С обезоруживающей улыбкой он вытянул вперед руки ладонями вверх. Галт, не отвечая, следил за ним.
— Вы произнесли впечатляющую речь. Вот уж точно, вы оратор! Из-за этой речи со страной что-то сделалось, не знаю, что и почему, но сделалось. Люди как будто хотят чего-то такого, что вы можете им дать. Но вы полагали, что мы будем категорически против? Вот тут вы ошибаетесь! Мы не против. Лично я считаю, в вашей речи много разумного. Да, сэр, считаю. Конечно, это не означает согласия с каждым вашим словом, но какого черта, ведь вы и не думаете, что мы должны быть согласны до последней запятой, а? Расхождение во мнениях — основа движения. Что до меня, я всегда готов изменить свое мнение. Я открыт для переговоров.
Он наклонился вперед, приглашая к разговору. Ответа он не получил.
— Мир катится в преисподнюю. Тут вы правы. Тут я с вами заодно. В этом пункте мы сходимся. Отсюда и начнем. Что-то надо предпринять. Все, чего я добивался, это… Послушайте, — внезапно закричал он, — почему вы не даете мне возможности поговорить с вами?
— Вы говорите со мной.
— Я… то есть я… ну хорошо, вам понятно, что я имею в виду.
— Вполне.
— Ну и?.. Что вы хотите сказать?
— Ничего.
— То есть?
— То есть ничего.
— Ну, полно!
— Я не искал встречи с вами.
— Но послушайте! У нас есть что обсудить!
— У меня нет.
— Послушайте, — сказал мистер Томпсон после паузы, — вы человек действия, человек практичный. Ну конечно, вы человек практичный! Может, чего-то другого я о вас не знаю, но в этом-то уверен. Разве не так?
— Практичный?
— Да.
— Ну так я тоже. Мы можем говорить без обиняков. Можем выложить карты на стол. Какую бы цель вы ни преследовали, я предлагаю вам сделку.
— Я всегда открыт для честной сделки.
— Я так и знал! — торжествующе воскликнул мистер Томпсон, ударив кулаком по колену. — Говорил же я им, этим горе-теоретикам, интеллигентам вроде Висли!
— Я всегда открыт для сделки со всеми, у кого есть ценное для меня предложение.
Мистер Томпсон не мог бы объяснить почему, но его сердце екнуло, прежде чем он сказал:
— Так излагайте же ваши условия, дорогой мой! Излагайте!
— Что вы можете мне предложить?
— Ну… все.
— А именно?
— Все, что вы потребуете. Вы ведь слышали наше обращение к вам на коротких волнах?
— Да.
— Мы говорили, что выполним ваши условия, любые условия. Мы не обманывали.
— А вы слышали, как я сказал по радио, что не намерен договариваться об условиях? Я не обманывал.
— Но послушайте! Вы неправильно нас поняли! Вы думали, что мы будем бороться с вами. Но мы не будем. Не так уж мы негибки. Мы готовы рассмотреть любую идею. Почему вы не ответили на наш призыв объявиться и вступить в диалог?
— Почему я должен был отвечать?
— Потому что… потому что мы хотели поговорить с вами от имени страны.
— Я не признаю за вами права говорить от имени страны.
— Послушайте, однако, я не привык, чтобы со мной… Ну хорошо, почему бы вам просто не выслушать меня. Вы выслушаете меня?
— Я слушаю.
— Страна в ужасном состоянии. Народ голодает и потерял надежду, экономика разваливается, никто ничего не производит, и мы не видим выхода. Но вы видите. Вы знаете, как заставить все и всех работать. Хорошо, мы готовы уступить. Мы хотим, чтобы вы сказали нам, что делать.
— Я сказал вам, что делать.
— И что же?
— Убирайтесь с дороги.
— Но это невозможно! Что за фантазии! Об этом не может быть и речи!
— Вот видите? Я же говорил, что нам нечего обсуждать.
— Подождите же! Стойте! Не надо крайностей! Всегда существует золотая середина. Нельзя иметь все. Мы не… Народ не готов к этому. Нельзя же выбросить на свалку государственную машину. Мы должны сохранить систему. Но мы готовы усовершенствовать ее. Мы реформируем ее так, как вы укажете. Мы не упрямые догматики, мы гибки. Мы сделаем все, что вы скажете. Мы дадим вам полную свободу действий. Мы будем содействовать, пойдем на компромисс. Все распишем пополам. Мы оставим за собой сферу политики и отдадим экономику полностью в ваше распоряжение. Вы будете делать все, что захотите, издавать указы, отдавать приказы, а за вами будет стоять организованная сила государства, государственная машина — она по вашей команде будет внедрять ваши решения. Мы готовы исполнять вашу волю, все до одного, начиная с меня. В сфере производства мы сделаем все, что вы скажете. Вы будете… вы будете экономическим диктатором страны!
Галт рассмеялся.
Смех был так весел, что шокировал мистера Томпсона.
— Что с вами? — спросил он.
— Так вы понимаете компромисс?
— Какого черта?! Что вы нашли в этом забавного?.. Видно, вы меня не поняли. Я предлагаю вам должность Висли Мауча, большего вам никто предложить не может!.. У вас будет свобода делать все, что захотите. Не нравится контроль — отмените его. Захотите повысить прибыли и снизить заработную плату — издавайте указ. Желаете особых льгот для крупного бизнеса — пожалуйста. Не нравятся профсоюзы — распустите их. Угодна вам свободная экономика — велите людям быть свободными. Кроите, как душе угодно. Но запустите двигатель. Наведите порядок в стране. Заставьте людей снова работать. Заставьте их созидать. Верните своих людей — людей дела и разума. Ведите нас в век мира, науки, промышленности, в век процветания.
— Под дулом пистолета?
— Послушайте, я… Что же в этом смешного?
— Объясните мне одно: если вы способны притвориться, будто не слышали ни слова из того, что я сказал по радио, что позволяет вам думать, что я готов притворяться, будто я этого не говорил?
— Не пойму, что вы имеете в виду. Я…
— Забудьте. Вопрос риторический. Его первая часть отвечает на вторую.
— Простите?
— Я не играю в ваши игры, приятель, — если вам нужен перевод.
— Означает ли это, что вы отказываетесь от моего предложения?
— Отказываюсь.
— Но почему?
— Мне понадобилось четыре часа, чтобы сказать об этом по радио.
— Бросьте, это только теория! Я же говорю о деле. Я предлагаю вам самый высокий пост в мире. Скажите, что тут не так.
— За те четыре часа я сказал вам, что ничего у вас не получится.
— У вас получится.
— Как?
— Мистер Томпсон развел руками:
— Не знаю. Если бы знал, не пришел бы к вам. Ответить должны вы. Вы ведь промышленный гений. Вам все под силу.
— Я уже сказал, что это невозможно.
— Вы можете сделать это.
— Как?
— Ну, как-нибудь. — Он заметил, что Галт улыбнулся, и добавил: — Но почему нет? Скажите мне — почему?
— Хорошо, я скажу вам. Вы хотите, чтобы я стал экономическим диктатором?
— Да!
— И вы будете исполнять все мои приказы?
— Полностью!
— Тогда для начала отмените подоходный налог и налог на прибыль.
— О нет! — вскричал мистер Томпсон, вскочив с кресла. — Этого мы не можем сделать! Это… это уже не сфера производства. Это сфера распределения. Как мы тогда сможем платить государственным служащим?
— Увольте государственных служащих.
— О нет! Это уже политика, а не экономика! Вы не можете вмешиваться в политику. Нельзя иметь все!
Галт скрестил ноги на пуфе, удобнее устраиваясь в парчовом кресле.
— Хотите продолжить беседу? Или вам уже все ясно?
— Я только… — Мистер Томпсон замолчал.
— Согласны, что мне ваша идея понятна?
— Послушайте, — примиряюще сказал мистер Томпсон, присев на край кресла. — Я не хочу спорить. Споры не моя сильная сторона. Я человек дела. Время дорого. Все, что я знаю: у вас есть дар. У вас есть ум, который нам нужен. Вам все под силу. Вы можете добиться успеха, если захотите.
— Хорошо, скажем по-вашему: я не хочу. Я не хочу быть экономическим диктатором, даже на то время, которое нужно, чтобы отдать людям приказ быть свободными, приказ, который каждый разумный человек швырнет мне в лицо, потому что знает: его права не могут быть даны, получены или изъяты с вашего или моего разрешения.
— Скажите, — сказал мистер Томпсон, задумчиво глядя на Галта, — чего вы добиваетесь?
— Я сказал об этом по радио.
— Мне непонятно. Вы сказали, что преследуете собственные эгоистические интересы. Это я могу понять. Но чего, собственно, вы добиваетесь от будущего — того, чего не смогли бы получить от нас прямо сейчас, на блюдечке с голубой каемочкой? Я думал, что вы эгоист и человек практичный. Я даю вам подписанный чек на любую сумму, какую пожелаете, а вы мне говорите, что он вам не нужен. Почему?
— Потому что ваш чек не обеспечен.
— Что?
— Потому что вы не можете предложить мне никаких ценностей.
— Я могу предложить вам все что угодно. Только назовите.
— Назовите вы.
— Ладно. Вы много толковали о богатстве. Если вам нужны деньги, я могу вам дать за одну минуту столько, сколько вы не заработаете за три жизни, как говорится, деньги на бочку — наличными. Хотите миллиард долларов — аккуратный, классный миллиард?
— Назовите вы.
— Ладно. Вы много толковали о богатстве. Если вам нужны деньги, я могу вам дать за одну минуту столько, сколько вы не заработаете за три жизни, как говорится, деньги на бочку — наличными. Хотите миллиард долларов — аккуратный, классный миллиард?
— Который я должен заработать, чтобы вы его мне дали?
— Нет, я имею в виду, прямо из казначейства, в новеньких хрустящих купюрах или… или даже, если предпочитаете, в золоте.
— Что я смогу купить на него?
— Ну-ну, когда страна снова встанет на ноги…
— Когда я снова поставлю ее на ноги?
— А если вы хотите все вершить по-своему, если ваша цель — власть, я могу гарантировать вам, что в этой стране каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок будут беспрекословно выполнять ваши распоряжения и делать все, что вы захотите.
— После того, как я их этому научу?
— Если вам что-то нужно для ваших людей, для всех, кто исчез, работа, должности, положение, налоговые льготы, какие-то особые привилегии, только скажите, и они все получат.
— После того, как я их верну сюда?
— Но чего же вы в конце концов хотите?
— Какой мне в конце концов прок от вас?
— Простите?
— Что вы можете мне предложить, чего я не могу получить без вас?
Теперь мистер Томпсон смотрел другим взглядом. Он отодвинулся назад, будто его загнали в угол. Он впервые твердо выдержал взгляд Галта и медленно произнес:
— Без меня вы не сможете покинуть эту комнату.
Галт усмехнулся:
— Правильно.
— Вы уже не сможете что-либо создать. Вас можно будет уморить голодом.
— Да.
— Что же вам теперь неясно? — К мистеру Томпсону вернулись благодушие, благорасположение и благоволение, словно эта тональность голоса вместе с юмором могли благополучно снять эффект ясно выраженного и однозначно понятого намека. — У меня есть что предложить вам — ваша жизнь.
— Она не ваша, и не вам ее мне предлагать, мистер Томпсон, — негромко сказал Галт.
В голосе его прозвучало нечто, от чего мистер Томпсон дернулся и взглянул на Галта, потом дернулся снова и отвел взгляд — улыбка Галта показалась ему слишком мягкой.
— Теперь, — сказал Галт, — вам понятно, что я имел в виду, когда сказал, что нуль не может быть принят в качестве залога за жизнь? Такой залог за свою жизнь должен бы предложить вам я, но я вам этого не предлагаю. Снятие угрозы ничего не может оплатить, отрицание отрицания не есть награда, устранение ваших вооруженных бандитов не может служить стимулом, ваш намек о расправе со мной не обладает ценностью.
— Кто говорит о расправе?
— А кто говорит о чем-то другом? Если бы вы не удерживали меня здесь силой, угрожая смертью, вы не получили бы возможности говорить со мной. Но это все, чего вы можете добиться силой. Я не плачу за снятую угрозу. Я ни у кого не выкупаю свою жизнь.
— Это неверно, — веселым тоном парировал мистер Томпсон. — Если вы сломали ногу, вы платите врачу, что бы он ее вылечил.
— Нет, не стану платить, если он сам ее мне сломал. — Заметив, что мистер Томпсон замолк, Галт улыбнулся: — Я человек практичный, мистер Томпсон. Я не считаю практичным поддерживать врача, который зарабатывает на жизнь, ломая мне ноги. Я не считаю практичным поддерживать шантаж и вымогательство.
Мистер Томпсон подумал, потом потряс головой.
— Не думаю, что вы практичны, — сказал он. — Практичный человек не игнорирует факты действительности. Он не тратит время попусту, мечтая, чтобы все обстояло иначе, или стараясь все изменить. Он принимает все, как есть. Мы держим вас под стражей. Это факт. Нравится вам это или нет, но это факт. В соответствии с этим вы и должны действовать.
— Я и действую в соответствии с этим.
— Я имею в виду, что вы должны сотрудничать. Вам следует признать нынешнее положение дел, смириться с ним и приспособиться к нему.
— Если бы у вас случилось заражение крови, вы бы к нему приспосабливались или действовали так, чтобы его не стало?
— Ну, это другое. Нечто физическое.
— То есть, по-вашему, физические факты доступны коррекции, а ваши причуды нет?
— Не понял.
— По-вашему, физический мир можно приспособить к людям, а ваши причуды и капризы выше законов природы, и люди должны приспосабливаться к вам!
— Я имею в виду, что сила на моей стороне, вы в моих руках.
— И в ваших руках оружие?
— Забудьте об оружии! Я…
— Я не могу забыть факт действительности, мистер Томпсон, это было бы непрактично.
— Хорошо, у меня в руках оружие. Что вы можете предпринять в таком случае?
— Я буду действовать в соответствии с этим. Я подчинюсь вам.
— Что!
— Я буду делать то, что вы мне скажете.
— В самом деле?
— В самом деле. Буквально. — Галт увидел, как энтузиазм на лице мистера Томпсона сменился озадаченностью. — Я буду исполнять все, что вы прикажете. Распорядитесь, чтобы я занял должность экономического диктатора, — я займу его кабинет. Прикажете мне сесть за рабочий стол — сяду. Прикажете издать указ — я издам тот указ, какой вы прикажете.
— Но я не знаю, какой указ издать!
— Я тоже не знаю.
— Наступила долгая пауза.
— Итак, — сказал Галт, — какие будут приказания?
— Я хочу, чтобы вы спасли экономику страны!
— Я не знаю, как ее спасти.
— Я хочу, чтобы вы нашли способ!
— Я не знаю, как ее спасти.
— Я хочу, чтобы вы подумали!
— С помощью вашего оружия, мистер Томпсон?
Мистер Томпсон молча посмотрел на Галта. По плотно сжатым губам, выпяченному подбородку, сузившимся глазам Галт увидел в нем ощетинившегося забияку-подростка, готового вот-вот привести последний аргумент в философском споре, суть которого выражается словами: я тебе морду набью. Галт улыбнулся, прямо глядя на мистера Томпсона, словно услышав непроизнесенную фразу и улыбкой выявляя ее. Мистер Томпсон отвел взгляд.
— Нет, — сказал Галт, — вы не хотите, чтобы я думал. Принуждая человека поступать вопреки его воле и выбору, вы прежде всего запрещаете ему мыслить. Вы хотите, чтобы он стал роботом. И я подчиняюсь.
Мистер Томпсон вздохнул.
— Ничего не понимаю, — сказал он тоном искренней беспомощности. — Чего-то не хватает, не пойму чего. Зачем вам напрашиваться на неприятности? С вашим умом вы любого заткнете за пояс. Я вам не ровня, и вы это знаете. Почему бы вам притворно не присоединиться к нам, а потом взять власть в свои руки и оставить нас в дураках?
— По той же причине, по которой вы это предлагаете: тогда вы бы победили.
— То есть?
— Именно попытки настоящих людей одолеть вас на ваших условиях позволили вашему брату преуспевать долгие столетия. Кто из нас имел бы успех, если бы я стал бороться с вами за контроль над вашими битюгами? Конечно, я мог бы притвориться — тогда я не спас бы вашу экономику и вашу систему, и ничто бы ее не спасло, но я бы погиб, а вы выиграли бы то же, что выигрывали во все времена: отсрочку, передышку, еще год или месяц перед казнью, купленные ценой жестокого насилия и эксплуатации последних еще оставшихся в мире настоящих людей, включая меня. Вот ваша цель и вот диапазон ваших стремлений. Месяц? Да вы согласитесь на неделю в надежде, которая раньше всегда оправдывалась, что найдется еще одна жертва. Но теперь перед вами ваша последняя жертва, и она отказалась играть отводившуюся ей до сих пор историей роль. Игра окончена, приятель.
— Это все теория! — рявкнул мистер Томпсон, пожалуй, чересчур с сердцем. Глаза его забегали по комнате, словно взамен нервного расхаживания. Он взглянул и на дверь, будто стремясь скрыться. — Вы говорите, что, если мы не оставим вам страну, мы погибнем?
— Да.
— Тогда, поскольку мы вас арестовали, вы погибнете вместе с нами.
— Возможно,
— Разве вы не хотите жить?
— Страстно хочу. — Галт заметил, как в глазах мистера Томпсона блеснула искра надежды, и усмехнулся: — Скажу больше: я знаю, что хочу жить намного сильнее, чем вы. Я понимаю, на этом вы и строите свои расчеты. Я знаю, что в сущности вы вовсе не хотите жить. Это я хочу. И именно потому, что я хочу этого так сильно, я не приму никакого заменителя.
Мистер Томпсон вскочил с места.
— Это неправда, — закричал он, — что я не хочу жить, это неправда! Почему вы так говорите? — Он стоял, слегка сжавшись, будто от внезапного озноба. — Почему вы такое говорите? Я никак этого не пойму. — Он отскочил на несколько шагов назад. — Неправда, что я какой-то головорез. Вовсе нет. Я не намерен причинять вам вред. Такого намерения у меня никогда не было. Я хочу, чтобы люди любили меня, хочу быть вам другом… Я хочу быть вам другом! — прокричал он в пространство.
Галт наблюдал за ним, его взгляд ничего не выражал, по его глазам нельзя было догадаться, что они видят, кроме того, что они видят все.