– Серега, ты прости меня. Может, я чего лишнего иногда говорю. Но ты ведь тогда тоже шутил. Правда?
Петренко непонимающе уставился на друга.
– Ну там… насчет того, что убьешь?
Сергей улыбнулся. Альберт рассмеялся. Конечно, это шутка!
– Нет, приятель, – голос Сергея был тверд и пугающе спокоен. – Я говорил искренне. Могу повторить еще раз, если ты не понял.
С этих пор в их отношения заполз холодок. Они были по-прежнему дружны, но что-то безвозвратно ушло. Их общение происходило как бы по инерции. Сергей приглядывался к Альберту, искал в его словах двойной смысл. Альберт же недоверчиво приглядывался к товарищу и дивился произошедшей с ним метаморфозе. В его памяти еще жили воспоминания, когда Сергей был серой тенью его самого.
Так они и жили до того самого дня, когда произошли события, самым роковым образом отразившиеся на их будущем…
Когда Елизавета подлетела к ресторану, было уже без четверти восемь. Она опоздала ровно на сорок пять минут. Должно быть, Виолетта уже сердится на нее. Но ей это было безразлично. Главное, чтобы журналистка дождалась. Главное, чтобы не ушла. Елизавете надо у нее столько узнать!
Дубровская поправила прическу перед зеркалом. Что и говорить, ей было немного не по себе. Всему виной был чрезмерно экстравагантный наряд, надеть который ранее Елизавете не хватало смелости. Топ с открытой спиной и глубоким вырезом спереди, короткая юбка, чрезмерно открывающая ноги, шпильки – все это вроде бы шло Елизавете, но казалось таким чужим. И Елизавета теперь не знает, как правильно поставить ногу, чтобы разрезы на юбке не поползли еще выше; поминутно одергивает топ – не слишком ли открыта грудь? Вдобавок ко всему, запах духов, такой вроде безобидный во флаконе, теперь явно демонстрировал отсутствие у нее чувства меры.
Замешательство Елизаветы еще более усилилось, когда она перешагнула порог зала. Ей в этом ресторане не доводилось бывать, и она была вынуждена констатировать, что ее наряд здесь смотрится столь же нелепо, как одежда клоуна на балу. Было очевидно, что хозяевам заведения было присуще стремление к классике, консерватизму, респектабельности. Массивная мебель, приглушенные тона, бронзовые канделябры… Одним словом, все, к чему уместно было бы поместить табличку: «Вечернее платье для дам, фрак для мужчин обязательны». У Дубровской тревожно заныло сердце. Но метрдотель ей ничего не сказал. Видимо, посетителей в душный летний вечер было и без того немного, чтобы разгонять последних. В общем, Елизавета почувствовала себя форменной идиоткой.
«Черт возьми эту Виолетту! Чего ради она выбрала это место!»
Виолетта тем временем просматривала меню и пила свежевыжатый апельсиновый сок. Увидев Елизавету, она вытаращила глаза и бесцеремонно оглядела ее с головы до ног.
– Ну ты даешь!
Дубровская покраснела. Впрочем, было от чего. Сама Виолетта была одета более чем изысканно. Костюмчик приятного пастельного тона, нейтральная косметика, из украшений – колечко с жемчугом и тоненькая цепочка на шее. Она была одна.
– Мой приятель опаздывает. Он скоро будет.
Елизавета не огорчилась. «Может, я успею узнать все, что мне нужно, за то время, пока его нет. Затем пригублю с ними бокальчик вина и смотаюсь».
Она заказала сок и фруктовый салат. Виолетта рассматривала карту вин.
– Как работа? – без особого интереса осведомилась она.
– Идет помаленьку.
– А на личном фронте?
– Все без изменений.
Скороходова кивнула:
– Давай коньячку немного. Для поднятия тонуса.
Они выпили. Языки немного развязались, и потекла непринужденная беседа, прерываемая только восклицаниями Виолетты и бряканьем столовых приборов. Елизавета попыталась перевести разговор в нужное ей русло, но мало в этом преуспела. Виолетта была настроена лирически. Она рассуждала о мужчинах вообще, сетовала на своего «коня», который не слишком-то торопился к ней на свидание. Затем, в порыве откровенности, девица извлекла из сумочки фотографию.
– Вот погляди. Снимок, правда, не совсем удачный. Это мы в прошлом году, у меня на дне рождения в августе. Ну, как ты его находишь? Правда, смазливенький?
Елизавета промычала что-то восторженное. На самом деле оценить внешние достоинства молодого человека было невозможно. Отвратительное качество снимка, смазанные силуэты, непонятный ракурс. В общем, что-то очень неопределенное, но высокое и, судя по соотношениям фигур на снимках, еще и крепкое. Конь, он и есть конь!
– Знаешь, он работал телохранителем у… в общем, неважно, у одного бизнесмена. С трудом взял несколько дней в счет отпуска. Какая была романтика, не представляешь. Мы были одни: он, я, одинокая луна и сеновал. Тепло было. Жуть! А хорошо-то как. Конец августа! Не знаю, говорила ли я, но он – настоящий тигр!
– В прошлый раз ты называла его конем, – насмешливо заметила Елизавета.
– Конем? Впрочем, неважно! – Виолетта впала в черную меланхолию, причиной чему, конечно же, был этот тигр, он же конь.
– Да брось ты переживать! Он просто опаздывает. Я, если хочешь знать, тебе даже завидую, – разумеется, Елизавета лукавила, но как прикажете добывать полезную информацию, если ее источник скис, как позавчерашняя сметана. – Спорим, на дне рождения Макарова вы были самой красивой парой!
– На дне рождения Макарова? – удивилась Скороходова. – С чего ты взяла, что мы были там вместе?
– А разве нет? Неужели ты была одна?
– Почему одна? Со своим знакомым была. Он меня туда и провел.
Елизавета непонимающе таращилась на журналистку.
– Ну чего ты на меня так смотришь? Это моя работа. Мужчина в ней выполняет часто роль отмычки. Думаешь так просто попасть на какое-нибудь закрытое мероприятие?
– Мне кажется, если представиться журналисткой…
– Да еще ведущей «Криминальной хроники», – насмешливо продолжила Виолетта, – тогда тебя на дух не пустят ни в один кабак, ни на одну захудалую вечеринку. Ты, милая, верно, с вишни упала…
Конечно, своему приятелю Скороходова и словечком не обмолвилась о криминальной тематике ее основной деятельности. Название ее рубрики звучало просто и изысканно, как бутерброд с колбасой: «Мода и дизайн». Впрочем, Иван Пчела, недавний кавалер Виолетты, этими журналистскими тонкостями не интересовался. Ему достаточно было того, что его подружка выглядит сногсшибательно в этом своем крошечном топе, словно нарисованном на молодой полной груди. Он строил приятные планы относительно уютного гнездышка, где они смогут после всей этой юбилейной суеты предаться плотским утехам…
Милая головка Виолетты в тот момент была занята не столь романтичной мишурой. Вот уже полгода, как она выслеживала Макарова. Он мало ее интересовал как мужчина (хотя, видит бог, все достоинства сильного пола были при нем). Более впечатляющими рисовались в воображении юной дамы те заманчивые перспективы, которые могло сулить такое полезное во всех отношениях знакомство. Да и дело было не очень сложным. Кто бы мог устоять перед натиском такой симпатичной особы? Подвернулся бы случай… А случай как раз представился в лице смазливого, но недалекого парня с простым русским именем Иван.
– Кто такой этот Пчела? Бабник и болван, каких мало. – Виолетта не брала на себя труд подыскивать для своего бывшего кавалера более лестные характеристики. – Рядовой охранник в одном из агентств Макарова. Красивый, девчонки по таким сохнут. Коленки мне до синяков защипал. А в остальном – не спрашивай, проверить не удалось, не до этого было.
Лизу слегка смутило последнее замечание… Конечно, она читала в материалах уголовного дела показания этого самого Ивана Пчелы. Тот на все лады нахваливал своего бывшего начальника Макара и посылал проклятия на головы убийц. Ничего примечательного. Впрочем, все остальные гости были не более оригинальны. Хотя, конечно, стоит поспрашивать…
– Ну а что юбиляр? Орест Бергер, кажется… Он тебе как?
– Да никак. Мужичонка так себе. Ни рыба ни мясо. А вот жена его… Медуза Горгона! Удивляюсь, как на моем месте там выжженного пятна не осталось.
Виолетта хихикнула.
– Чем же ты ей не глянулась?
– Да здесь все элементарно, детка. Ты только прикинь. В ней живого веса – центнер. Грудь, которой можно выкормить тройню, плиссированный живот, а бедра… М-м-м! Мечта целлюлита. А Орест при ней… Ну не то чтобы мужичок с ноготок, ну как муха против арбуза. Но до женского пола, видать, охоч. Не успевала с себя его масленые взгляды снимать. А его жена, хоть и бочка, но не деревянная же, сразу все смекнула. Если бы не чудесное появление Макара, клянусь, не сидеть бы мне сейчас перед тобой и не вспоминать то чудесное время!
Чудесное время! Да, пожалуй, Виолетта здесь перебрала по части положительных эмоций, если вспомнить, каким скорбным финалом завершился тот жаркий августовский день. Хотя как сказать… Горечи по ушедшему в мир иной Макару она, конечно, не испытывала, страха перед его мертвым телом, разумеется, тоже. Ей только хотелось с досады оторвать себе кудрявую челку и до основания сгрызть симпатичный маникюрчик. И все только потому, что она второпях оставила дома свой фотоаппарат-мыльницу. Представив, каких эксклюзивных снимков лишилась ее газета, впору было волком выть. Еще бы! Щелк… И читатели видят зияющий череп. Еще щелк! И вот уже сам Макар, похожий на кухонный дуршлаг. Щелк, щелк! Тело Агеева, распластанное под колесами джипа. И всего этого она лишилась благодаря собственной забывчивости!
– Про кого тебе еще рассказать? Был там какой-то Гаврилов…
– Постой-ка. Я читала в материалах дела про Гаврилова. Это же соучредитель «Кокоса», следовательно, человек не менее значимый, чем покойник Макар…
– Правда? В жизни бы не подумала. Скромный такой, незаметный. А с ним еще его друг Самарин. Этот персонаж постоянно лез на первый план, выпендривался, шутил не к месту, со мной пытался заигрывать. Вообще, честно говоря, я бы их и не запомнила, но так получилось, что именно у них оказались при себе ружья…
Действительно, Самарин и Гаврилов представляли собой довольно странную пару. Трудно было предположить, что могло объединять между собой столь разных людей. Гаврилов, несмотря на близкое знакомство и общий бизнес с процветающим Макаром, вид имел довольно заурядный, если не сказать забитый. Он полностью терялся в тени своего шумного друга Самарина, занимавшего в охранной иерархии место попроще – директора одного из многочисленных агентств Макарова. Неразлучная парочка надеялась поохотиться на следующий же после юбилея день. Кто же знал, что ружья им пригодятся совсем для другого… После того, как автоматные очереди сотрясли спокойствие Кедрового озера, Самарин нашелся быстро. Вместе с другими мужчинами – гостями юбилейного вечера он бросился на поиски злоумышленников. Гаврилов же оказался настолько деморализован, что с радостью отдал свое ружье некоему Мышонку…
– Все равно от Гаврилова не было бы никакого проку. А Мышонок… Мышонок совсем другое дело. Здоровенный детина с рожей киборга…
– Мышонок?! – наморщила лоб Елизавета. – Чего-то я не припомню такого в списке свидетелей.
– Еще бы у вас в списке свидетелей фигурировали мыши! – засмеялась Виолетта. – Догадливей надо быть, детка. Мышонок – это прозвище. Насколько мне известно, этот потрясающий тип находится в розыске…
– Так это Пронин! Свидетель Пронин! – воскликнула Елизавета.
Свидетель Пронин, в узких кругах просто Мышонок, походил на мощного представителя приматов, огромную агрессивную гориллу. Он числился в розыске за совершение разбойного нападения. Это было многим известно, но никак не мешало Пронину вести в последнее время спокойную, можно сказать, размеренную жизнь. Если его искали, то делали это весьма нерасторопно и незаинтересованно. Мышонок оставался жить в этом же городе, показывался на людях и даже умудрился в положенном законом двадцатипятилетнем возрасте поменять фотографию в паспорте. Ситуация складывалась вполне идиотская. По своей инициативе идти в органы ему не хотелось. Разбойное нападение все-таки, шутка ли! Но и давняя мечта Пронина – работать на Макарова – казалась далекой, как американский берег. Макаров лишних неприятностей с законом для себя не жаждал. Но надежда умирает последней… И в тот жаркий августовский день Пронин собирался напроситься к Макару на службу неофициально. Это и было основной причиной его появления на дне рождения Бергера.
– Неудивительно, что Перевалов и Петренко побоялись остановить машину, когда увидели это чудище на лесной дороге, да еще с ружьем наперевес! – заметила Елизавета. – Однако довольно странная подобралась компания на юбилее. Все скучные, законопослушные граждане, а среди них, гляди-ка, форменный уголовник.
– Ну, скажем, они все далеко не ангелы. Грешки за всяким имелись, это я тебе как подруге говорю. Так что Мышонок – это не самый ужасный экземпляр. Ну, преступник, ну, в розыске. Подумаешь! С ним же все просто, как дважды два. У него же в работе только парочка инстинктов – самосохранения и размножения. А вот вся остальная компания… Милейшие люди, а только копни, и у каждого свой скелет в шкафу найдешь…
«Что она имеет в виду? – недоумевала Елизавета. – При чем тут скелеты?» Мысли проверить свидетелей у нее, конечно, возникали. Но вовсе не по делу Перевалова и Петренко. Здесь все казалось простеньким и бесхитростным. Зачем было делать лишние телодвижения, если все, кто присутствовал на юбилее, физически не могли укокошить Макарова. Они просто обеспечивали алиби друг другу. Пили вместе водку, а затем с ружьями гонялись за убийцами. Каждый держал другого в поле своего зрения, а на следствии мог в подробностях рассказать, что делал любой участник застолья.
– Взять хотя бы Куролесина… Я его давненько знаю.
– Да и я про него читала. Ничего особенного. В наших списках числится как потерпевший. Сражался за Макарова, как лев. Даже чуть под машину не угодил. Его мой Петренко чудом не переехал.
– Ну да, – хмыкнула Виолетта. – А ты знаешь, к примеру, этот лев трижды судим. – Она загнула палец. – Раз! Он связан с криминалом, да так прочно, что об этом наверняка только ты не знаешь. Это тебе не простофиля Мышонок. Два! У них с Макаром отношения, поговаривали, были так себе. А точнее, так и вовсе напряженные. Три… Стал бы он из-за него под машину прыгать! Так вот, леди адвокатесса, это тебе краткий расклад только по одному из твоих «скучных» людей. Ты ведь о них, по сути, ничего не знаешь.
«Действительно, ничегошеньки!» – вздохнула Лиза. Хотя это уже не совсем так. Благодаря Виолетте у Дубровской в воображении уже сложился мысленный портрет каждого из свидетелей обвинения, кого в скором будущем она увидит в зале судебных заседаний.
Иван Пчела – смазливый малый и ужасный бабник. Интересно, одно вытекает из другого?
Татьяна Бергер – глыба жира, что не мешает ей быть властной и ревнивой особой.
Орест Бергер – ее подкаблучник-муж. Робкий донжуан с маслеными глазами.
Самарин – небольшой начальничек с о-очень большим апломбом.
Гаврилов – темная лошадка. Неприметен и немногословен. Но так ли это на самом деле?
Мышонок – соловей-разбойник. Простофиля с криминальным стажем.
Куролесин – серый кардинал. Уголовный авторитет под маской добродетели.
«Забавная компания! Я бы, без сомнения, занялась каждым из них, если бы… если бы верила в невиновность моего Петренко».
– Алло! Ты о чем так размечталась, дорогая?
Кто-то бесцеремонно вернул Дубровскую в реальность. Конечно же, это неугомонная Скороходова, махая перед носом Елизаветы белой полотняной салфеткой, настойчиво пыталась привлечь к себе внимание.
– Он пришел!
– Кто? – невпопад брякнула Дубровская.
– Конь в пальто… Да друг мой наконец пришел! Пора вам и познакомиться. Вот он, собственной персоной!
В дверях стоял высокий, атлетически сложенный мужчина лет двадцати семи. К своему удивлению, Елизавета не заметила в его облике ничего из того, что ожидала увидеть: заклепок, татуировок, конского хвоста и даже мотоциклетного шлема. Парень выглядел вполне пристойно и даже скучно. Он растерянно повертел головой, затем нашел глазами их столик и поднял в приветствии руку. Быстрым шагом, улыбаясь, подошел к ним, чмокнул в щеку Виолетту и взглянул на Лизу. И… тут же его лицо исказила гримаса.
– По-моему, мы с вами встречались. Вот только где, не скажу. Помню только, что обстоятельства были какими-то неприятными. Вы случайно не зубной врач?
– Нет, я адвокат, – сказала опешившая Елизавета. – Постойте-ка… вы – Коровин, свидетель по делу Макарова!
– Да.
На лице Коровина недоумение боролось с любопытством. Конечно, он не узнал в этой девушке с обалденно смелым декольте строгого защитника подсудимого Петренко. Мыслительные операции в его красивой голове происходили чрезвычайно медленно. Наконец лицо его посветлело. Он сообразил, о чем речь.
– Ага! Вы та самая девушка, которая допрашивала меня в суде. Чего это я выгнал на улицу того жулика. Как там его фамилия?
– Перевалов… Но не совсем так. Я спрашивала, почему вы не сообщили следственным органам о том, что за три дня до убийства вы присутствовали при конфликте между Макаровым и Переваловым.
– А я вам еще сказал, что сообщил.
– Сообщили, но поздно. Только через шесть месяцев. Я права?
– Более или менее. Но ведь покойнику от этого не легче?
– А почему ты мне ничего не сказал? – возмутилась Виолетта. – Что, между нами уже появились секреты?
– Ну что ты, бэби! Какие секреты? Подумаешь, выставил какого-то пьяного мужика на улицу, и все дела! О чем рассказывать? Прошу тебя, оставим дела. Ты, малышка моя, выглядишь сегодня потрясно. Я тебе еще не сказал, как я тебя хочу…
– Вы хоть понимаете, что обвинение на ваших показаниях строит мотив убийства потерпевшего? Якобы Перевалов затаил злость, а через три дня застрелил Макара на Кедровом озере, – невежливо прервала Лиза душевные излияния «коня».
– Эй! Ты должен был мне все рассказать! – вцепилась Виолетта мертвой хваткой.
– Да вы что, бабы, с ума посходили? О чем рассказывать?
Завязалась обычная перепалка, Коровин что-то доказывал, клялся, махал руками. Виолетта же дула губы, восклицала и поносила своего любовника меткими словечками из своего своеобразного лексикона. Елизавета слушала их вполуха. Ей не давала покоя какая-то нудная мысль. Она что-то пропустила, что-то забыла. Только вот вопрос: что?