Маша с букетом перевязанных черной ленточкой роз медленно следовала в очереди желающих попрощаться с погибшими. Народу на похороны собралось много. В фойе играла печальная радиомузыка. Напарница Ларина прислушивалась к разговорам. Как всегда бывает в таких случаях, большей частью говорили о трагедии. Но никому из горожан не приходило в голову, что полковника и его людей убили. Ведь пожарный для всех – это почти святое. Даже по уголовным «понятиям» нельзя убивать врачей и адвокатов – тех, кто по призванию спасает человеческие жизни. Поэтому даже привыкшая мыслить рационально Маша стала сомневаться – а верна ли ее догадка? Вдруг и в самом деле пожарные погибли не по вине Радькова и его компании. Но женщина тут же отогнала от себя эту предательскую по отношению к Ларину мысль.
«Не проявляй слабость, – обратилась она к себе, – тебе просто трудно поверить в такую подлость. Как учил Дугин и вслед за ним не раз повторял Ларин, – случайных совпадений не бывает. Если негодяю везет, то это его собственная заслуга».
Маша взошла по широким ступенькам главного входа и оказалась в холле. У гробов со скорбными лицами и траурными повязками на рукавах застыли сам губернатор, его первый заместитель Александр Викторович и генерал Гигин. Вокруг было море цветов. И Маше не к месту подумалось, что и тут семья Радьковых нагрела руки. Ведь львиная доля от стоимости каждого цветка, проданного в областном центре, попадала в карман Полины. Майор Брагин, стоявший за ограждением, сдержанно кивнул Маше, словно хотел сказать: «Я знал, что вы придете». Маша скользила взглядом по родственникам погибших, которые сидели за гробами. Ее взгляд остановился на девочке. Танечка сидела рядом с мужчиной, как поняла Маша, ее отцом, и теребила в руках небольшого плюшевого мишку. До ее слуха долетели слова:
– Не надо, Танечка. Спрячь его.
– Его мне дедушка подарил... – Девочка никак не хотела расставаться с дорогой ей игрушкой.
Маша положила букет цветов на уже заваленный букетами стол. Венки от официальных организаций и родственников стояли, прислоненные к стене. Среди них размерами и пышностью выделялся венок от губернатора области.
Похоронная процессия шла по улицам. Горожане не позволили воспользоваться катафалками – несли гробы на руках. Пришлось и Радькову, и Гигину следовать пешком. Глядя на них, нетрудно было догадаться – они почти разучились ходить, как нормальные люди. Радьков удивленно рассматривал под ногами неровный, в выбоинах асфальт. Гигин что-то тихо говорил ему, губернатор кивал. Расслышать слова было невозможно. Громко играл духовой оркестр. Звучал марш, как и положено на похоронах военных. Маша решила пройти этот путь до конца. Ведь никто не покидал процессию; наоборот, она по дороге обрастала новыми людьми.
Процессия втянулась в ворота кладбища. Впереди уже виднелась свежевырытая могила. У соседнего памятника курили четверо эмчеэсников в камуфляже. Новенькие лопаты стояли воткнутыми в горку влажной земли. Тут процессии разделились. Гроб с телом полковника водрузили на подставку, застланную красной ковровой дорожкой, а гробы с рядовыми пожарными понесли в низину, на дальнюю часть кладбища. Больше половины провожающих осталось на «Аллее героев».
Отзвучали прощальные речи. Гроб опустили в могилу. Громыхнул прощальный салют холостыми. Над старыми деревьями кладбища взвилась в небо галдящая стая воронья. Послышались глухие удары падающей на крышку гроба земли. Могильщики в камуфляже работали сноровисто. Не прошло и полутора минут, как уже вырос могильный холмик с воткнутым в него лакированным крестом. Стали передавать цветы, венки. Среди других спасателей принимал их и майор Брагин. Вскоре и крест скрылся под цветами. Все, кроме родственников, отступили от могилы. И тут сквозь толпу нагло продрались двое охранников губернатора, отыскали среди других венков венок от своего патрона и положили его поверх остальных. В толпе пошел тихий ропот. Чувствовалось, что люди против, но никому не хотелось затевать скандал на кладбище. Тогда майор Брагин чуть ли не строевым шагом двинулся к могиле и вернул губернаторский венок в общий ряд. Охранники Радькова было дернулись, но майор загородил им дорогу.
«Ну, вот и все», – Маша вышла из толпы.
Ее каблучки процокали по выложенной плиткой аллее, и она вышла за ворота кладбища. Кто-то тронул ее за плечо. Женщина обернулась, думая, что это ее нагнал майор Брагин. И с удивлением увидела байкера в косухе с металлическими заклепками и кожаных штанах. Голову обтягивала черная бандана с черепом и скрещенными костями, на глаза опущены солнцезащитные очки. Щеки, подбородок и шею укрывала трехдневная модная щетина.
– Ну, ты и сволочь, – обрадовалась Маша, наконец-то узнав Ларина. – Не мог мне позвонить, сказать, что уцелел?
– Можешь верить, а можешь нет, но не получилось. Знал, что ты придешь на кладбище. Не столько на похороны Точилина, сколько попрощаться со мной. Ведь ты меня уже похоронила. Признайся.
Андрей повел Машу к поблескивающему никелем и лаком мотоциклу.
– Это Дугин тебя похоронил, – сказала женщина.
– Павел Игнатьевич ошибается редко. Был момент, когда я уже сам распрощался с жизнью.
Из ворот кладбища вышел генерал Гигин в сопровождении двух своих младших офицеров в парадной форме. Хлопнули дверцы машины, автомобиль вырулил на проспект и помчался в сторону пригорода.
– И куда это так спешит убийца прямо с похорон своих жертв? – прищурился Ларин.
– Ты уверен, что это Гигин расправился с Точилиным?
– Я видел это собственными глазами, Маша. Но ничего не смог поделать. Обидно.
– И какие теперь у тебя планы?
– Дугин сказал бы, что это не наше дело. Что не стоит ставить организацию под удар...
– Я знаю, что сказал бы Дугин. А что думаешь ты сам?
– Просто думаю, вот и все. Думать не запретишь.
* * *В больничной палате городской травматологии было душно. Пациенты не знали, что лучше – открыть окно или же задраить его. И так, и так было плохо. Дмитрий Попов, бульдозерист из сгоревшего поселка, лежал на койке. Не так давно его привезли из операционной. Хирурги собрали обломки кости, соединили их спицами, наложили гипс до самого плеча. Анестезия понемногу отпускала.
– Боль уже ощущаешь? – спросил директор заповедника Беспалый, сидевший у койки на табурете, белый халат, накинутый поверх камуфляжа, смотрелся диковато.
– Маленько дает о себе знать, – ответил бульдозерист, ощупывая гипс. – И чешется теперь под ним.
– Это хорошо. Значит, кровь циркулирует. Поваляешься тут немного, тебя и выпишут; будешь в поликлинику на перевязки и рентген ходить. Мест теперь в больнице не хватает, так что тянуть с выпиской не станут.
– Блин, – вздохнул Дима Попов. – Только б этих гадов, которые меня арматурой на пожаре отходили, нашли. Такое нельзя без последствий оставлять. Если б не ты с егерем, голову бы мне проломили, это точно.
– Найдут, Димка, обязательно найдут. Это ты правильно сделал, когда настоял, чтобы тебя не в больницу сразу повезли, а в прокуратуру.
– Сосед ругался на меня, но завез-таки, как я просил. Сперва заявление брать не хотели. Как мог, левой рукой написал. Я там и тебя, Виктор, и егеря твоего упомянул, как свидетелей, и фотографа из Москвы. Так что, если что, будь готов. Взяли все-таки заявление.
– Ерунда, мы добьемся справедливости, – пообещал директор заповедника. – Я, хоть и небольшой, но все же начальник.
– А может, и зря сделал. Но меня тогда злость на них так и распирала. Слушай, может, они все перекрутят – еще и на меня дело заведут, мол, уничтожал чужие постройки, да и бульдозер мой на официальном учете не стоит.
– Тогда выше пойдем. Мы это так не оставим. На всех найдем управу, – пообещал директор заповедника. – Только ты сейчас об этом, Димон, не думай. Тебе выздоравливать надо. Ешь тут, что я тебе принес.
– Покажи, – попросил бульдозерист из сгоревшего поселка, – а то из-за этой капельницы, – он кивнул на торчащую из локтевого сгиба иглу, приклеенную лейкопластырем, – и здоровой рукой не пошевелить.
Беспалый с готовностью продемонстрировал содержимое шелестящего пластикового пакета. Набор оказался стандартным: пакет сока, апельсины, минералка, пачка печенья. Но больше всего порадовали Диму Попова пачки сигарет.
– Без курева я бы тут совсем сдох, хорошо, что ты вспомнил. Только зря синие, легкие купил. Я обычно вообще без фильтра курю. Эти меня не пробирают. Но ничего, фильтр оторвать можно. Спасибо тебе. Ты и так на меня этим вечером целую уйму времени угрохал. Не надо было приезжать, с семьей бы побыл.
– Ерунда. Все обустроится. И мы этих сволочей победим. – Беспалый поднялся, тронул загипсованную руку Попова и вышел из палаты.
Вскоре появилась медсестра, выдернула иголку из вены и укатила громыхающий штатив капельницы, предварительно предупредив больного:
– Вы только ходить пока не вздумайте.
– Ерунда. Все обустроится. И мы этих сволочей победим. – Беспалый поднялся, тронул загипсованную руку Попова и вышел из палаты.
Вскоре появилась медсестра, выдернула иголку из вены и укатила громыхающий штатив капельницы, предварительно предупредив больного:
– Вы только ходить пока не вздумайте.
– А если ему, сестричка, в туалет захочется? – засмеялся сосед Попова по койке.
– Тут у вас все ходячие. Поможете человеку до туалета добраться.
– И на том спасибо, – вздохнул Дима.
За окном уже сгустилась темнота. Лежать в душной палате было невыносимо тоскливо. Здоровой рукой бульдозерист потянулся за сигаретами, прижимая пачку подбородком к груди, раскрыл ее. С наслаждением вдохнул запах табака. Действие анестезии уже кончилось, рука болела.
– Мужики, покурить никто не хочет?
– Тебе, во-первых, лежать сказали. А во-вторых, чтобы курить, придется на улицу выйти. Теперь в больнице такие порядки, что даже в туалете подымить не дадут. Засекут с сигаретой – потом бюллетень с красной полосой оформят. Ни копейки по нему не получишь, – напомнил сосед по койке, но тут же опустил ноги на пол и предложил: – Ладно, схожу с тобой за компанию. А то скоро время отбоя наступит, тогда вообще из палаты не выйдешь. Ты только ребятам номер своего мобильника оставь – я-то без телефона сюда попал, прямо с работы. Вдруг укол тебе придут делать. Ребята маякнут, мы и вернемся.
Молодые мужчины неторопливо спустились полутемной больничной лестницей, над которой тускло горели лампочки дежурного освещения. Загипсованные пациенты миновали вахтера у больничной двери. Тот даже не повернулся в их сторону – смотрел на экран телевизора.
Дима и его сосед по койке спустились с крыльца.
– Здесь маячить не стоит, – как человек, пролежавший здесь уже целую неделю, подсказал мужчина с загипсованным предплечьем. – Заведующему отделением доложат, на обходе нам и ввалит. Сам-то он курить бросил, вот поэтому и гоняет. Лучше за кусты отойдем.
Вышли к проезду, достали сигареты. Щелкнула зажигалка. Дима попытался оторвать фильтр у сигареты, но одной рукой не сумел, пришлось курить так. Бульдозеристу казалось, что вместо дыма он глотает чистый воздух. Лишь последние затяжки стали ощущаться.
– Я еще одну выкурю, – сказал Попов, – а то до отбоя вряд ли второй раз выберемся.
– А ты в порядке? Твердо на ногах стоишь?
– Нормально, как видишь. – И Дима даже один раз невысоко подпрыгнул.
– Тогда я пойду. С бабой одной из соседней палаты познакомился. У нас роман намечается. Так что если сам доберешься, то оставайся. – И сосед по койке торопливо зашагал к больничному крыльцу.
Попов достал сигарету, полез в карман; зажигалка непривычно ощущалась в левой руке и никак не хотела срабатывать.
Из-за кустов к Диме шагнул какой-то здоровяк.
– С одной рукой плохо получается? – участливо спросил он и щелкнул зажигалкой.
Огонек высветил в темноте лицо благодетеля. Попов замер и даже приоткрыл рот. Сигарета выпала на асфальт. Он узнал одного из тех двоих, кто избивал его арматурой в горящем поселке.
– Вижу, что узнал, – тихо проговорил Енот. – Думал, мы тебя в покое оставим? Не надо было в прокуратуру ездить, лежал бы себе в больничке. А так придется с нами проехать.
Напротив Димы, скрипнув тормозами, остановилась красная «БМВ». Барсук выскочил из-за руля, сноровисто распахнул багажник.
– Курточку-то сюда дай. Жарковато сегодня вечером. – Енот вырвал из рук Попова спортивную куртку с мобильником в кармане.
Дмитрий и опомниться не успел, как его бросили в багажник и тут же закрыли крышку. Только тогда он спохватился, закричал, стал колотить здоровой рукой. Но вскоре в салоне уже громыхнула музыка, и автомобиль покатил опустевшими вечерними улицами.
Соседи по палате насторожились ближе к отбою. Прошло уже полчаса, как Попов вышел на улицу и не вернулся. Ему звонили, в трубке звучали гудки, но никто не отвечал.
– Глянуть надо. Может, поплохело ему? – предположил мужчина с загипсованным предплечьем. – Ляснется еще головой на бетон. Может, он плохо анестезию переносит.
Вызвался еще один доброволец. Пациенты вдвоем вышли из больницы.
– Не видно его что-то. Ты еще раз набери.
Вдвоем кое-как натыкали клавиши, сверяясь с номером, написанным на бумажке. Зазвенело совсем близко – за невысокими аккуратно подстриженными кустами.
– Херня какая-то. Под них свалился?
Пациенты вышли к низкой самодельной лавочке. На ней лежала куртка Попова, в кармане надрывался мобильник. А рядом стояла пустая бутылка из-под водки и два пластиковых стакана. Мужик с загипсованным предплечьем запустил здоровую руку в карман, вытащил вибрирующую трубку Попова, отключил ее. В ладони, кроме телефона, была и смятая водочная пробка.
– Вот так дела! Выходит, забухал наш сосед. Раскатил пузырь с кем-то, и за добавкой отправились. Так, что ли?
– Получается, так. И что делать будем?
Мужчины помолчали, прикидывали в уме возможные варианты. Единственным приемлемым им показался следующий, да иначе и быть не могло – о пропаже Димы Попова никому не говорить.
– С виду он мужик самостоятельный, – авторитетно заявил сосед пропавшего по койке. – Даже если забухал, а повод у него есть, то к утру объявиться должен. Пошли.
Глава 11
Генерал Гигин недолго побыл на поминках. Посидел за столом, вместе с другими вспомнил покойного хорошим словом. Как и положено, выпил три рюмки, чтобы земля была Серафиму Прокоповичу пухом.
На базу «эскадрона смерти» он вернулся уже затемно и сразу почувствовал, что бойцы решили его порадовать. Ведь красная «БМВ», на которой обычно совершали оперативные выезды, стояла не в гараже, а у стены особняка. В салоне играла музыка.
– Это еще что за ящик на колесах вы тут поставили? – весело осклабился генерал.
Барсук с Енотом картинно распахнули багажник и вытащили из него задыхающегося Диму Попова. Бульдозерист затравленно озирался, не понимая, где он оказался.
– Это та самая сука, которая заявление в прокуратуру накатала, – представил пленника Енот. – Вот мы и решили за ним в город сгонять.
– Как же, докладывали мне, докладывали, – заулыбался Гигин.
Дима щурился. Он с трудом стоял на ногах. Придерживал загипсованную руку здоровой. Боль растекалась по телу, отдавалась в мозгу.
– Может, ты на помощь позвать хочешь? – склонившись к лицу бульдозериста, осведомился Енот. – Так можешь кричать, никто не запрещает. Только из-за этой музыки тебя никто не услышит. Люди отсюда далеко живут.
Сзади к Попову подошел Барсук и гаркнул ему на самое ухо:
– Мы же к тебе, когда ты свой сраный бульдозер заводил, по-хорошему подошли, предупредили – мол, не лезь не в свое дело. А ты не послушался, поперся чужое добро ломать-крушить... Вот и пришлось тебя успокоить.
И тут встрял Енот:
– И это бы не беда. У нас медицина хорошая. Руку тебе склеили, отлежался бы в больнице. Тебе наше государство вместо сгоревшего дома новый бы построило. А ты снова проблемы создавать людям вздумал. Заявление в прокуратуру написал. Как ты думаешь – где сейчас это заявление? Надеялся, следователь над ним сидит, голову ломает? А оно вот где, – Енот вытащил из-за пазухи лист бумаги, сунул его под нос Попову. – Думал, поможет оно тебе? Ни хрена оно тебе не помогло.
Бульдозерист отпрянул, хотел отступить на шаг, но Барсук уже схватил его сзади, заломил здоровую руку за спину.
– А ну жри, падла, свое заявление. Жри!
Енот принялся запихивать лист бумаги в рот Попову. Барсук следил за тем, чтобы бульдозерист не выплюнул его обратно, заламывал руку почти к самой шее.
Когда заявление в прокуратуру оказалось проглоченным, Попова потащили в подвал особняка. На запястье здоровой руки защелкнулся браслет наручников. Второй же браслет мертво обхватил трубу парового отопления.
– Посидишь здесь до завтра, – покачал пальцем перед носом бульдозериста Енот. – А потом мы тебя, обмоченного и обгаженного, где-нибудь в лесу и закопаем. И никто тебя никогда не найдет. Не надо было заяву писать. Наше терпение кончилось. Другой правдоискатель теперь десять раз подумает.
Оставив пленника в подвале, Енот с Барсуком присоединились к своим товарищам. Вскоре из города прибыл микроавтобус с проститутками, и началось веселье.
В бане ярко горел свет. Громко играла музыка. В бассейне голые бойцы плескались с проститутками. И только один Гигин расхаживал по бортику с повязанным вокруг бедер махровым полотенцем, то и дело прикладываясь к банке с пивом.
– Ну, что, орлы? Парилочка-то заждалась. Банька лечит, банька правит, банька косточки ломит, – разухабисто произнес генерал и шагнул в баню.
Вскоре в ароматном пивном пару уже вовсю хлестали размоченные веники, визжали девки.
* * *Ларин первым перелез через ворота, осмотрелся. Пустой двор, в окнах особняка ни огонька. От бани летели смех, крики, громкая музыка. Андрей помог спуститься Маше. Вдоль стены они проскользнули к входу в особняк.