– Прошу прощения за переполох, – извинился он. – Я пытался приготовить вам завтрак, но, похоже, на кухню меня пускать нельзя.
– Это все мой дурацкий древний тостер, – ответила Джейн. – Он все время выкидывает такие штучки, если зазеваться.
– Я вас, похоже, разбудил. – Калеб кивнул на ее халат.
– Все равно мне пора было вставать. – Она запахнула полы халата поплотнее. – Ну, как вы? Хорошо спали?
– Как младенец, – ухмыльнулся он, снова забыв о разбитой губе.
– Да, выглядите вы отлично, – вырвалось у нее.
– Спасибо, – пожал плечами Калеб. – Вы тоже ничего.
Джейн залилась краской:
– Я имела в виду, что у вас отдохнувший вид. И опухоль спала.
Они стояли в коридоре, глядя друг на друга, как показалось Джейн, целую вечность.
Наконец Калеб произнес:
– Думаю, яичница покажется вам вполне съедобной, если вы проголодались.
– Умираю с голоду, – ответила Джейн, радуясь, что неловкий момент миновал.
Она двинулась за ним на кухню, пожалев, что не подумала взглянуть в зеркало и хоть немного подкраситься. Если не считать родственников, гостей у Джейн в доме не было давным-давно, а уж мужчин так и вовсе целую вечность, пусть даже Калеб по сравнению с ней совсем мальчишка.
Солнечные лучи били в окно, подсвечивая не успевший рассеяться дым. Пахло горелым тостом. На столе стояли яичница, оладьи и бутылочка с сиропом на основе подсластителя. В кофеварке булькал кофе. Это было впечатляюще.
Джейн потянулась к буфету за приборами, но Калеб преградил ей дорогу и выдвинул стул. Она села. Он достал ножи и вилки и вместе с салфетками положил на стол.
– Вы всегда готовите незнакомым людям завтраки у них дома? – поинтересовалась Джейн, наслаждаясь редкой возможностью отдаться чьим-то заботам.
Калеб положил ей на тарелку яичницу.
– Мне пришлось немало кочевать по чужим диванам, – ответил он. – В таких условиях быстро учишься отрабатывать гостеприимство.
Джейн взяла себе оладью и сбрызнула ее сиропом. Потом, дождавшись, чтобы Калеб тоже сел за стол, попробовала яичницу. Она оказалась очень вкусной. Не слишком пересушенной и не слишком влажной. И оладьи были золотисто-коричневые, в точности как она любила. Джейн давно уже толком ничего не ела, но этим утром она смела с тарелки все подчистую, а потом еще взяла добавки. Дзынькнула кофеварка, оповещая о том, что кофе готов, и Калеб поднялся, не дав Джейн даже возможности встать, и налил ей и себе по чашке ароматного напитка. Кофе они пили в молчании, украдкой бросая друг на друга взгляды и наслаждаясь покоем.
– Это был очень приятный сюрприз, – произнесла Джейн спустя несколько минут молчания. – Спасибо.
– Это самое малое, чем я мог отплатить вам за гостеприимство, мэм.
– Ох, ради всего святого, не называй меня «мэм». У меня немедленно появляется такое чувство, будто я тебе в бабушки гожусь, когда на самом деле всего лишь в матери. Зови меня просто Джейн. И на «ты».
– Ладно, просто Джейн так просто Джейн, – согласился он.
Джейн потягивала кофе и изучала Калеба поверх кружки. Она вполне понимала, что́ могла найти в нем ее дочь. Несмотря на опухоль, его лицо не утратило привлекательности, но взгляд Джейн против воли притягивал его рот. У него был волевой, слегка квадратный подбородок, синеватый от утренней щетины. И губы. Справа они были рассечены, но, за исключением этого, казались совершенно идеальными, в особенности когда изгибались в улыбке, обнажая белые зубы. А глаза? Бездонные и зеленые – да они словно омуты, способные затянуть любую женщину, стоило той утратить осторожность. Джейн напомнила себе, что осторожность терять нельзя. А еще, что к нему была неравнодушна Мелоди.
– Ты когда-нибудь снимаешь свою бейсболку? – спросила она, когда Калеб перехватил ее пристальный взгляд. – Смотри, так и облысеть недолго.
– Ну… – протянул он, – тогда она тем более мне понадобится.
– Ты не позволил мне снять ее с тебя вчера ночью.
Калеб стащил бейсболку и уставился на Джейн, свободной рукой проведя по своим густым непокорным волосам.
– Она принадлежала моему отцу, – сказал он. – Это единственное, что досталось мне от него в наследство, если не считать характера.
– А что, у тебя скверный характер? – поинтересовалась Джейн.
– Я держу его в узде.
– И каким же образом?
– С помощью музыки.
Джейн кивнула. Она понимала, что он имеет в виду. Собственные эмоции она держала в узде, решая судоку.
– И что ты будешь делать теперь? – спросила Джейн.
– Что буду делать?
– Ну да, без гитары?
– Понятия не имею. – Калеб опустил глаза и вздохнул. – Попрошу у кого-нибудь другую, пока не заработаю достаточно денег, чтобы выкупить ее. У вас… у тебя, случайно, не завалялось где-нибудь ненужной? – (Джейн покачала головой.) – Ладно, что-нибудь придумаю. Когда тебе что-то по-настоящему нужно, оно обязательно вскоре подворачивается.
– В самом деле?
– Для меня это так.
– А потом что?
– А потом скоплю денег и уеду.
– В Остин?
– Откуда ты знаешь, что я еду в Остин?
– Ты сам мне вчера это сказал.
– А-а… – протянул он. – Я был немного не в себе.
– Почему именно в Остин? – поинтересовалась она.
– Во-первых, потому, что там нет дождя.
– По мне, одного этого уже достаточно, – улыбнулась Джейн.
– Это еще не все, – добавил он с горящими от возбуждения глазами. – Остин – мировая столица музыки. Там куча исполнителей. Звукозаписывающих компаний. Скаутов, которые ищут новых исполнителей. Студий. И куча работы, так что на жизнь заработать нет никаких проблем, даже если ты и не добьешься известности. Он как Нашвилл, только без всех этих дурацких церемоний награждения и прочей ерунды.
– И почему же ты не отправляешься прямо туда?
– Как? Пешком?
– Не прямо сейчас. Я имею в виду, почему ты не поехал прямо туда до того, как тебя ограбили.
– Ну, я копил деньги. В этом году фестиваль я все равно уже пропустил. Но надеюсь, что доберусь туда до лета. Мне нужно заработать достаточно, чтобы пробиться и завоевать настоящий успех. Никто не будет относиться серьезно к человеку, который играет на улицах за деньги. Так что я собираюсь заработать достаточную сумму здесь, а потом начать с чистого листа в Остине, где меня никто не знает.
Джейн видела, какой надеждой загорелся взгляд Калеба, когда он заговорил об Остине. Боль, которая, казалось, постоянно жила в его глазах, на время исчезла, но немедленно вернулась вновь, едва он закончил свою речь.
– Я могла бы тебе помочь, – сказала она.
– В каком смысле?
– Помочь тебе добраться до Остина. Встать на ноги.
Калеб перехватил ее взгляд – его глаза горели огнем, который она не привыкла видеть у других людей. Потом он допил свой кофе, снова натянул на голову бейсболку и, поднявшись, принялся убирать со стола.
– Спасибо, но нет, спасибо, – ответил Калеб. – Ты и так уже более чем достаточно для меня сделала.
Джейн поднялась и двинулась следом за ним к раковине с тарелками в руках.
– Ты меня даже не выслушаешь? – спросила она.
– Тебе очень хочется кого-нибудь облагодетельствовать? С этим, пожалуйста, не ко мне.
– Помочь кому-то вовсе не значит его облагодетельствовать.
Он забрал у нее тарелки:
– В моих глазах это выглядит именно так.
– Вообще-то, я говорила вовсе не о безвозмездной помощи. Я намеревалась самым что ни на есть корыстным образом запрячь тебя в работу.
– Запрячь меня в работу? Где?
– Здесь.
– И что я должен буду делать?
– Оставь пока в покое посуду, я покажу.
Джейн отвела его в гостиную и, отдернув шторы, за которыми обнаружилось больше окно, продемонстрировала донельзя запущенный задний двор. По участку протекал небольшой ручей, и его берега заросли кустами ежевики, такими густыми, что сторонний наблюдатель нипочем не догадался бы о существовании ручья, если бы не деревянный мостик, проглядывавший сквозь колючую поросль. Остальной участок заполонил буйно разросшийся ракитник и высокий бурьян. Единственным красивым растением был одинокий розовый куст, который сорняки пока еще не успели задушить.
– Ну и джунгли, – покачал головой Калеб.
– Знаю, – отозвалась Джейн. – У меня много лет не доходили до этого руки.
– Через несколько месяцев ты сможешь печь пироги с ежевикой.
– Терпеть не могу ежевику, – усмехнулась Джейн.
– Ее все любят.
– Только не я. Она заполоняет все вокруг. Я хочу, чтобы ты ее изничтожил. Только выдергивать надо с корнями, иначе она вырастет снова.
– Что ж, у тебя там хотя бы розовый куст есть.
– Я хочу, чтобы ты и его тоже выкорчевал, – заявила она.
– Розу?! – удивился Калеб. – Но почему?
– Ты что, не видел, какие у нее шипы? Роза – та же ежевика, только вместо ягод у нее цветы. Мне не нужны растения, которые могут от меня защититься. И потом, этот куст моя мать подарила мне на новоселье, и от этого я ненавижу его еще больше. Тебе, наверное, будет сложно в это поверить, но когда-то на месте этих зарослей была симпатичная лужайка и огород. Я готова заплатить тебе, если ты возьмешься привести все это в божеский вид.
– Розу?! – удивился Калеб. – Но почему?
– Ты что, не видел, какие у нее шипы? Роза – та же ежевика, только вместо ягод у нее цветы. Мне не нужны растения, которые могут от меня защититься. И потом, этот куст моя мать подарила мне на новоселье, и от этого я ненавижу его еще больше. Тебе, наверное, будет сложно в это поверить, но когда-то на месте этих зарослей была симпатичная лужайка и огород. Я готова заплатить тебе, если ты возьмешься привести все это в божеский вид.
– Из города сюда не наездишься, – покачал головой Калеб.
– Поэтому ты будешь жить здесь, – кивнула она. – Кров и стол включены в цену.
– Даже и не знаю, – с сомнением произнес он, закусив распухшую губу.
– У тебя есть предложения получше?
– Мне кажется, проще будет нанять бригаду озеленителей, которые справятся куда лучше моего.
– Я пыталась. Все заламывают бешеную цену. Честное слово, ты окажешь мне огромную услугу.
Калеб окинул двор взглядом, что-то прикидывая в уме. Потом перевел глаза на Джейн и спросил:
– Сколько ты мне заплатишь?
– А сколько тебе нужно, чтобы устроиться в Остине?
Он склонил голову набок и наставил на нее палец:
– Я же сказал, что не потерплю никакой благотворительности. Просто назови сумму, в которую оцениваешь эту работу, а потом вычти из нее за проживание. И за кормежку тоже.
– Ладно, – ответила Джейн. – Сколько, по-твоему, времени это займет?
– Смотря, что делать. Нужно засеивать лужайку после того, как я тут все расчищу?
– Обязательно. И еще я хочу сад.
– Еще и сад?
– И фонтан.
Калеб снова поглядел в окно.
– Даже и не знаю… – протянул он. – Месяц. Может, два.
– Так, восемь недель при полной занятости – это триста двадцать часов чистого времени, – принялась подсчитывать вслух Джейн. – Пусть будет двадцать баксов в час. Думаю, это справедливая цена, так ведь? Плата за проживание пусть будет двести баксов в месяц.
– Всего две сотни?
– У меня низкий процент по кредиту. Ты мешаешь мне считать.
– Ладно, – согласился он, – давай дальше.
– Итого получается шесть тысяч долларов за два месяца работы.
– Шесть тысяч долларов?
– Что, этого недостаточно?
– Нет. В смысле, достаточно. Даже многовато.
– Так и работа тяжелая. И потом, ты еще не видел, какого размера у меня задний двор. У меня один из последних участков в пол-акра на нашей улице.
– Я не боюсь тяжелой работы, – заверил ее Калеб.
– Вот и славно. Красивый музыкант с твердыми понятиями о трудовой этике. Думаю, в Остине такую комбинацию оценят.
Калеб посмотрел Джейн в глаза, явно изучая ее, пытаясь решить, можно ей доверять или нет. Джейн вдруг неожиданно застеснялась своего вида. Интересно, как выглядит ее лицо в естественном свете? Кажется ли оно ему таким же старым, как ее отражение в зеркале кажется по утрам ей самой? Потом Джейн вспомнила, что этот парень был возлюбленным ее дочери, и выругала себя за то, что ей не все равно.
– Ты уверена, что это с твоей стороны не благотворительность? – уточнил он.
– Абсолютно, – заверила она. – Ты окажешь мне большую услугу.
– И ты не станешь донимать меня вопросами?
– В каком смысле?
– Ну, вдруг ты это все специально придумала, чтобы запереть тут и выудить всякие подробности о твоей дочери?
– Я не стану ни о чем тебя спрашивать, – пообещала Джейн.
– Тогда ладно. Договорились. У тебя будет самый лучший задний двор в мире. Прямо со страниц модных интерьерных журналов.
– Отлично. – Джейн хлопнула в ладоши и улыбнулась. – А теперь прими душ и приведи себя в порядок. Когда будешь готов, поедем в город, купим тебе какую-нибудь одежду и инструменты.
– Одежду?
– Ну да, – подтвердила Джейн. – Одежду.
Она оттянула ткань рваной футболки у него на груди и вдруг почувствовала, как по спине у нее пробежали мурашки. Она и сама не понимала толком почему.
– Не могу же я позволить тебе разгуливать по двору в этом драном тряпье, правда? Что скажут соседи?
* * *– Мы так не договаривались! – возмутился Калеб.
– Просто расслабься и получай удовольствие, – посоветовала Джейн. – Ты что, никогда раньше не делал маникюр?
– Нет, и надеюсь, что никогда больше не буду. У тебя разве нет подруг, с которыми можно заниматься подобными делами?
Джейн только улыбнулась Калебу, глядя, как он кривится и хмурится, пока маникюрша обрабатывает ему кутикулу. В новом наряде – грубых ботинках, мешковатых брюках и рубахе в клетку – он был невероятно хорош. Пожалуй, он все-таки впишется в их островную жизнь, подумалось Джейн. Если бы только ей удалось заставить его выбросить эту бейсболку.
Тащиться обратно в город ей не хотелось, а на острове единственным местом, где можно купить мужские вещи, был магазин туристической одежды и снаряжения. Они набили небольшую тележку таким количеством одежды, которого хватило бы на несколько месяцев. Калеб, впрочем, настоял на том, чтобы отдать деньги из своего заработка. А вот за маникюр платила Джейн. Против этого Калеб ничего не имел, поскольку, по его собственному заявлению, ни за что в жизни не стал бы платить за то, чтобы кто-нибудь подстриг ему ногти.
– Педикюр тоже делать? – спросила маникюрша, миниатюрная азиатка с сильным вьетнамским акцентом.
– Какой еще педикюр? – покосился на Джейн Калеб.
Джейн против воли расхохоталась.
– Да, – кивнула она маникюрше. – Педикюр делать обязательно. И еще парафиновую ванночку, пожалуйста.
К тому времени, когда они вышли из салона красоты, оба успели проголодаться, но Калеб заявил, что не горит желанием идти в модное место для девочек, и Джейн повела его в «Айленд барбекю хаус». Они сидели за столиком на улице и ели ребрышки с хлебом из кукурузы. Было по-прежнему прохладно, но появившееся солнце внесло приятное разнообразие в многодневную череду беспрерывных дождей. Поливая медом второй кусок кукурузного хлеба, Джейн задумалась, когда в последний раз была так голодна. Пожалуй, несколько недель назад, до новости о Мелоди. Джейн не хотелось омрачать такой замечательный день мыслями о смерти дочери, поэтому усилием воли она отодвинула их на задворки сознания и обратилась к Калебу:
– Признайся, что тебе понравилось.
– Ты про поход в этот дурацкий салон?
– Ага! Ну давай. Ведь понравилось же, правда? Хотя бы немножко.
– Разве что массажное кресло. Только не говори никому, а то от моей репутации на улице в два счета ничего не останется.
– Да ладно, кому я могу сказать? – пожала плечами Джейн. – Я же вообще ничего о тебе не знаю.
Калеб подозрительно сощурился:
– Значит, ты все-таки намерена устроить мне допрос с пристрастием, хотя обещала этого не делать?
– Нет, – с невинным видом ответила Джейн. – Мне просто любопытно узнать о тебе больше, вот и все. Разве это преступление?
– Там нечего узнавать, – отозвался он.
– Не верю.
Калеб снял бейсболку и положил ее на стол:
– Меня растила тетка, после того как у отца из-за пьянства отказала печень. Мама погибла в автомобильной аварии, когда я был совсем маленьким. Она тоже пила. Влетела в машину развозчика пиццы, который тоже погиб. Говорят, я был с ней в машине, но я этого не помню. С тех пор у меня шрам на подбородке. Тетка увезла меня к себе в Спокан. Летом жара, зимой холодина. Одинокие вечера у себя в комнате. Школьный психолог обнаружила, что я синестетик[3]. С музыкой меня познакомил один старик на улице. Я стал разносить газеты, чтобы заработать, скопил денег и купил себе гитару. Выучил шесть аккордов. Написал тысячу песен. С тех пор не мыслю жизни без музыки. Когда мне было шестнадцать, тетка умерла. Меня пытались устроить в приемную семью, но я сбежал. Бродил по горам, пока не пришел в город. С тех пор вся моя жизнь – сплошные горки. То вверх, то вниз. То находил работу, то терял ее. Но так и не бросил музыку. И вот я здесь. Одетый, как работяга из какого-нибудь фильма, подрядился работать у женщины, которая хочет помочь мне без видимых причин.
Джейн так заслушалась, что не донесла до рта кусок хлеба. Струйка меда стекала на стол.
– Ух ты! – произнесла она, когда он закончил. – Кто бы мог подумать.
– Я подумал, лучше прояснить этот вопрос раз и навсегда. – Калеб снова нахлобучил на голову свою бейсболку. – Чтобы ты могла удовлетворить свое любопытство.
Джейн положила недоеденный хлеб на тарелку:
– Мне жаль, что так вышло с твоими родными.
Калеб отвел взгляд:
– Какие ноты тебе выдали, по тем и играть приходится, так ведь?
– Значит, у тебя никого нет? – Он кивнул. Джейн не хотелось причинять ему боль, и она быстро сменила тему: – Ты сказал, что ты синестетик. Что это значит?
– Это значит, что я слышу звуки, как цвета.
– Правда?
– Да. Не все подряд, только часть. Всю музыку. И большинство голосов.
– И какого же цвета мой голос?
– Синего, – ответил он. – Очень красивого синего цвета.