенная солнцем. Она похожа на существо иной, высшей породы.
– Я не бросила. Просто нашла вещи поважнее.
Я вижу, что Клэр озадачена ее ответом. Наблюдаю за ее лицом. Она не привыкла к тому, что талант воспринимают как должное.
– Если бы я плавала, как вы, я бы не бросила.
Мэдди улыбается:
– Идемте, поможете мне с ланчем.
Они опускаются на колени возле сумок. Достают запотевшие пивные бутылки, холодные куриные ножки, оставшиеся от вчерашнего обеда, сандвичи с яичным салатом, домашние чипсы. Арахисовое масло и желе для Джонни. Мы усаживаемся на одеялах и с наслаждением жуем. Я сижу на низком старомодном пляжном стуле, в потрепанной соломенной шляпе с поломанными краями – прячу от солнца свою растущую лысину. Клэр наклоняется ко мне и шепчет:
– Что случилось с Джонни?
Тот снял рубашку. По его загорелой груди тянется длинный белый шрам.
– Сердце, – отвечаю я. – Ему сделали несколько операций, когда он был совсем маленьким.
– Сейчас все хорошо?
Я киваю. Предпочитаю об этом не вспоминать.
Она встает и пересаживается поближе к Джонни. Они играют на песке. Строят замок. Взрослые говорят о политике. Гарри и Нэд, как всегда, высказывают противоположные мнения. Мэдди читает, не обращая на них внимания, как всегда. Сисси лежит на животе, распустив завязки купальника. Я тоже собираюсь почитать, но у меня тяжелеют веки. Вижу вдалеке Джонни и Клэр – они идут вместе вдоль моря, собирая ракушки, – а потом засыпаю.
5
Ресторан расположен в здании старой фермы. Местные легенды утверждают, что в прошлой жизни здесь был подпольный кабак времен «сухого закона». Через дорогу находится одна из немногих ферм, оставшихся в округе; над полями молодой кукурузы в сумерках тишина. Хозяйка, Анна, ростом едва ли в пять футов, рыжая, коротко стриженная, нос у нее крючком. Она не замужем. Ее мать, умершая несколько лет назад, была очень толстой, она каждый вечер сидела в душной кухне, пока не уходил последний посетитель. Увидев нас, Анна бросается обнимать Мэдди, Гарри и меня, и мы знаем, что это знак внимания не только к Гарри, уважаемому писателю, но и к нам, давним верным клиентам. На стене за баром висят выцветшие обложки книг в рамках, подписанные постоянными клиентами. Воннегут, Плимптон, Джонс, Уинслоу.
– Опаздываете, – корит нас Анна.
Мы задержались дома посмотреть на закат и уже немного выпили. Гарри смешивал мартини.
– Я чуть не отдала ваш столик. У нас сегодня много народу.
Ожидающие клиенты толпятся у небольшого бара, где разливает напитки Коста. Мы машем ему руками и идем за Анной к своему столику. Обстановка здесь не менялась с тех пор, как я начал ходить в этот ресторан в семидесятые годы, с родителями, а может быть, и со дня открытия. Стены потемнели от старости.
– Вы хотели столик в зале?
Летом накрывают и на веранде, но там слишком яркий свет, а мы этого не любим. Там сидят миллионеры. Зал уютнее, столы и стулья деревянные, не то что пластик снаружи, скатерти в красную клетку застираны и заплатаны. В углу огромная старая чугунная печка. Мы просим одну из официанток-вьетнамок принести нам еще мартини. Вьетнамцев тут целая семья. Все они живут в трейлере за рестораном.
– Вот увидите, какое тут мясо, – говорит Гарри, обращаясь к Клэр через стол. – Лучшие стейки в мире.
Она смотрит на цены и шепчет мне:
– Уолтер, все очень дорого.
Дорого, правда. Ресторан не из тех, куда бы она пошла, если за ужин не платит мужчина. Я вижу, как она считает в уме. И помню, каково это – проводить вечер с людьми, привыкшими ни в чем себе не отказывать, когда у тебя всего пара долларов в банке.
Однажды в колледже я пошел с однокурсниками в ресторан на Верхнем Ист-Сайде. В бумажнике лежала моя первая кредитка. Вручая ее мне, отец сказал: «Уолт, это только на самый крайний случай». У меня было еще с полсотни долларов наличными, тогда это было целое состояние. Один из наших, сын винного импортера, выросший в роскоши в Коннектикуте и Англии, мимоходом уведомил нас, что будет икру. Другие, кому так же повезло, тоже заказали. Я сглотнул, увидев цену. Потом он заказал вино – шампанское и бордо.
Я не привык так жить. Часть меня жадно тянулась к новому опыту, другая ужасалась расточительности. Не забывайте, мы не были бедны. Но моя полностью контролируемая жизнь, в которой имелись только карманные деньги, интернаты, загородные клубы и колледж, уберегла меня от подобного разврата. Я честно заказал самое дешевое блюдо в меню. Какую-то курицу. Это, конечно, не имело значения. Когда принесли счет, мы поделили его поровну. Я пришел в ужас, увидев, что моя доля составляет почти сто долларов. Никогда в жизни не тратил таких денег на еду. Если мои товарищи были так же поражены, то им удалось это скрыть. Я узнал, что таково правило. Джентльмены не спорят из-за счета. Неохотно протягивая карточку, я чувствовал себя полным идиотом, особенно при мысли о тех, кто обожрался за мой счет.
Когда я рассказал отцу о случившемся, он заверил меня, что заплатит по счету. На сей раз.
– Надеюсь, это послужит тебе уроком, – сказал он. – В следующий раз я тебя выручать не стану.
Я наклоняюсь к Клэр и шепчу:
– Не волнуйтесь. Мы угощаем. Вы – наша гостья.
Она молчит, но глаза ее полны благодарности. Красивые глаза.
Мы делаем заказ. Нам приносят напитки. Потом тарелки горячего саганаки, это большей частью расплавленный греческий сыр. Изумительно вкусно. Тарамасалата, хлеб, оливки. Вино. Мы много смеемся, Гарри поднимается и рассказывает смешную историю, изображая акцент и исполняя своего рода танец, отчего мы все рыдаем от смеха.
Наконец приносят стейки. Большие куски поджаристой говядины, толстые, с обуглившейся корочкой соли и перца, с капающим с боков искристым жиром. Мы набрасываемся на них, как ездовые собаки.
– Боже мой, я в жизни ничего вкуснее не ела, – задыхается Клэр.
Мы все одобрительно мычим, нам слишком хорошо, чтобы перестать жевать.
Кладя в рот очередной кусок, я ощущаю, что Клэр напряглась. Смотрю на нее, беспокоясь, не подавилась ли она. Но дело не в этом. Она что-то увидела. Я оглядываюсь в направлении ее взгляда.
– Как жизнь, Уинслоу?
Это Клайв. Стоит возле стола, смотрит исподлобья. По-моему, он краснее обычного.
– Клайв, – произносит Клэр, – что ты…
– Тихо. Я не с тобой говорю.
Гарри кладет нож и вилку. Мы все сидим в ожидании. Нэд отодвигается со стулом назад. На его шее вздуваются мышцы.
Гарри говорит:
– Клайв, я бы попросил тебя не разговаривать с Клэр таким тоном.
– Буду с этой сучкой говорить, как посчитаю нужным. Ну, – он поворачивается к Клэр, – ты его уже трахнула? – Потом смотрит на Гарри и продолжает: – Трахается она неплохо, а, Гарри?
Я замечаю, что он глотает начальные звуки, и это выдает его истинное происхождение. Да, знаете ли, я сноб. Но разве это хуже, чем притворяться кем-то, не будучи им?
– Иди отсюда, Клайв. Ты пьян.
– Ну и что?
Он с усмешкой поворачивается к Мэдди: