И в самом деле чисто американский стиль переходить сразу к делу, без восточного обычая справляться сперва о здоровье всех родителей, а длинные имена сокращать до кличек.
У нас можно в морду получить, если главу правительства назвать Вовой или Димой, а там даже в СМИ президентов и премьеров именуют Биллами да Тонями, что в нашей глубинке позволено только в самых дешевых пивнушках да и то на крайней степени подпития.
Я все же не стал впердоливать прямо на месте под дверью, чтобы в коридоре не стали прислушиваться, я же, как бы европеец, дотащил до кровати, благо близко.
В постели она в самом деле выказала себя бесподобной, еще и тем, что делает вид, что жутко стесняется и не все умеет, но это уже переигрывание, второе поколение американских школьниц все знает и все умеет, и никакого у них смущения в любых ситуациях и при любых сексуальных запросах.
– Ух, – сказал я наконец, – как гору сбросил. А жизнь, оказывается, хороша…
– Ага, – сказала она отсапываясь, – а я теперь на весы побоюсь встать!.. Бесстыжий ты. Совсем не жалеешь нас, женщин.
– Не ворчи, – сказал я благодушно. – А то старой станешь…
Она охнула:
– Что? Я никогда ею не стану!
– Это точно, – согласился я. – Вечную молодость изобретем как раз для тебя, малышка… Серьезно. Любое открытие обязано приносить радость.
– Я заказала ужин, – сообщила она.
– А ресторан внизу?.. Неохота…
Она наморщил нос.
– С ума сошел?.. В номер. Сейчас должны принести.
Официант, ничему не удивляясь, вкатил в номер столик на колесах и живо переставил с него к нам на столешницу возле кровати блюдо с жареным гусем, котлетами по-маррокански и восточными сладостями.
Пайпер даже не подумала закрыться, я тоже остался возлежать голым, да и чего прятаться, если нас снимают с четырех камер, а официант тоже один из работников ЦРУ?
Теперь ушло старое доброе время подобных компроматов, когда фото с посторонней женщиной в постели моментально вело к увольнению со всех постов, будь это мелкий чиновник или президент страны, а жена в обязательном порядке подавала на развод.
А если учесть, что я не женат, то это и пятьдесят лет назад не вызвало бы скандала. Ну, почти.
Когда он вышел в коридор и закрыл за собой дверь, я откупорил шампанское, не пролив ни капли, не люблю купеческие замашки с разбрызгиванием вина.
Пайпер потянулась через меня за фужером, прижавшись на пару секунд горячей мягкой грудью.
– О, в самом деле «Святая Эстелла»!
– Но ты же его и заказывала?
– Да, – сказала она, – но это большая редкость, и я сказала, что если у них нет, то могут заменить «Святым Эмилием»…
– Тогда, – предложил я, – выпьем за то, чтобы мы всегда получали лучшее, а просто хорошее пусть остается в запасе!
Она засмеялась весело.
– Да, конечно!.. Ты так хорошо говоришь!
– Я еще и крючком вязать не умею, – похвастался я.
Она беспечно расхохоталась.
– Обожаю такой хитрый юмор!
Шампанское даже не полусладкое, а сладкое, крепости меньше, чем в пиве, хотя среди несчастных, старающихся выглядеть эстетами, бытует мнение, что мужчины должны пить сухое, но на самом деле мужчины предпочитают сладкое, просто зачастую пьют все же сухое или полусухое, чтобы быть в тренде, но Пайпер умница, все знает, и заказала обязательно сладкое, будь это «Эстелла» или «Эмилий».
Или эксперты подсказали, что заказать и что говорить, хотя мне вообще-то по фигу.
Из ее веселого и беспечного щебета я уяснил, что она из американской ветви Вестширов, строгой добропорядочной семьи землевладельцев, у нас бы таких назвали латифундистами, большая родня со связями, есть два сенатора и трое в правительстве, брат возглавляет крупный банк, лично у нее большая яхта и вилла на две тысячи квадратных метров на участке в пять гектаров, мама у нее дизайнер по строительству, так как у отца еще и три крупные строительные фирмы, а она после окончания университета хотела б пойти работать экономистом, но мама настаивает, чтобы вышла замуж и родила ей троих, а лучше пятерых внуков…
– Представляешь, – сказала она расстроенно, – пять! Да какая женщина сейчас пойдет на такое? Разве что в Африке или в Саудовской Аравии…
– Твоя мама замечательный человек, – сказал я то, что должен был сказать, – а на здоровом консерватизме держится мир.
Она спросила с недоверием:
– Это как?
– Молодые бездумно тащат его вправо или влево, – пояснил я, – вперед, а иногда и назад, а старшее поколение просто держит его на своих плечах, не давая нам его разрушить.
Она посмотрела на меня исподлобья, как обиженный ребенок.
– Ты говоришь так, будто ты из старшего!
– Детям из бедных семей, – ответил я назидательно, – приходится взрослеть раньше. Потому им и удается обгонять детей из богатеньких да ленивеньких…
– Я не ленивенькая, – заявила она. – Я собираюсь поступить на работу и подниматься по лестнице экономиста!
– Ого, – сказал я с уважением, как и требовалось, – это же самое перспективное в наше время.
– И на будущее, – подсказала она.
– Да, – согласился я, – экономика будет править еще долго.
– А потом?
– Потом экономика станет называться иначе, – ответил я, не объяснять же красивой чирикающей женщине, что такое сингулярность. – Но жизнь станет еще интереснее.
У самого мелькнула мысль, что вообще-то станет намного страшнее, что интересно тоже, лишь бы выжили, а там только бы успеть добежать до сингулярности, что совсем рядом, только придется пройти огонь и воду…
– Ой, – сказала она живенько, – я люблю интересное!.. Да и сейчас всему радуюсь.
Не стала бы вот так с ходу предлагать мне жениться на ней, мелькнула вялая мысль. Слишком уж прямо идет к цели, неужели ей так и советовали, или решила ускориться и показать руководству, как умеет выполнять указания.
Хотя вряд ли дойдет дело до свадьбы, здесь главное показать мне возможности богатой Америки. Мое досье за это время уже просмотрели и увидели, что я всего лишь доктор наук, а не бизнесмен, а ученые везде народ бедный.
Даже в Штатах далеко не все огребают крупные гранты, большинство сидит на жалкой вообще-то зарплате, так что я должен клюнуть на такую красотку, что еще и безумно богатая.
Вообще-то хорошая попытка, мелькнула мысль. Такая и в Москве будет нарасхват даже среди олигархов, а для меня, всего лишь бедного доктора наук, скромного ученого, пусть и поставленного во главе пока что единственного в России Центра по изучению глобальных катастроф, читай – предотвращению, это вообще сказочный вариант выбора жены.
Не дождавшись, когда начну говорить о себе, иначе ей не удается перейти ко второй части задания, прощебетала с игривой озабоченностью:
– Так ты в самом деле с Канадского севера?
– Бери дальше, – сказал я таинственно.
– Ой, – сказала она в испуге, – ты что, полярник?
– За полярным кругом, – сказал я, – где медведи трутся о земную ось, раскинулась огромная страна, на территории которой поместилось бы несколько Америк. Если бы ее туда, конечно, пустили. Так вот я оттуда. Из завтрашнего мира.
Она охнула, глаза округлила совершенно естественно, хорошо держится, ни одним движением мускула не выдала, что наконец-то заставила меня сказать то, что ей пару часов назад подробно объяснили Дуайт, Карпентер и прочие асы разведки.
– Ты из… страшной России?
– Точно, – подтвердил я. – К тому же из самого страшного места.
– Неужто, – прошептала она в ужасе, – из самой Москвы?
– Точно, – подтвердил я. – Умненькая девочка, хоть и красивая.
– Ой, – сказала она в еще большем испуге, – тогда тебе нужно срочно водки?..
– Потерплю, – пообещал я. – Буду пока пить этот, как его… ну, который клопами пахнет…
– Французский коньяк, – догадалась она. – Это у меня есть!
Глава 14
Прокололась, девочка, подумал я злорадно. Могли бы водку приготовить, но не успели все сразу. На подготовку к операции оставалось не больше часа, какие-то еще промахи замечу, хотя в целом все почти безукоризненно.
Намеки насчет женитьбы на такой красивой и богатой, да еще со связями в высших кругах, разумеется, подействуют, но сразу хватать такого червячка не стоит, не поверят, потому позволю развиваться отношениям постепенно, как и положено в консервативных семьях.
Тем более, напомнил я себе, сам из консервативной России, которую ругают за этот консерватизм, но поглядывают на нее с надеждой, понимают, слишком уж сами увлеклись излишествами, пора бы притормозить на опасном спуске к пропасти все стремительнее, но не знают как.
Она старательно и достаточно умело делала мне массаж, а я, блаженно прикрыв глаза, неторопливо просматривал ее досье, а потом и прочие отрывки из инета, куда не добралось ни ЦРУ, ни даже АНБ.
Как ни странно, она в самом деле Пайпер Вестширская из старинной английской аристократии, семья ведет род от самих Тюдоров, надо же, в разведке Пайпер не работает, учится в престижном универе, но ее подруга Изабель начинает заманивать чудесными перспективами службы в ЦРУ, и, кто бы подумал, сегодня действительно выполняет первое свое задание по установлению дружественных контактов с видным русским специалистом с перспективой дальнейшей вербовки.
Ага, вербовки, повторил я, хорошо… Давай старайся, девочка, а я буду раздумывать, колебаться, склоняться то в одну сторону, то в другую, а ты постарайся предложить мне больше, чем я имею в России.
– А что ты любишь еще, кроме водки? – спросила она.
– Тебя…
– Я серьезно!.. Красную икру?
– И черную, – сообщил я. – Та и другая водится у нас в России. В рыбах, кто бы подумал.
– А из еды? Блины или пельмени?
– А которые из них чисто русские? – поинтересовался я. – А то я такой патриот, что к русской икре французский коньяк, испанский хамон и французский пармезан…
Она охнула:
– Какая жуть! Как можно все это употреблять вместе?
– А я с разных тарелок, – пояснил я.
Она вздохнула с укором.
– Как мужчины неразборчивы в еде… Ладно, я сейчас разложу как надо.
С шампанским покончили быстро, пустую бутылку я по русской привычке поставил под стол, а Пайпер принялась с энтузиазмом сервировать «как надо», именно с расчетом на этот момент официанту едва-едва удалось разместить все на одном передвижном столике.
Она хлопотала, выстраивая на тарелках разные изящные вкусности, про коньяк, естественно, не забыла, как и про обязательное шампанское, а я в самом деле наслаждался, развалившись в уютнейшей из постелей, в дизайн и конструкцию которой столько вложено ума и творческих усилий, что могли бы построить космический корабль хотя бы для полетов к ближайшей звезде, с другой стороны, надо понимать, к звездам полетят единицы, а в постелях любят понежиться и покувыркаться миллиарды простых пользователей.
– Ты прибыл, – поинтересовалась она, не поворачиваясь, – на отдых? Как турист?
– Не совсем, – ответил я и добавил то, что она уже пару часов как знает от Дуайта и Арнольда, – сейчас я как бы посредник.
– Как юрист?
– Нейтральное лицо, – пояснил я, – которому доверили установить контакт с коллегами в вашей стране.
– Насчет научных исследований?
– Да, – согласился я. – И насчет того, чтобы за самыми опасными из них установить надзор. Наверное, потому первый разговор состоялся не с коллегами по нейрофизиологии, а с теми, кто оберегает как их, так и общество от них…
– И как?
Она обернулась, хитрая смеющаяся мордочка, милое выражение, но взгляд трезвый и по-женски оценивающий.
– Доволен, – ответил я. – Высшие чины понимают, демократия хороша была в Элладе, где на каждого демократа приходилось по два раба и четыре илота.
Она охнула:
– Что, правда?
– Вот жизнь была, верно? – спросил я.
– Еще бы, – сказала она. – Но рабство – это же нехорошо?
– Да, – согласился я, – рабы трудились плохо, больше отдыхали, потому пришлось для них придумать систему, чтобы сами на работе жилы рвали… Это не так романтично, зато прибыльнее.
Она спросила озадаченно:
– Да? А я думала, рабство отменили из-за гуманизма…
– Из-за гуманизма никто пальцем не шелохнет, – пояснил я. – В мире правит трезвый расчет. Но конечно, чтоб жизнь казалась сказкой, нужно придумывать всякие благородные ценности… В общем, сейчас, когда один человек может уничтожить все человечество, не до соблюдения прав человека насчет его личного пространства.
– Это как? – спросила она.
Я пояснил:
– Человечество дороже, чем чье-то желание утаить свое… даже и не знаю, что нужно таить в свободной Америке! Мне кажется, у вас разрешено все, кроме преступного, хотя и преступное можно, если в высоких кругах. Не так ли?
Она пробормотала озадаченно:
– Ты так подаешь, что мы должны прийти к тому, к чему вы уже пришли?.. К тоталитаризму?
– К прозрачности, – ответил я и, увидев удивление в ее глазах, пояснил: – Да-да, к прозрачности! Для государства все должно быть прозрачно. И никаких личных пространств.
– Ой…
– Личные пространства только друг для друга, – пояснил я. – А не для проверяющих органов. Пайпер, мне такое тоже не нравится, но другого пути для защиты человечества от отдельных человеков нет.
Она сказала с негодованием:
– Какими страшными вещами занимаетесь!
– Время страшное, – сообщил я. – Но если убрать из него всякие страшности, прекраснее его не будет ничего на свете. Вот мы и занимаемся опрекрасниванием мира.
– Да, – переспросила она с недоверием. – А почему тогда страшно?
– Будущее всегда страшит, – объяснил я. – А прошлое выглядит таким милым. Потому все играют в средневековье… Даже когда не играют.
– Ладно, – заявила она, – давай есть! Или жрать, как у вас в России?
– Лучше жрать, – согласился я. – Это демократичнее. Аристократы вообще кушают, стыд какой.
Она умело разлила по фужерам из второй бутылки шампанского.
– За демократию?
– С человеческим лицом, – уточнил я.
Это шампанское уже полусладкое, а третье было бы полусухое или вообще сухое, но Пайпер наверняка посоветовали ограничиться двумя, ученые – это не грузчики и политики, у тех самые пьющие профы, а ученые лелеют свои прекрасно работающие мозги и не любят сбои, которые вносит алкоголь даже в малых дозах.
Она допила содержимое фужера до дна, личико раскраснелось, глаза заблестели еще ярче.
А в самом деле хорошей бы оказалась женой, мелькнула мысль. Вряд ли только игра, сама наслаждается ролью, и вообще-то могла бы согласиться выйти за меня.
А что, я в самом деле хорош, старомодно консервативен, что наверняка понравится ее родителям, тем более дедушке и бабушке. Сейчас Россия, встав в позу защитницы здоровых консервативных ценностей и здорового брака, начала привлекать симпатии со всего ранее враждебного к ней мира.
Вот только этого нет в программе, которую пишут для нее. И наш роман где-то как-то должен быть остановлен. Если не нами, то кто-то остановит.
Можно, конечно, сыграть очарованного ее прелестями и возможностями и посмотреть, как она будет выкручиваться и подавать на попятную, но я не садист, женщин люблю или по крайней мере не обижаю, даже когда строят против нас какие-то свои умилительно детские козни.
Глава 15
Выспался просто здорово, кровать – само совершенство, а Пайпер такая разогретая и нежная, что я ее сгреб в комочек, прижал к груди, как щенка, и так заснули.
Спали крепко, хотя ночью один раз все же встала в туалет, шампанское в некоторой степени мочегонное, я слышал, как зашумела спускаемая вода, а также голосок самой Пайпер, когда запрашивала шепотом инструкции, что и как дальше.
Вернувшись, наклонилась надо мной, проверяя, насколько крепко сплю, тихонько коснулась губами щеки в поцелуе, хорошо хоть не пощупала пульс, он чуть учащеннее, чем при глубоком сне, хотя вряд ли знает, какой для меня считается нормальным.
Очень тихонько влезла в мои объятия, я чуточку всхрапнул и прижал ее плотнее, она затихла и вскоре заснула, как всегда хорошо засыпают женщины в наших лапах.
Утром разок деловито повязались, но не больше, нужно соответствовать американским стандартам, она в них свято уверена.
– Милый, – сказала она рассудительно, после того как отдышалась, – я вызвала такси, чтобы ты не опоздал. Ты сказал, к девяти часам?
– Спасибо, дорогая, – ответил я растроганно, – ты очень заботливая!
– Что делать, – сказала она, – хоть и не хочется тебя отпускать, но мужчинам нужно работать. Без этого они уже не мужчины. У них даже всякие болезни начинаются.
– Мне это не грозит, – заверил я. – Столько работы, что вот только сегодня совсем не снилась!
– Ой, – сказала она польщенно, – я рада. Топай в душ, я заказала завтрак в номер, не стоит терять на него время в ресторане.
Я сказал совершенно искренне:
– Умница.
Ответила она очень серьезно и рассудительно:
– Женщина должна быть умной и практичной, чтобы стать хорошей женой и матерью детей для своего мужа.
– Золотые слова!
– В общем, – закончила она, – успеешь хорошо позавтракать и выпить чашку кофе, хотя кофе вроде бы вреден…
– Только не для меня, – заверил я. – Спасибо, дорогая.
– Ты просто чудесный, – сказала она.
– Я такой, – ответил я скромно, не став спрашивать, в чем именно такой расчудесный, а то поставлю в тупик, некоторые банальности говорим, потому что говорим. – Если что, ищи меня в ванной.
– Я для тебя повесила махровое полотенце, – крикнула она вдогонку, – прямо там на дверце!
– Спасибо, дорогая, – ответил я. – А то бы в самом деле не отыскал.
Времени достаточно, я мылся неторопливо, прикидывая, какие еще есть способы для редактирования моего генома, точнее, какие способы доступны мне, потому что все существующие предельно усложнены по дефолту.
Это не операция на какой-нибудь ерунде вроде сердца или печени, геном не положишь на операционный стол и не вырежешь испорченную часть, чтобы тут же на ее место подсадить здоровую. Все эти операции проводятся окольными путями, с подсадкой различного типа вирусов, что должны внедриться и там выполнить заданную программу, но делают они это в одном случае из десяти, к тому же чаще всего не то, не так, а то и вовсе не в том месте.