Зазвонил телефон.
Леа вздрогнула и, выпрямившись, воскликнула:
— Боже мой, уже ночь!.. Тетушки будут волноваться.
— Нет, я предупредил их, что вы со мной.
— А, хорошо, — она встала, не обращая внимания на свою наготу. — Вы поднимете трубку?
— Нет, сегодня меня ни для кого нет.
— Это может быть важно. Прошу вас, подойдите к телефону.
Услышав в голосе Леа тревогу, он послушался, но когда взял трубку, не услышал ничего, кроме тишины.
— Как вы побледнели! Не стоит так волноваться, Леа.
— Да, вы правы, я совсем глупая.
— Я наполню ванну, это поможет вам успокоиться.
— Ванну?
— Да, в наше время это большая редкость, когда друзьям можно предложить принять ванну. Но не думайте, что я имею эту возможность всегда. Мне кажется, что в резервуаре есть теплая вода. Держите, а то простудитесь.
Леа взяла у него кашемировую шаль.
— Устраивайтесь у огня, а я пушу воду и включу радиатор.
Когда он вернулся, Леа сидела, обхватив руками колени.
Франсуа сел напротив, облокотившись на одну из стоек камина.
— У вас не найдется сигареты?
Он порылся в кармане халата и вытащил очень красивую пачку.
— Английские. Подойдут?
Не ответив, Леа взяла сигарету и прикурила от горящей веточки, которую он достал щипцами из камина.
— Спасибо, — с закрытыми глазами произнесла она, вдохнув дым.
Он тоже взял сигарету. Несколько минут они молча курили.
— Кто тот человек, что подходил к вам у Марты?
Прежде чем ответить, Франсуа долго молчал.
— Это опасный подлец.
— Однако мне кажется, что вы с ним в превосходных отношениях.
— С виду это действительно так. Я не могу поступать иначе. Мне необходимо общаться с такими, как он.
— Не понимаю.
— Тем лучше для вас. Но я могу рассказать вам о нем. Его зовут Мендель Школьникофф, или Сокольников, он еврей, русский эмигрант из рижской семьи торговцев тканями. Поставщик царской, а затем и революционной армии, он вместе с семьей уехал в Германию, а оттуда, стремясь избежать участи, которую нацисты уготовили евреям, — в Голландию. Затем он оказался в Брюсселе, где попал под суд за злостное банкротство. Я опускаю детали. Проведя некоторое время в заключении, он получил разрешение поселиться во Франции. После развода с женой, в 1934 году, вместе с братом он создал на улице Абукир компанию по закупке и продаже тканей. Дела шли не очень хорошо, и на него завели дело о мошенничестве. Когда началась война, в кругу коммерсантов, занимающихся темными делишками, он был известен под именем Мишель. В сороковом, озабоченный развитием событий, учитывая свою национальность и российское происхождение, он взял в компаньоны инспектора полиции, которому было поручено следить за ним, и завязал контакты с немецкими властями с тем, чтобы начать с ними торговлю. С ноября дела у него пошли на лад, и очень скоро он стал преуспевать. Его новые клиенты были им очень довольны…
— Это настоящее досье, честное слово!
— Если вам скучно, то…
— Нет, нет, продолжайте, это очень поучительно.
— Благодаря своим новым связям ему удалось ускользнуть от контроля таможенных служб и французской полиции, но в мае 1941 года — жестокий удар. Его компанию классифицировали как еврейское предприятие. Он предпочел ее ликвидировать, что, однако, не помешало ему продолжать свои спекуляции… Пойдемте, ваша ванна, должно быть, уже готова.
Леа встала и пошла за ним в ванную комнату.
Сбросив шаль, она погрузилась в почти горячую воду.
— Ах, как хорошо…
Франсуа сел на край ванны и, не отрывая от Леа глаз, продолжил свой рассказ.
— В то же время он завел знакомство с другим поставщиком — из немецкой закупочной конторы. Эта женщина — немка, Эльфрида, или Элен, теперь жена еврейского коммерсанта. Плодом их встречи стало грандиозное предприятие, основанное на мошенничестве и спекуляции всем, чем можно. Они скупают все, что продается: картошку, ткани, лекарства, книги, меха, короче, все, что им предлагают, а затем перепродают это оккупантам и тем, кто может хорошо заплатить. Так они стали основными поставщиками «Кригсмарин». В один прекрасный момент в Париж приехал гауптштурмфюрер СС Франц Энжелике из центральной службы администрации СС. Это дало парочке возможность начать проворачивать колоссальные дела. Вновь прибывший устроил на улице генерала Аппера и авеню Марсо. Наконец у СС появилось свое закупочное бюро и, как следствие, возможность принимать участие в разграблении французских богатств. Школьникофф попросил у Отто — человека, о котором я вам как-нибудь еще расскажу, представить его Энжелике. После нескольких совместных дел, нескольких ужинов между ними завязалась тесная дружба, их жены, обе немки, тоже стали неразлучными подругами. Таким образом, Школьникофф стал официальным поставщиком СС. Вот что это за человек. Интересно?..
Глаза Леа были закрыты. Франсуа показалось, что она спит. Залюбовавшись ею, он протянул руку, чтобы поправить прядь волос, упавшую девушке на лоб. Она открыла глаза.
— Не смотрите на меня так. Вымойте меня. Помните, как в Орлеане вы мыли меня во время бомбежки?
— Замолчите.
— Почему? Я часто вспоминала об этом. Вначале я была в бешенстве…
— А сейчас?
— По-разному. У вас есть мыло?
— Я готов пожертвовать вам свое последнее душистое мыло от Герлана.
Он вынул из шкафа драгоценное мыло и развернул упаковку.
— Дайте мне понюхать. Хм… как хорошо пахнет… Что это? Судя по запаху, это совсем не мужское мыло.
— Действительно, это «Шалимар».
Франсуа намылил толстую губку и провел ею по великолепным плечам Леа.
— Это, конечно же, мыло одной из ваших подружек, — сказала она резче, чем ей самой хотелось.
— Бог мой! Какая же вы ревнивая! Сочувствую мужчине, который станет вашим мужем.
— Не беспокойтесь, это будете не вы.
— Моя дорогая, но вы же не можете знать…
— Это меня очень удивило бы, — я не настолько в вас влюблена.
Глупо, но эта маленькая девчонка могла причинить ему боль.
— Ой, остооожно. вы поцарапаете мне кожу…
— Извините, я задумался о другом.
— Прекрасно!.. Я здесь, в ваших объятиях, а вы думаете о чем-то другом.
Обидевшись, она повернулась к нему спиной и погрузилась в воду.
Не боясь намокнуть, он схватил ее, вытащил из воды, вынес из ванной и резко бросил на подушки перед огнем.
— Вы сошли с ума… я простужусь… дайте мне полотенце…
Оставив ее просьбу без ответа, он одним движением сбросил тяжелый халат. Обнаженный, он стоял над ней в полный рост. Леа не могла сдержать сладострастную дрожь. Он был похожна разбойника, которого в детстве онамечтала встретить на извилинах лесных тропинок Ланд.
Она закрыла рукой ложбину между своими бедрами. Франсуа упал на колени перед этой маленькой и судорожно сжавшейся ручкой и, нежно расцепив ее пальцы, приник губами к тому месту, которое они закрывали. Почувствовав прикосновение его языка, она выгнулась дугой. Внезапно накатившая волна наслаждения заставила ее вскрикнуть и вцепиться в волосы своего возлюбленного. Он на секунду поднял голову. Потом он накрыл Леа своим телом и нежно проник в нее.
Их разбудил холод. Они поспешили укрыться под вигоневым покрывалом и вновь уснули уже до утра.
4
Каждый визит почтальона был для Леа счастьем. Утром, когда приходило письмо, она набрасывала на плечи шаль, забиралась с ногами в большое кресло, устраивалась в нем поудобнее и наконец, распечатывала конверт и начинала смаковать письмо…
«Дорогая моя Леа,
я сижу в большой комнате, за твоим любимым столом. Мы подвинули его к камину, чтобы было немного теплее. За окном чернеет виноградная лоза, над землей низко нависли тучи, похоже, скоро пойдет снег. Вот уже несколько дней, как поместье погрузилось в спячку. Мы с мадам Бушардо попытались привести в порядок счета, но вынуждены были отказаться от этого, поскольку многого не понимаем. Файяр согласился взять все в свои руки. Жаль, что тебя здесь нет.
Мы немного поволновались, узнав из твоего последнего письма о состоянии Франсуазы. Надеемся, что с ее малышом все будет хорошо и он не замедлит присоединиться к нам в этом зловещем мире. Нет лучшего подарка, большей радости, чем маленький ребенок. Шарль, который играет рядом со мной на ковре, — просто чудо. Каждый день он умиляет нас своими открытиями, своими находками. Я без конца рассказываю ему о его отце и о тебе, чтобы он не забывал вас и мог узнать. Приближается Рождество. Как только он засыпает, мы с Руфью тайком делаем игрушки из дерева и кусочков ткани. Как жаль, что мы не можем собраться вместе… У нас появились новости о месье Л. Мы все так же не имеем понятия о том, где он находится, но знаем, что дело, которому он посвятил себя, идет хорошо и с каждым днем становится все больше желающих работать вместе с ним. У него все в порядке. Напиши нам, как чувствует себя Франсуаза.
Мы с Шарлем нежно обнимаем тебя.
Камилла».
Леа всегда немножко раздражала излишняя нежность Камиллы, эта надежда, которую та хотела сохранить любой ценой, эта страстная любовь к сыну, казавшаяся Леа таинственной…
У Лорана все было хорошо. Она должна была довольствоваться этими скупыми новостями. Она знала, что Лоран продолжает заниматься своей газетой, что он присылает иногда вырезки из нее Камилле. Леа внимательно просматривала газеты с Юго-Запада, доходившие иногда до Парижа. А за каждым «террористическим актом» она видела руку Лорана: взорван мост — это Лоран, атакован немецкий патруль — это Лоран, освобождены заключенные — это опять Лоран…
Она бережно сложила письмо, спрыгнула с кресла и, напевая, направилась в гостиную.
С утра до вечера видеть фрицев!
Как они надоели…
Слушать их радио.
Читать их мерзкие газеты…
Как мне это надоело!..
Она включила радиоприемник и попыталась поймать «Би-би-си».
— Мадемуазель Леа, не пойте эту песню: если услышат соседи, у нас будут неприятности.
— Эстелла… замолчите, вы мешаете мне искать Лондон.
— Вы прекрасно знаете, что это запрещено.
— Сейчас все запрещено, в этой стране можно задохнуться. Скорее, я поймала станцию! Идите, позовите тетушек.
Воплощение укоризны, Эстелла с ворчанием вышла.
«Сегодня 857-й день французского сопротивления немецкой оккупации. Честь и Родина. Французы говорят для французов».
Ну, где же Альбертина и Лиза? Они пропустят начало передачи. Это длится уже восемьсот пятьдесят семь дней!.. Самое ужасное в том, что все при этом как-то обустроились. Люди привыкли к холоду, к многочасовым очередям за жалким кусочком хлеба, привыкли неделями не мыться, покупать масло и мясо на черном рынке, видеть на улицах немцев, соглашаться на что угодно ради дополнительного питания. Конечно, время от времени люди взрываются от возмущения, как эти женщины, разбившие на улице де Бюсси витрину магазина, где были выставлены банки консервов. Эстелла, видевшая все это, никогда в жизни не испытывала такого страха. «Если бы вы видели, как эти скоты, полицейские, били несчастных женщин! Десятками они забрасывали их в свои грузовики, некоторых вместе с малышами, цеплявшимися за материнские юбки. Ах! Это было ужасно. К счастью, на улице Сены живет моя подруга, и я спряталась у нее. Одну женщину, кажется, расстреляли, а другую отправили в Германию. Вы верите, что такое возможно, мадемуазель Леа?» Что ей можно было ответить?
«Советские войска продолжают освобождение территорий на Юге. Отступление 7-й итальянской армии, совершенно не готовой к суровым русским морозам, превратилось в бегство».
«Вот это хорошая новость», — подумала Леа. Но где же тетушки? Они никогда не пропускали передачи.
— О, мой Бог. Бог мой, это ужасно… — простонала Лиза, входя в гостиную.
Запыхавшись, она упала в кресло, и оно жалобно заскрипело под ее тяжестью.
— Что с тобой?
Лиза указала пальцем на дверь и с трудом произнесла:
— Твоя… сестра…
— Что сестра?..
— Малыш!
— Ну вот, опять начинается, и каждый раз это выпадает на мою долю… вначале Камилла… теперь Франсуаза. И я не уверена, что это не продолжится и дальше… я нашла свое призвание: акушерка…
— Дорогая, выключи приемник, у меня болит голова.
— Вы послали за врачом?
— Да, он должен прийти с минуты на минуту. Прошу тебя, иди к сестре, она хочет тебя видеть…
Бедная Франсуаза! С момента визита капитана Фредерика Ханке, друга Отто Крамера — «жениха», как целомудренно называла его тетя Лиза, она не прекращала плакать и волноваться. От Фредерика Ханке Леа узнала причины ее горя: начальство капитана Крамера отказало ему в разрешении на брак с Франсуазой, и, поскольку он настаивал на своем, его отправили на восточный фронт. Перед отъездом ему удалось передать Фредерику письмо для Франсуазы, в котором он уверял ее в своей любви, просил быть мужественной, как подобает жене солдата, и не пытаться избавиться от ребенка. Тем временем он умолял отца, чтобы тот обратился к своему другу, Гиммлеру. Фредерик Ханке не стал скрывать от Леа, что отец Отто тоже яростно противился этому браку.
— Что же станет с Франсуазой? — спросила она тогда у Ханке.
— В материальном отношении у нее не будет никаких проблем. Я обещал Отто позаботиться о том, чтобы она и ребенок ни в чем не нуждались.
— Меня волнует совсем не это, а то, в каком она окажется положении, ведь в свидетельстве о рождении ребенка будет указано: «отец неизвестен».
— Я знаю, но что поделаешь?
— Леа, поторопись, тебя зовет сестра, — сказала Альбертина, входя в комнату.
В спальне было душно, пахло потом и рвотой. Франсуаза, распростертая среди скомканных простыней, смотрела на Леа полными ужаса глазами. Леа села рядом с ней. Как! Неужели это ее сестра, та, с которой они наперегонки бегали до Бельвиля и купались в Гаронне, а во время сбора урожая кидались друг в друга гроздьями винограда, пачкая белые платья? Неужели это та, с кем в рождественские ночи они краем глаза поглядывали друг на друга, сравнивая свои подарки, и всегда были уверены, что сестре досталась более красивая игрушка; та, с кем они так радовались своим первым взрослым велосипедам, Леа — голубому, а Франсуаза — красному, с кем спорили?..
Франсуаза продолжала смотреть на нее несчастными глазами, напоминавшими Леа глаза отца.
— Отто нет. Если бы ты знала, как я боюсь… Он обещал, что будет здесь… почему он оставил меня?.. — Она приподнялась и судорожно вцепилась в Леа. — Разве его ребенок не важнее фюрера?.. Ведь он не любит Гитлера… он сам мне говорил… тогда… почему его нет здесь, когда должен родиться его ребенок?
— Успокойся. Он не виноват. Это война, он обязан выполнять приказы…
— Он сказал…
— Не думай об этом.
Франсуаза закричала так, что Леа вздрогнула.
— «Не думай!..» Ты хочешь, чтобы я забыла, что у моего ребенка не будет отца… что все будут показывать на меня пальцем… мать-одиночка… любовница боша… шлюха…
— Замолчи… Сейчас нужно думать о другом. А! Вот и доктор!
— Ну что, маленькая мадам, близится великий момент? Вместе с доктором вошли Альбертина и Эстелла. Леа воспользовалась этим, чтобы трусливо ускользнуть.
В прихожей зазвонил телефон. Она подняла трубку.
— Алло, Леа?
— Да.
— Это Рафаэль Маль. Мне необходимо срочно вас увидеть.
— Но это невозможно, у моей сестры начались роды.
— Оставьте все на милость природы, Франсуаза прекрасно разродится и без вас. Мы должны встретиться.
— Это важно?
— Очень.
— Хорошо. Тогда приходите.
— Не могу.
— Но почему?
— Слишком опасно объяснять все по телефону. Через полчаса я буду на улице Дофин, 16. Это ресторан, которым заправляют три сестры Раймон, невзрачный с виду, но здесь подают несравненное саламбо. Умоляю вас, приходите.
— Я приду.
Леа повесила трубку. Он заразил ее своим страхом.
— Кто это был? — спросила Лиза, выходя из гостиной.
— Друг. Я должна идти.
— Ты должна ид…
— Да, дай мне пройти, это очень важно…
— Но… твоя сестра!
— Я ей не нужна, рядом с ней и так достаточно народу. Если позвонит Франсуа Тавернье, скажи ему, что я с Рафаэлем Малем в ресторане на улице Дофин, 16.
— Раф…
— Да. Не забудь, улица Дофин, 16. И не волнуйся, я постараюсь поскорее вернуться.
— Что скажет Альбертина!
— Ты ей все объяснишь.
Леа достала из шкафа в прихожей меховые сапожки на деревянной подошве, купленные благодаря махинациям Рафаэля.
— Надень манто сестры, на улице холодно.
С тех пор как Франсуа объяснил ей, какие женщины осмеливаются сейчас носить меха, Леа не прикасалась к манто Франсуазы. Чтобы избежать пререканий с тетей, она молча надела и его, и меховую шапочку.
— Возвращайся скорей, — обняв ее, сказала Лиза.
По Университетской улице разгуливал ледяной ветер. Надо быть сумасшедшим, чтобы выйти на такой холод… На темной пустынной улице громким эхом отдавался стук каблучков Леа по обледеневшей мостовой.
Задыхаясь, вся в поту, появилась она на улице Дофин — так ей пришлось бежать, чтобы ускользнуть от воображаемых преследователей. В окнах ресторана мадам Раймон не было ни огонька. Леа толкнула дверь, открывшуюся без звонка. Не ошиблась ли она? Ароматный запах супа послужил ей ответом.
Зач оказался маленьким и скудно освещенным. На второй этаж вела винтовая лестница. Справа от входа на стойке бара спал огромный полосатый кот, другой подошел и потерся о ноги Леа. К ней вышла женщина в белом, слишком длинном для нее переднике, высокая и очень полная, со смуглой кожей и волосами, собранными на затылке в пучок.
— Здравствуйте, мадемуазель. Вы кого-нибудь ищете?