Мисс Черити - Мари-Од Мюрай 7 стр.

Кто хочет следующим загадать название романа?

Ах, эти головоломки так утомительны!

Четыре джентльмена тотчас заявили, что они тоже устали разгадывать.

Тогда можем сыграть партию в «Желтого карлика».

Ее предложение даже не удостоили ответом. Все уставились на дверь, за которой скрылся мистер Эшли. Вдруг дверь распахнулась.

Будем ставить пьесу!

Я будто снова увидела того мальчишку, который когда-то объявил: «Будем играть в „Хватай дракона!“»

Все тут же согласились: «Да, да, давайте ставить пьесу!» Оставалось выбрать какую.

Умоляю, только не Шекспира!

Почему нет? У него прекрасные комедии.

Ну да, например «Укрощение строптивой»! Так и вижу вас в пф-фглавной роли.

Предлагаю «Вильгельма Телля»! Это героическое произведение, я бы сыграл тирана.

Благодарю, герр Шмаль, но из меня выйдет плохой стрелок. Разве что Энн будет в роли сына Вильгельма Телля.

Я прихватила с собой французскую комедию с очаровательными женскими ролями. Называется «Ложные клятвы».

Герр Шмаль предложил мадемуазель рассказать подробнее.

Так вот. Это история Анжелики, она помолвлена с Леандром, но молодые люди ни разу друг друга не видели. И Леандр очень боится разочарования. Да и в целом он побаивается женщин.

Герр Шмаль прокашлялся, и вокруг мадемуазель повисла напряженная тишина.

Леандр решает проверить Анжелику перед тем, как сделать ей предложение. Он переодевает своего слугу, Скарамуша, в свою одежду и поручает ему приударить за Анжеликой.

«Кхм, кхм», — прочистил горло герр Шмаль.

Что же до Леандра — о, это самое забавное в пьесе! — он тоже переодевается в… молодую субретку! И она кружит голову, хи-хи-хи, Органу, отцу Анжелики..

Мадемуазель рассмеялась, не осознавая надвигающейся опасности.

В свою очередь Скарамуш откровенно волочится за Анжеликой. А служанка Анжелики, Зербинетта, девушка сомнительных моральных устоев…

«Кхм, кхм!» — подал сигналы тревоги герр Шмаль, чей кашель теперь уже звучал как охотничий рог.

Услышав кашель, Мадемуазель вздрогнула и догадалась оглядеться. Все таращились на нее, ошеломленные и одновременно растерянные.

Это, безусловно, очаровательная пьеса, мадемуазель Легро, но, на наш вкус, чересчур французская…

Мадемуазель залилась румянцем, как маков цвет. Оказалось, не так-то просто найти хорошую пьесу.

«Ромео и Джульетта»?

Превосходно. Я буду Ромео.

А я — Джульеттой.

А… а я?

А вы будете союзом «и». Больше в названии ничего не осталось.

Мы же решили, только не Шекспира!

Это вы так решили, милочка.

Вы даже не представляете, сколько времени уйдет на то, чтобы разучить пьесу из пяти актов!

У меня ушло два месяца на «Гамлета», но я выучила все роли. Энн нашла в библиотеке «Ромео и Джульетту» и, открыв наугад, начала читать.

«Чтоб замуж за Париса не идти, я лучше брошусь с башни, присосежусь к разбойникам…»

Сама того не замечая, я продолжила вполголоса.

«…Я к змеям заберусь и дам себя сковать вдвоем с медведем».

Тут я поймала на себе взгляд мистера Эшли.

Кого предпочитаете сыграть, мисс Тиддлер: медведя или змею?

Никого, мистер Эшли.

Я сделала правильный выбор. Пьесу так и не поставили. Двоим актерам пора было возвращаться домой в Лондон, а кузен Филип занемог. В следующий вторник за чаем леди Бертрам выразила удовольствие по поводу того, что вся эта театральная шумиха наконец-то утихла.

Это все затея молодого Эшли.

Не очень приличная затея.

Крестная в знак согласия поморщилась. Мне захотелось спросить, приличен ли сам мистер Эшли.

Тем дождливым летом я решила прочесть «Ложные клятвы». Пьеса была заурядной, но настолько забавной, что мне захотелось сыграть несколько сцен. Мадемуазель согласилась на роль Оргона, я играла Анжелику, а Питер был Леандром, переодетым Лизеттой. По такому случаю Табита сшила ему прелестную юбочку и чепчик с отверстиями для ушей. Я поддерживала его за передние лапки, чтобы он мог стоя отыграть свою главную сцену с Органом, и подсказывала ему реплики: кролики не могут похвастаться хорошей памятью. Зато играл Питер отлично.

В день премьеры мы рассадили полукругом зрителей: Клювохлопа, Милдред, Кука, Джулиуса в клетке, Маэстро на насесте и Дорогушу в банке. На единственном стуле восседала Табита, рядом с ней на полу стояла ее корзинка для рукоделия. Трудно сказать, кто получил большее удовольствие от спектакля, актеры или зрители.

Лето 1884 года тянулось дольше предыдущего — наверное, из-за бесконечных дождей. Даже разнообразные культуры плесени, выращенные на кусочках хлеба, не могли скрасить мне жизнь. Порой на меня накатывала дурнота, начинала кружиться голова. Как-то утром, едва поднявшись с постели, я почувствовала, что ноги не держат меня. Потом недомогания прошли сами собой, и я, не понимая их природы, не стала никому о них рассказывать.

Музей естествознания вернул мне бодрость духа. В зале микологии я наконец-то узнала, что «поганый гриб в китайской шляпке» — это самая настоящая бледная поганка. А правильное название «Болвана Смита» звучит просто великолепно: Gomphidius Glutinosus.

В один из вторников мы встретили в музейном саду герра Шмаля; со времени нашей прошлой встречи он тоже страстно увлекся микологией. Он настаивал, что грибы надо рисовать с научной точностью. Мадемуазель, правда, не могла удержаться и всякий раз добавляла в композицию цветок или гирлянду. Я же самой тонкой кисточкой скрупулезно выводила каждую пластинку.

Ученик превзошел учителя.

Моей гувернантке больше нечему было меня учить. Позабыв про разницу в возрасте, мы называли друг дружку по имени, как две ученицы в пансионе. Я наконец догадалась о ее чувствах к герру Шмалю, но застенчивость помешала мне заговорить с ней об этом. Первой отважилась сама мадемуазель.

Как вы полагаете, Черри, встретит ли когда-нибудь герр Шмаль ту, которая поможет ему забыть потерю жены и детей?..

Я очень горевала после исчезновения Дорогуши Номер Один. Вам не довелось с нею познакомиться… поверьте, это была выдающаяся жаба! Я до сих пор не могу ее забыть. Но это не мешает нам с Дорогушей Номер Два наслаждаться обществом друг друга.

Это обнадеживает…

9

Мое развитие опережало мой возраст: мне еще не было пятнадцати, когда я увлеклась разнообразием форм тления. Кусочек хлеба, предназначенный для Питера, однажды случайно остался на подоконнике. Уже через несколько дней глаз радовала великолепная белая мохнатая плесень, увенчанная черными шариками спор. Как представитель семейства грибов, плесень значительно расширила мое увлечение микологией.

Я поставила еще несколько экспериментов, например, бросая мертвых мух в закрытые склянки с водой. Через несколько суток мухи покрывались легким белым налетом, который можно было изучать в микроскоп. Еще я развлекалась, оставляя закрытые банки с подпорченными фруктами в разных местах: в теплом стенном шкафу на кухне, на полке в холодном погребе или на солнце у окна, что позволяло определить самые благоприятные условия для развития плесени.

Я усердно заполняла научный дневник, и герр Шмаль так хвалил меня, что договорился до следующего утверждения: девушке следует заниматься наукой, а не вышиванием. Воодушевленная, я решилась посвятить его в свой новый замысел: описать в одном исследовании все грибы лондонских парков.

Блестящая идея! Ваши точные акварели, мисс Тиддлер, непременно найдут своего издателя. Так и вижу название: «Городские грибы»! Я лично знаком с заместителем директора Гербария Королевских ботанических садов; я представлю ему вас, как только закончите.

Такой энтузиазм меня немного страшил: кто я рядом с заместителем директора Гербария Королевских ботанических садов? Тем не менее я рьяно принялась за работу и без устали рисовала опята, дождевики, лишайники и шампиньоны. Это была волшебная весна: жизнь наполнилась смыслом. Вечером, закрывая уставшие глаза, я представляла тот долгожданный и волнующий день, когда герр Шмаль отведет меня в Гербарий, и я развяжу перед господином заместителем тесемки на своей папке с рисунками. Мне уже слышалось, как он воскликнет: «Потрясающе! Какая точность!» А я скромно отвечу: «Ну что вы, это целиком заслуга мадемуазель Легро, это она научила меня всему». Так, слово за слово, я погружалась в сон, где господин заместитель превращался в Кеннета Эшли с лорнетом, непременным атрибутом учености.

Такой энтузиазм меня немного страшил: кто я рядом с заместителем директора Гербария Королевских ботанических садов? Тем не менее я рьяно принялась за работу и без устали рисовала опята, дождевики, лишайники и шампиньоны. Это была волшебная весна: жизнь наполнилась смыслом. Вечером, закрывая уставшие глаза, я представляла тот долгожданный и волнующий день, когда герр Шмаль отведет меня в Гербарий, и я развяжу перед господином заместителем тесемки на своей папке с рисунками. Мне уже слышалось, как он воскликнет: «Потрясающе! Какая точность!» А я скромно отвечу: «Ну что вы, это целиком заслуга мадемуазель Легро, это она научила меня всему». Так, слово за слово, я погружалась в сон, где господин заместитель превращался в Кеннета Эшли с лорнетом, непременным атрибутом учености.

Но кое-что омрачало радужное будущее.

Мама вряд ли разрешит издать книгу под моим именем.

Можно взять псевдоним, какое-нибудь мужское имя. Все писательницы так делают. Чтобы соблюсти приличия.

Вопрос был решен.

Но мне не суждено было спокойно сосредоточиться на науке. Примерно в это же время мама стала чаще требовать моего присутствия и ревновать к мадемуазель, чье общество я явно предпочитала. Мама завела разговор о том, что гувернантка мне больше не нужна.

Но мне необходима компаньонка!

Разве мать — не лучшая подруга для молодой девушки?

У Лидии и Энн есть фрейлейн.

Вот именно.

На этом обсуждение пока застряло. Но с тех пор, стоило нам втроем оказаться на прогулке, мама начинала изводить мадемуазель колкими замечаниями. Зная чувствительную натуру Бланш, я вынуждена была просить ее больше нас не сопровождать. Так мама одержала первую победу. Увы, этого ей было мало: она лишила меня послеобеденной свободы. Тому всегда находились тысячи причин: то ей надо примерить платье у портнихи, то навестить девиц Гардинер, то переговорить с миссис Саммерхилл, возглавлявшей общество распространения Слова Божьего среди папуасов. Я отговаривалась мигренями, чтобы остаться в классной комнате на четвертом этаже. Призванный мамой доктор Пайпер нашел у меня «подростковую утомляемость».

Мне удалось отвоевать вторник для музея. Но мама заимела привычку падать в обморок всякий раз, как видела меня в верхней одежде у выхода, поэтому приходилось ускользать из дома через черный ход. Научный труд о лондонских грибах продвигался семимильными шагами, а похвалы герра Шмаля придавали мне уверенности. К концу мая накопилось около шестидесяти акварелей — двадцать видов грибов, изображенных под разными углами и в продольном разрезе.

Что скажете, мой юный друг, если в следующий вторник я представлю вас мистеру Барни из Королевских ботанических садов?

Я кивнула.

Я уже характеризовал ему вас с наилучшей стороны. Но… я не уточнял ваш возраст.

Я знала, что из-за высокого роста и сосредоточенного выражения лица выгляжу старше своих пятнадцати лет. Поэтому снова молча кивнула. Оставалось надеяться, что проклятая стеснительность не помешает мне сказать хотя бы «приятно познакомиться, да, нет, спасибо, до свидания».

Возникло новое препятствие: мама решила непременно взять меня с собой на следующее вторничное чаепитие у леди Бертрам. Вот уже несколько недель она искала предлог, чтобы лишить меня музея — который она ненавидела. Порядочной девушке не подобает проводить столько времени в музейных залах: ведь там можно встретить весьма сомнительных личностей! Обычно я уходила по вторникам около двух пополудни. На этот раз, опасаясь, что мама уже на страже, я выскользнула через черный ход часом раньше. Мадемуазель уже ждала меня на улице, и мы тотчас побежали к музею. Разумеется, нам пришлось потом долго прогуливаться туда-сюда в ожидании герра Шмаля. Наконец показался герр Шмаль, торопливо шагавший нам навстречу. Он подозвал экипаж, куда мы и нырнули. Приключение все больше напоминало романтический побег.

Я представляла себе встречу с мистером Барни в теплице, среди цветущих банановых пальм. Но мистер Барни ожидал меня в своем кабинете — темной сырой комнатке, вполне подходящей для разведения плесени. Сам он был длинный и жилистый и напоминал гербарный лист, высушенный между двумя слоями бумаги.

Приятно с вами познакомиться, мисс Тиддлер. Вам, должно быть, уже говорили, что я специализируюсь на тропических растениях, сугубо тропических. Ваши грибы, хм-м-м…

Лондонские.

Мисс Тиддлер — одаренный акварелист, дорогой Барни. Все ее иллюстрации отличаются невероятной научной точностью.

Эти слова вызвали на лице мистера Барни отнюдь не снисходительную улыбку.

О Господи, наука и женщины! Присядьте, мисс. Смею вообразить, ваши сокровища находятся в этой папке?

Честно говоря, чтобы догадаться, что в папке лежат мои работы, не требовалось особенно пылкого воображения.

Мне уже совсем не хотелось ничего показывать, но я пришла с определенной целью и я должна была это сделать. Достав из альбома несколько акварелей, я положила их на стол перед мистером Барни. Он как раз живо обсуждал с герром Шмалем забастовку портовых грузчиков, но все-таки прервался — исключительно из вежливости.

Ну что ж, давайте взглянем… Что тут написано? Э-э-э…

Тут он достал лорнет, и это, пожалуй, оказалось единственным, что сбылось из моего сна.

Гриб-дождевик! Господи! Это что, научное название? А где у вас тут указан масштаб?.. Нигде? Но для «научной точности» это решительно необходимо.

Я слышала, как рядом со мной шумно сопит герр Шмаль. Он был вспыльчив по натуре.

Полно, Барни! Признайте же, это весьма… весьма аккуратная работа.

Несомненно. Дамы вообще хорошо прорисовывают детали. Но согласитесь, мисс Тиддлер, цветы гораздо изящнее грибов. Почему бы вам не рисовать букетики? Они бы понравились вашим друзьям, тогда как этот… кхе-кхе, извиняюсь, дождевик вряд ли украсит чью-нибудь гостиную.

Когда мы наконец сели в фиакр, где нас ждала мадемуазель, герр Шмаль разразился такими страшными немецкими ругательствами, что Бланш зажала уши руками. Впрочем, герр Шмаль был не столько разозлен, сколько раздосадован.

Простите, мой юный друг, что из-за меня вам пришлось столкнуться с такой тупой ограниченностью. Будь вы лет на десять постарше и носи имя Густав, он ни за что не позволил бы себе…

Нет, ну что вы, герр Шмаль, просто вы ошибались, а я обманывалась. Моей работе не хватает точности. Мистер Барни прав. Мне следовало предусмотреть масштабирование размеров…

Я замолчала, почувствовав, что голос вот-вот сорвется.

Много дней я не могла заставить себя рисовать. Не могла даже смотреть на микроскоп и на пробирки с культурами плесени. Я злилась сама на себя. Что я себе вообразила? Что мои работы представят на выставке в музее, или издадут, или купят? Какое самомнение! Заставив себя наконец взять кисть в руки, я принялась в порыве самоуничижения рисовать исключительно букеты. А Питер, чтобы наказать меня еще больше, принялся их поедать.

Очарование музея поблекло в моих глазах, но мадемуазель была по-прежнему очарована герром Шмалем. Поэтому мы продолжали встречаться у касс ботанического отдела. Вскоре, опять благодаря герру Шмалю, у меня возникло новое увлечение — ископаемые! Мир трилобитов и аммонитов открыл мне свои тайны.

В один из вторников, когда я перерисовывала ракушечный известняк в дневник научных наблюдений (который теперь носил более скромное название — «Альбом набросков»), мадемуазель вдруг стало нехорошо. «Как душно», — пролепетала она.

Вы слишком долго стояли, склонившись над этими проклятыми витринами, дружочек. Выйдемте в сад!.. Мисс Тиддлер, вы с нами?

Но я раскусила замысел Бланш. Поэтому лишь буркнула, что страшно занята. С трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, я смотрела им вслед: герр Шмаль заботливо поддерживал мадемуазель, которая чувствовала себя лучше некуда. Я снова погрузилась в срисовывание ископаемых и от неожиданности подпрыгнула на месте, когда меня кто-то окликнул.

Мисс Черити! Какой приятный сюрприз…

В геологический зал вплывала тетушка Дженет под руку с давней подругой.

Сколько всего нового мы для себя открываем! Поразительно! Полагаю, ваша матушка тоже где-то неподалеку?