Из серой кожаной перчатки выглядывал маленький листок бумаги, сложенный в несколько раз.
Гарт обернул шнур шторы вокруг заржавевших крючков, чтобы скатанная материя осталась наверху.
— Когда мы познакомились, — сказала Бетти, повысив голос, — ты послал мне два или три письма. Я сохранила их, хотя они были отпечатаны на машинке. Это ведь твоя пишущая машинка, да? Но почему ты меня обо всем этом расспрашиваешь? Ты видел Глайнис? А Хэл видел ее?
— Бетти, я не хочу тебя пугать…
Она стояла на влажном песке у трех ступенек, ведущих ко входу в павильончик, и смотрела на него странным взглядом, словно была в столбняке.
— Я не хочу тебя пугать…
— Ответь мне на один вопрос. Пожалуйста, прошу тебя, ответь мне на один вопрос. Ты ответишь мне?
— Если это возможно…
— Что-то случилось? — спросила Бетти. — Нечто такое, чего я боялась?
— Да.
На мгновение ему показалось, что Бетти сейчас потеряет сознание. Ее глаза стали какими-то бесцветными. Он спустился по ступенькам, обнял ее за талию и крепко держал. Она вся дрожала.
Если кто-нибудь видел, как они там стоят, у него могло создаться впечатление, что они одни на всем белом свете, точно так же, как они были одни на этом пляже. В определенном смысле так оно и было. Левую руку с письмом, засунутым в перчатку, Бетти опустила вниз. Гарт все еще так и не прикоснулся к этому листочку бумаги.
— Бетти, послушай меня! Твоя сестра мертва. Она лежит в одной из комнаток этого павильончика, той, что справа, если смотреть на море. С ней произошло то, что вчера вечером едва не случилось с миссис Монтэг. Ты в состоянии меня слушать?
— Со мной все в полном порядке. Ведь я ненавидела ее.
— Вот именно. Поэтому нам предстоит защищаться. Мы окажем друг другу плохую услугу, если не посмотрим фактам прямо в глаза. Ты понимаешь меня?
— Ах, Дэвид, прости меня! — воскликнула она. — Ради бога, прости меня, мой любимый!
— За что я должен тебя простить? Тебе ведь не за что просить у меня прощения, любимая. Я уверен, что ты этого не сделала.
— Нет! Нет! Я хотела, но знала, что не смогла бы это сделать. Я всего лишь хотела сказать…
— Я знаю, что ты хотела сказать. Это неважно.
Бетти быстро обняла его двумя руками. Потом с судорожным усилием выпрямилась. Гарт по-прежнему говорил медленно, ласково, так, чтобы она приободрилась.
— Это безумие, — сказала она после короткого молчания. — Пожалуйста, спрашивай меня, о чем хочешь.
— Хорошо. Эта ссора с твоей сестрой, как она произошла? Когда ты видела Глайнис живой?
— Более двух часов назад, — ответила Бетти со спокойствием, которое, возможно, было напускным, но вместе с тем уверенным. — Точного времени я не помню, а часов у меня нет. Возможно, было без десяти четыре. Это произошло у нее в спальне…
— У нее в спальне?
— Да. — Бетти пристально вглядывалась в недавнее прошлое. — Глайнис внезапно появилась сегодня утром. Веселая и бодрая, она пришла с фэрфилдского вокзала. Она была с чемоданчиком и заявила, что на один или два дня останется здесь. Потом рассмеялась и сказала: «Но ты только не подумай, котик, что у тебя появляется такая желанная возможность. Ну уж нет! Я оставила в Лондоне письмо, которое нужно вскрыть, если со мной произойдет что-нибудь нехорошее».
Гард довольно резко сказал:
— У твоей сестры явно была патология.
— Какого сорта?
— Это уже не имеет значения.
— В таком случае не говори.
— Извини. Ты сказала, что…
— К счастью, — быстро продолжила Бетти, — там не было миссис Хеншью. — Фигура этой невероятно почтенной экономки напомнила Гарту фигуру безупречной и целомудренной миссис Грэнди из пьесы Мортона. — В Банче заболела дочь миссис Хеншью. Поэтому вчера вечером, перед тем как Хэл и я выехали на этом твоем гадком автомобиле в Лондон, я разрешила миссис Хеншью навестить дочь и вернуться только в понедельник. Я по-своему так же поверхностна и вульгарна, как Глайнис, Дэвид. Я даже и представить себе не могу, чтобы кто-то знал о том, что Глайнис иногда бывала здесь. До этого она навещала меня только тайно, однако на этот раз решила приехать открыто. Ну а потом, когда с дневной почтой я получила твое письмо…
— Ага, понятно, мое письмо. Я могу взглянуть на него?
Бетти посмотрела на Гарта.
— Я подумала, что ты меня уже простил! — воскликнула она. — Это ведь ты писал?
— Конечно, я; несомненно, это писал я. Но все же не мог бы я на него взглянуть?
Бетти выдернула листок бумаги из перчатки, развернула его и протянула Гарту. Сейчас был неподходящий момент, чтобы сказать ей, что этого письма он никогда не видел и ничего о нем не знает.
«Любимая, — было напечатано на машинке, — я буду у тебя в субботу в шесть часов. Как всегда твой». Даты не было. А в качестве подписи стояла только буква «Д», написанная чернилами.
Однако письмо не было напечатано на служебной машинке, которой пользовался Майкл Филдинг, когда рассылал счета. Кто-то напечатал его на личной машинке Гарта, которая находилась в его квартире на Харли-стрит и которую он оставлял для своей другой жизни; теперь эта жизнь казалась ему очень комичной, очень гротескной.
— Бетти, ты сохранила конверт, в котором пришло это письмо?
— Конечно, сохранила. — В голосе Бетти звучал почти упрек. — Могу тебе сказать, что на штемпеле стояло: «Запад, 12.30». Могу показать тебе этот конверт. Но какое это имеет значение? Если его послал ты…
— Любимая, я ведь уже сказал тебе, что это письмо послал я. А сейчас я размышлял о другом.
Он размышлял о странном выражении на одном молодом лице вчера вечером на Харли-стрит и о романе в красном переплете, который кто-то положил, причем предусмотрительно открыв его, в комнате ожидания.
— Главное, спокойствие! Ты слишком торопишься! — Он вернул ей письмо. — Ты рассказывала мне о своей сестре и о том, что произошло сегодня днем в твоем домике. Что же было дальше?
Ветер трепал волосы Бетти.
— Я предоставила в распоряжение Глайнис большую спальню на первом этаже в тыльной части дома. — Она сделала неопределенный жест в направлении домика. — Когда я получила это письмо, то долго размышляла, а потом в конце концов побежала к ней в комнату. Она нашла один из моих купальных костюмов и как раз надевала его. Я сказала ей: «Ты не пойдешь на пляж. Ты опозоришь меня, разрушишь все то, чего я смогла добиться». Глайнис сказала: «Что с тобой, котик? Ты не хочешь, чтобы со мной встретился твой друг?» Я ответила: «Я не хочу чтобы тебя здесь кто-нибудь даже увидел», а Глайнис мне на это: «Если ты не оставишь меня в покое, котик, то я отправлюсь на пляж вовсе без купального костюма. Спорим, что ты и сама несколько раз так делала». Мы начали кричать друг на друга. И я убежала.
— Ты сказала ей об этом моем письме?
— Нет! Конечно, нет!
— Так, значит, она надела твой купальный костюм, Бетти. Два свидетеля видели, как она спускается на пляж и входит в воду. Они сказали, что это была ты.
— Но я бы не сделала такую…
— Спокойствие! Я знаю, что это была не ты. Однако нам трудно будет это доказать. — Гарт закрыл глаза, мысленно представил себе кое-что другое и снова посмотрел на Бетти. — Ты уехала отсюда на велосипеде около четырех. Куда ты поехала? В Фэрфилд?
— В сторону Фэрфилда, но не в город. Я поехала на запад от него. Иногда я ехала, но большую часть времени шла пешком и просто вела велосипед. Я так ужасно разволновалась, что забыла даже о твоем письме.
— Ты встретила кого-нибудь из знакомых?
— Об этом всегда спрашивают в романах, да?
— Ты встретила кого-нибудь из своих знакомых?
— Не знаю. — Взгляд ее карих глаз, застенчивых, нервных и пробуждающих столько фантазии, был устремлен ему за спину, на павильончик. — Там было ужасно мало людей, невероятно мало. Это все потому, что дело шло к дождю, и вся местность казалась такой пустынной, словно там было привидение.
— Привидение? — повторил Гарт.
— Да, это звучит глупо, но думаю, ты понимаешь, что я имею в виду. Это такое чувство, какое иногда тебя охватывает, особенно в сумерки, в некоторых из средневековых зданий в Равенспорте. Я пила чай в каком-то загородном трактирчике, на котором снаружи была вывеска «Ночлег и завтрак», а ниже было написано: «Свежие яйца», как вдруг поглядела на часы и вспомнила о твоем письме. Поэтому назад я неслась с таким энтузиазмом, что теперь у меня возникло ужасное ощущение, будто я вся вспотела. Возле Фэрфилда я встретила Хэла Ормистона, который ехал навстречу в твоем автомобиле и выглядел ужасно злым.
— А Хэл тебя видел?
— Конечно. Он должен был меня видеть. Мы были едва ли в двух метрах друг от друга, к тому же он ехал не слишком быстро, хотя и не особенно смотрел по сторонам. А это… это очень важно?
— Из всего того, что говорил мой племянник когда-либо в своей жизни, это может быть самым важным. Не отворачивайся от меня, Бетти! Я хочу, чтобы ты ясно понимала ситуацию.
— Из всего того, что говорил мой племянник когда-либо в своей жизни, это может быть самым важным. Не отворачивайся от меня, Бетти! Я хочу, чтобы ты ясно понимала ситуацию.
— Со мной все в порядке. Ну, я слушаю тебя.
Гарт показал рукой себе за спину.
— Твою сестру задушили в этом павильончике, — сказал он. — Ее убили, по моему мнению, приблизительно без двадцати минут шесть. Но в медицинских свидетельствах о возможном времени смерти всегда имеется множество противоречий. Поэтому нам не стоит обращать на это особого внимания и пытаться точно установить время. Однако имеется доказательство, что кто-то, тот, кого в павильончике уже нет, должен был находиться там, скажем, двадцать минут назад.
— Кто-то?
— Я имею в виду убийцу. В комнатке, где умерла Глайнис, есть керамический чайничек, полный на одну треть, и этим чаем до сих пор можно ошпариться, настолько он горяч.
— Я не понимаю тебя, любимый. Клянусь, не понимаю! Разве… разве Глайнис сама не могла заварить этот чай?
— Да, могла. Дело не в том, кто заварил чай и пил либо не пил. Но в то время, когда эту женщину могли убить, в то время — при любом возможном расхождении в медицинских свидетельствах — был отлив, и кромка воды находилась почти на таком же удалении, как и сейчас. Посмотри вокруг себя. Посмотри на верхний конец пляжа. В сторону моря. Посмотри на сваи павильончика.
Морской ветерок по-прежнему трепал волосы Бетти и прижимал юбку к ногам. Бетти быстро оглянулась, посмотрела вокруг себя и так же быстро снова перевела взгляд на Гарта.
— Здесь есть твои следы, — продолжил Гарт, — ведущие сюда со склона, где ты оставила велосипед. Здесь есть мои следы, — он протянул руку и показал, — которые ведут сюда от задней стены домика. Однако нигде нет никаких других следов. Видишь?
— Дэвид, я…
— Ты видишь, любимая?
— Да.
— Но ведь убийца должен был уйти из павильончика после того, как убил Глайнис. Теперь его там уже нет. Это означает, что каким-то образом, объясни это как хочешь, этот мужчина, или эта женщина, или какой-то проклятый демон отлива сумел уйти оттуда, не оставив на поверхности мокрого песка ни единого следа.
Около минуты никто из них не произносил ни слова.
Единственный принесенный ветром звук, слышимый ими, был тихим шелестом или шепотом недалекого моря. Но отлив уже закончился. Шум на кромке воды скоро сменится мягким ритмичным гулом накатывающегося прилива.
В этот миг с противоположной стороны до них донесся другой звук. Стук и дребезжание открытого экипажа, расшатанного экипажа, из тех, которые легко можно обнаружить у вокзалов в приморских городках и который в довольно энергичном темпе ехал по шоссе от Равенспорта.
— Нет, Бетти! — Гарт смотрел на возницу и двух его пассажиров. — Оставайся на месте! Я знаю обоих этих мужчин. Нам не удастся избежать встречи с ними.
После того как экипаж исчез за домиком, им не пришлось долго ждать. Двое мужчин прошли через просторный холл и почти сразу появились в открытой застекленной двери, выходящей в сторону павильончика.
Мужчины быстро огляделись по сторонам, однако не обменялись ни словом до тех пор, пока не подошли по песку к Гарту и Бетти. Монокль блестел, хотя не было солнца, которое могло вызвать этот блеск.
— Милый друг, — полным участия голосом сказал Каллингфорд Эббот, — нам сообщили, не знаю, верно или по ошибке, что здесь произошло нечто весьма и весьма неприятное. Надеюсь, поскольку ты уже здесь, то, что мы слышали, — неправда?
Второй мужчина вел себя очень сдержанно.
— Смотрите-ка! — воскликнул детективный инспектор Джордж Альфред Твигг, качая головой и избегая взгляда Гарта. — Кто бы мог подумать, а? Вы только посмотрите!
Глава 8
Часы в этой части побережья пробили девять — различными голосами и в таком же неодинаковом ритме.
В домике Бетти Калдер, где сумерки уже переходили в ночь, их звуки были слышны приглушенно, дисгармонично. Так же приглушенно, мягкими волнами приближался шум прилива.
Тем не менее атмосфера в гостиной, где Каллингфорд Эббот смотрел на Гарта, не слишком настраивала на спокойный лад. В задней части этого кирпичного дома с обеих сторон центрального холла располагались две длинные комнаты с низким потолком, каждая с тремя окнами, выходящими на воду, с шумом подымавшуюся за площадкой с чахлой травой и за пляжем. Комната слева предназначалась в качестве спальни для Глайнис Стакли. Справа была гостиная — тесноватая, с кружевными занавесками и мягкими обтянутыми ситцем креслами, где Бетти провела много времени в мечтах над книгами.
Под потолком висела керосиновая лампа с желтым абажуром. Из открытых окон гостиной виднелся фонарь. Однако Гарт сидел в кресле спиной к морю и смотрел на Каллингфорда Эббота, расположившегося перед камином.
Хотя их разговор был по-прежнему вежливым, даже после трехчасовых расспросов, в нем уже ощущалось некое скрытое раздражение.
— Мой дорогой друг, — говорил Эббот, удерживая монокль в глазнице, от чего половина его лица казалась сморщенной, — больше ты нам ничем помочь не можешь? Серьезно, не можешь?
— Я сказал тебе правду. Ручаюсь за каждое слово. Если ты мне не веришь…
— Я не говорю, что не верю тебе. Дело вовсе не в этом.
— Благодарю.
— Ах! К чему этот сарказм?
— Это был не сарказм, — откровенно ответил Гарт. — Я рассчитываю на твою деликатность. Рассчитываю на то, что ты позволишь мне и леди Калдер поужинать в «Олене и перчатке».
— Надеюсь, ты понимаешь, что я был вынужден составить вам компанию?
— Конечно, понимаю.
— Отлично. Итак?
Эббот, невысокий, но статный, был в пиджаке и красивом пластроне. Седые усы над уверенным ртом были подкручены, а седые волосы коротко подстрижены. Вряд ли его можно было назвать франтом. Казалось, что блеск его монокля вызван скорее блеском глаза за этим моноклем, а не светом лампы в гостиной.
— Имеется множество причин, — сказал он, — по которым я хочу вести честную игру. Мы совершили одну ошибку в деле леди Калдер. Я честно признаюсь в этом.
Гарт кивнул.
— Леди Калдер не шантажистка, как мы раньше думали, — продолжил Эббот. — Это не она пять лет назад довела банкира Далримпла до такого состояния, что он пустил себе пулю в голову. Однако хочу заметить, что особенно упрекать нас в этом нельзя. В то время, когда Далримпл совершил самоубийство, Глайнис Стакли прикрывалась именем своей сестры. Кстати, Глайнис Стакли пользовалась не только ее именем, но и титулом, когда в 1906 году вернулась в «Мулен Руж».
С этим все ясно. Мы приступили к поискам, как только вчера вечером хэмпстедская полиция узнала от леди Калдер об этой истории. У нас уже были отпечатки пальцев шантажистки, полученные (неофициально, это нужно признать) после смерти Далримпла. Тогда отпечатки пальцев еще не могли фигурировать в качестве доказательства, к тому же и заявление подано не было. Мертвая женщина в этом павильончике — та, за кем мы приехали.
— Слава богу!
— Аминь. Однако ты не понимаешь, милый Гарт, — Каллингфорд Эббот говорил рассудительно, убеждающим тоном. Одновременно с этим он приподнял лацкан пиджака, чтобы понюхать гардению, — что все это совершенно несущественно.
— Несущественно?
— Если речь идет о вопросе, действительно ли леди Калдер задушила свою сестру, которая довела ее до отчаяния. Инспектор Роджерс слышал вчера вечером в Хэмпстеде, как она угрожала это сделать. «Если она попытается совершить еще хотя бы одну подлость, Бог мне свидетель, я убью ее и понесу любое наказание». Разве тебя там не было, когда она это сказала?
— Я там был.
— А какую подлость она хотела совершить сегодня? Что об этом говорит сама леди Калдер? — Эббот сделал паузу. — Послушай, дружище! Я все время стараюсь предоставить тебе все преимущества. Потому-то и разговор мы ведем с глазу на глаз. Мне бы не хотелось, чтобы тобой занялся Твигг, если, конечно, в этом не будет настоятельной необходимости.
— Нет, позови Твигга, обязательно позови его. Жаль будет, если ему не представится такая возможность.
Лицо Эббота утратило свою благожелательность. Он расправил плечи движением, которое перенял у сэра Эдварда Генри.
— У Твигга еще будет возможность проявить себя. Некоторые люди считают неразумным допрашивать свидетеля сразу. Пусть вначале он немного попотеет, говорят они. Твигг, насколько мне известно, придерживается того же мнения. Ты меня слушаешь?
— Конечно. И я все время говорю правду.
— Черт возьми, неужели ты не можешь немного помочь мне?
— Как?
— Так, как если бы тебя самого кто-то поставил в затруднительное положение. Сегодня днем, перед тем как отправиться сюда, я разговаривал с миссис Боствик в Гайд-Парк-Гарденз.