— Знаете, — воскликнула Марион, которую этот монолог наверняка заворожил и ошеломил, но вместе с тем заставил смягчиться, — я начинаю думать, что это в самом деле были не вы.
— Бетти, — мягко произнес Гарт.
— Не прикасайся ко мне! — крикнула Бетти и отдернула руку. — После того, что случилось сегодня, ты все равно больше не захочешь прикасаться ко мне. Ты ничего не понимаешь.
— Бетти, не сходи с ума! Я догадываюсь, что Марион видела одну из твоих сестер, если она вообще кого-нибудь видела.
Винс Боствик, который открывал серебряный портсигар, закрыл его, щелкнув крышкой. Бетти наконец перевела взгляд на Гарта и запинаясь сказала:
— Как ты догадался?
— После того что рассказал Твигг, это было не очень трудно. Садись сюда, — он показал на коричневый плюшевый диван, стоящий в правом углу возле пустого камина, — и давай проясним более непонятные вещи.
— Но…
— Марион, вы тоже садитесь. На противоположный конец этого дивана.
— Как вам угодно, — сказала Марион и театрально пожала плечами. — Я из всего этого не понимаю ни единого слова, но если вам угодно, пожалуйста.
— Оставьте, Марион. Ведь эта танцовщица-шантажистка из «Мулен Руж» вам знакома.
— Я не имею ни малейшего понятия!..
— Садитесь обе. Мы попали в дьявольски неприятное положение, и у нас не слишком много времени, чтобы из него выпутаться, — Гарт подождал и, когда женщины сели, продолжил, — ну вот, так будет лучше. Бетти, когда сегодня вечером на Харли-стрит появился инспектор Твигг и заявил, что хочет поговорить со мной о человеке, который ведет двойную жизнь, тебя охватила паника и ты убежала. Тебя можно понять, и никто не имеет права упрекать тебя за это. Но что привело тебя в хэмпстедскую полицию, а потом сюда? Как ты узнала о Марион и Винсе? Не помню, чтобы я при тебе упоминал о них.
— Это неважно. Мне следовало раньше рассказать тебе о Глайнис.
— Это твоя сестра?
— Да.
Трудно было ожидать, что эти две женщины будут сидеть рядом, как терпеливые Гризельды, хотя Марион теперь выглядела полюбезнее, проявляла искреннее любопытство и, очевидно, уже не испытывала никакого отвращения к Бетти.
Однако Бетти к этому времени потеряла свою решимость. Теперь было ясно, что она начала смотреть на все это не только как на свое личное дело. Она начала взвешивать свои слова перед чужими людьми. Бетти встала. Нерешительно, сделав извинительный жест рукой в перчатке, она подошла к стене и повернулась лицом к присутствующим. Она не была красивой, но обладала свежей прелестью и очарованием, а идущий ей матросский костюмчик из синей саржи и белая блузка подчеркивали ее женственность.
— Я…
— У тебя есть три сестры, — сказал Гарт, перехватив ее взгляд, — которые родились «где-то в Германии», как выразился Твигг, чем, вероятно, хотел подчеркнуть, что они незнатного происхождения и которые стали танцовщицами.
— Да. Однако речь сейчас идет только об одной из них, Глайнис. Она на год старше меня. Она не была бы столь похожа на меня, если бы с тех пор, как я вышла замуж за Горация Калдера, не начала нарочно одеваться точно так же, как я. Это одно из проявлений ее чувства юмора, если можно так выразиться. И это приводит ко всяким осложнениям. Глайнис всегда говорила, что я…
— Что?
— Слишком стыдлива. Тот образ жизни, который нам пришлось вести, я всегда ненавидела. Ненавидела! Это бесспорно. Около семи лет назад Глайнис получила первый ангажемент. Ее пригласили танцевать в «Мулен Руж». Через год она написала мне в Англию, будто бы у нее в «Мулен Руж» блестящее жалованье (эти деньги были, естественно, не оттуда), и если мои дела не очень хороши (это была правда), то она пристроит меня в случае моего приезда в Париж.
Это «пристроит» означало, что я была чем-то вроде приживалки и заменяла сестру, когда она не могла танцевать. О ее знакомствах с мужчинами я, естественно, все знала. Это не очень красивая история. Однако я совсем не знала, могу в этом поклясться, что каждая ее любовная афера заканчивалась шантажом или, по меньшей мере, попыткой шантажа.
Осенью 1902 года Глайнис ненадолго вернулась в Англию. Один банкир, его фамилия была Далримпл, пустил себе пулю в голову. У Глайнис сдали нервы, и когда ее допрашивали в полиции, она заявила, что ее зовут Элизабет Стакли. Возможно, вы не поверите мне, но обо всем этом я узнала гораздо позднее.
Глайнис может быть очень милой, если захочет. Ее отношение ко мне начало меняться только через год. В Париже меня увидел сэр Гораций Калдер, губернатор Ямайки, и попросил выйти за него замуж. Я не могла поверить, что он говорит серьезно, однако это было действительно так. Ну и… Я приняла его предложение. Ему было почти семьдесят три, но я приняла его предложение. Я ведь сказала вам, что это не очень красивая история. Глайнис смеялась, но от зависти едва не сошла с ума.
Бетти говорила без истерики, даже негромко, но с тем особенным, безучастным выражением, которое иногда было ей присуще.
— Я приняла его предложение, — сказала она. — А вы бы приняли его, миссис Боствик?
Марион рассмеялась. Звонким смехом, от которого Гарт ощутил каждый нерв в своем теле.
— Ну, я… миссис… ах, вы ведь леди Калдер, да? — ответила Марион, прежде чем Гарт успел вмешаться. — Если говорить серьезно, не знаю. Возможно, я бы тоже приняла его, но… нет, сомневаюсь. Понимаете, он был уже слишком стар. Мне больше нравятся молодые мужчины. Да, решительно, молодые!
Винс Боствик достал из серебряного портсигара сигарету, разломил ее на две части и бросил на пол.
— Только без эмоций! — сказал Гарт. — Бетти, время уходить. Ты говорила, что…
— Думаю, то самоубийство немного перепугало Глайнис. Когда я жила на Ямайке, она переехала в Трувиль…
— В Трувиль?
— В Нормандию.
— Я знаю, где это, Бетти. Продолжай.
— Глайнис оставалась там вплоть до позапрошлого года. Мой… мой муж умер. У «Мулен Руж» сменился владелец, а состав исполнительниц там меняется постоянно. Глайнис вернулась туда; сказала, что теперь она леди Калдер и что снова хочет работать. Французы испытывают слабость к титулам, но одно это ей бы не помогло, если бы она действительно не была хорошей, смелой танцовщицей (ты понимаешь меня, Дэвид?), какая им нужна. Я в прошлом году тоже была в Париже, но по-прежнему ничего не знала. Обо всем я узнала только…
— Когда?
— Две недели назад. Глайнис неожиданно явилась ко мне в домик на берегу моря и все рассказала.
Бетти повернулась к Гарту.
— Ее уволили из-за пьянства. Ей нужны были деньги, и я дала ей их. Я отдала бы ей все на свете. Я могла бы доказать, что никогда не была шантажисткой или… или тем другим, однако Глайнис смеялась и утверждала, что я никогда не смогу этого доказать. И разве это привело бы к чему-нибудь хорошему? Я ведь танцевала в том заведении. Еще две недели назад я думала, что предпочла бы умереть, лишь бы ты не узнал об этом. Вот и все.
— Нет, Бетти, это не все. Как ты узнала о существовании Винса и Марион?
— Неужели ты думаешь, что меня не интересует все, имеющее к тебе какое-либо отношение? Я должна этим интересоваться. А ведь они твои самые близкие друзья. Мне сказал это Хэл Ормистон.
— Снова мой племянник, гм. Значит, об этом тебе сказал он?
— Да. Он сказал, что очень хорошо знает миссис Боствик.
Четыре лампочки в люстре бросали такой же мертвенно бледный свет, как в приемной Гарта. Бетти стояла, прислонившись к стене. Марион, выпрямившись, сидела на кожаном диване.
— Нет ничего удивительного, — сказала с вызовом Марион, — в том, что я и Винс знакомы с племянником Дэвида.
— Верно, — сказал Гарт и посмотрел на Бетти. — Когда сегодня вечером ты уехала на автомобиле с Харли-стрит, куда ты направилась?
— В Гайд-Парк-Гарденз, 38б. Хэл сказал, что они живут по этому адресу.
— А зачем ты поехала к Боствикам?
— Может быть, достаточно, доктор! У меня… у меня были на то свои причины.
— Я и пытаюсь это выяснить. Бетти, эта «хорошая» Глайнис шантажировала тебя. Она шантажирует еще кого-нибудь?
— Я… я не знаю.
— Марион, — продолжал Гарт, и теперь у него самого было просительное выражение, — принимая во внимание то, что нам подсказывает здравый смысл, вы по-прежнему утверждаете, что до сегодняшнего вечера никогда не видели Глайнис Стакли, которая иногда называет себя Элизабет Стакли?
— Я решительно утверждаю это.
— А ты, Винс? Ты никогда не сталкивался с ней?
— Нет, не сталкивался, дружище, — сухо ответил Винс. — А почему ты меня спрашиваешь об этом?
— Потому что джентльмены из Скотленд-Ярда считают, что ты ее знаешь.
— Что за шутки, дружище?
— Это не шутки. Если бы мне только удалось убедить тебя и Марион, каждого различными способами, что это настолько серьезно, что серьезнее некуда. — У Гарта болела голова. Черные обои с матовыми золотистыми пятнышками или точками кружились вокруг него так же, как страстное, обеспокоенное, любимое лицо Бетти.
— Нет, не сталкивался, дружище, — сухо ответил Винс. — А почему ты меня спрашиваешь об этом?
— Потому что джентльмены из Скотленд-Ярда считают, что ты ее знаешь.
— Что за шутки, дружище?
— Это не шутки. Если бы мне только удалось убедить тебя и Марион, каждого различными способами, что это настолько серьезно, что серьезнее некуда. — У Гарта болела голова. Черные обои с матовыми золотистыми пятнышками или точками кружились вокруг него так же, как страстное, обеспокоенное, любимое лицо Бетти.
— В любом случае, — сказал он, взяв себя в руки, — даже если не упоминать причину, по которой ты поехала в Гайд-Парк-Гарденз…
— Одной из этих причин было то, — сказала Бетти, — что я догадывалась, что ты поедешь туда, когда закончишь свои дела на Харли-стрит. Ты ведь сказал мне, что позднее отправишься на ужин к друзьям. А в тот самый момент, когда я завела мотор автомобиля, я услышала, как юный мистер Филдинг кричит в телефонную трубку. Он говорил с миссис Боствик; мне показалось, что у нее какие-то неприятности. Я понятия не имела, что миссис Боствик нет дома.
— И тогда ты сказала себе: «А не начинает ли Глайнис снова эти свои махинации?»
Это замечание Бетти оставила без комментариев.
— В Гайд-Парк-Гарденз, — обратилась она к Марион, — я разговаривала с вашим дворецким и сделала вид, что я ваша подруга. Надеюсь, вы извините меня за это, миссис Боствик?
— Это зависит от того, — ответила Марион, — что вы ему сказали.
— Почти ничего! Только то, что я ваша подруга и хочу поговорить с вами.
— Ну? — продолжала выведывать Марион.
— Не все окружающие хотят вас обидеть, миссис Боствик. Прошу вас, поверьте мне. Не все пытаются вас обидеть.
— Ну-ну? — повторила Марион.
— Секундочку, — перебил ее Винс, и неожиданно все его поведение изменилось. К нему снова вернулось его впечатляющее непринужденное очарование. — Я сам поговорю с этой дамой.
Хотя Бетти, повернувшись к Гарту, сделала жест отчаяния, Винс посмотрел ей в глаза и не отказался от своего намерения. Высокий и стройный, в сером костюме без единого пятнышка и с гарденией в петлице, это уже не был Винс — примитивный спортсмен или Винс — недотепа, который просит прощения за то, что много читает. Теперь это был Винс — мудрый советчик, готовый с пониманием пожать руку Бетти.
— Моя жена очень сообразительная, леди Калдер. А наш друг Дэвид, естественно, самый ловкий малый, которого я знаю. Правда, иногда он целомудрен, как Святой Антоний, и такая совестливая душа… (Святой Антоний? Как бы не так! Если бы ты знал!)…даже слишком совестливая, чтобы видеть то, что творится под самым носом. Этот дворецкий (между нами говоря, чертовски высокомерный субъект) сказал вам, что Марион внезапно вызвали в Хэмпстед ее бывшие опекуны полковник Селби и миссис Монтэг. А до этого вы заявили, что являетесь подругой Марион, и поэтому не могли признаться, что не знаете, где живут ее опекуны. Я прав?
— Да! Именно так и было! — Бетти с благодарностью посмотрела на него. — Спасибо за то, что вы меня правильно поняли.
(Клянусь Богом, не должен ведь человек быть Аристотелем, Шерлоком Холмсом или принцем Ариманом из романа Фантома, чтобы продемонстрировать такую блестящую дедукцию!)
Винс взял Бетти за руку.
Над оскаленными клыками охотничьих трофеев на стенах словно загорелись тревожные огоньки.
— Что вы сделали потом, Бетти?
— Я… я взяла кэб и ездила вокруг, пытаясь найти почту или какой-нибудь открытый магазин, где могла бы заглянуть в лондонский адресный справочник. Однако везде было закрыто. Потом мне пришла в голову мысль, что можно воспользоваться телефоном. Я нашла телефон на одной из станций метро, они там кое-где установлены, однако на телефонной станции мне сказали, что такие фамилии им неизвестны.
— Но ведь здесь есть телефон, моя дорогая…
— Мистер Боствик, клянусь вам…
— …однако бедняжка тетя Бланш ненавидит это дьявольское устройство, поэтому номер засекречен. Вот и все. Что же было дальше?
— Ну, я просто велела кэбмену отвезти меня в Хэмпстед. Мы уже были очень высоко — по-моему, на Росслин-Хилл, — когда на противоположной стороне улицы я увидела синие фонари полицейского участка. Там должны знать, подумала я; там-то уж наверняка будут знать, где находится этот дом. Однако хватит ли у меня смелости войти прямо в полицейский участок и спросить?
Не знаю, хватило бы мне смелости, несмотря на то, что я уже отпустила кэб и перешла на противоположную сторону улицы, но тут мне помог счастливый случай. Этот офицер, инспектор Роджерс, как раз стоял на крыльце полицейского участка. Он разговаривал с пожилым джентльменом усталого вида, державшим в руке черную медицинскую сумку. Этот джентльмен с сумкой рассказывал ему о том, что случилось. На меня они не обращали ни малейшего внимания; собственно, они даже не видели меня.
Бетти выдернула свою ладонь из руки Винса.
— Дэвид, — продолжала она, — ты никогда не видел Глайнис. Ты не видел и не слышал ее две недели назад на пляже. Когда она сказала…
— Да? Что же она сказала?
— Она заявила: «Все, что у тебя есть, принадлежит мне, котик. Твои деньги, твой дом в Лондоне, твои драгоценности и твои платья. Этой виллой я буду пользоваться, когда мне захочется, а если мне захочется, буду пользоваться твоим купальным павильоном. И если ты не будешь вести себя очень и очень осмотрительно, котик, я все это у тебя заберу».
Я сказала ей: «Оставь моих друзей в покое, не то я убью тебя или постараюсь, чтобы тебя посадили в тюрьму».
«Ты не убьешь меня, котик, потому что на это у тебя не хватит смелости. А в тюрьму меня не посадишь, так как у тебя нет доказательств. Да ты бы в любом случае этого не сделала. Свою собственную сестру, котик! Свою собственную сестру!»
Марион Боствик отшатнулась, издав тихий возглас.
Голос и выражение лица, которые копировала Бетти, на какое-то мгновение стали почти страшными, какими могут быть голос и выражение лица гораздо более зрелой и опытной женщины.
— Ну что ж, Глайнис убедится, что это не так, — заключила Бетти. — Я решилась, когда услышала, что доктор Фортескью говорит инспектору Роджерсу. Правда, сказал доктор, было слишком темно, чтобы миссис Боствик могла хорошо разглядеть эту якобы воровку, которая удрала через дверь в подвале. Однако миссис Боствик указала рост этой женщины, а также цвет ее глаз и волос и заметила, что на ней был синий матросский костюм из саржи и соломенная шляпка.
Я сразу поняла, что это была Глайнис. Я знала, что она напала на миссис Монтэг точно так же, как однажды набросилась на одну женщину в «Мулен Руж». Однако сейчас уже существуют такие вещи, как отпечатки пальцев. Ведь так? Надеюсь, миссис Монтэг полностью оправится.
В общем, я подошла к инспектору и сказала ему: «Я могу сообщить вам, кто была эта женщина». Он отнесся к моим словам несерьезно: «Надеюсь, мисс, это были не вы». «Нет, — сказала я, — я была в другом месте и могу это доказать. Но если вы отвезете меня в дом полковника Селби — причем немедленно! — я скажу вам, как зовут эту женщину и где она живет в Лондоне».
Внезапно я почувствовала, что в глубине души он начал сомневаться в том, что это сделала не я. Я сказала ему: «Отвезите меня туда, где я оставила автомобиль, а потом поезжайте вместе со мной в дом полковника Селби. И разрешите мне поговорить там с миссис Боствик». Я не ожидала, что найду здесь и тебя, мой милый Дэвид. Но я рада, что ты здесь. Во мне течет такая же испорченная кровь, как и в ней. Но теперь все в порядке. Я пойду и скажу им, где они могут найти Глайнис. А меня ты уже больше никогда не увидишь, я этого не хочу.
Она замолчала. Ее глаза были полны слез.
— Прости меня, — добавила она, — а сейчас не смотри на меня.
И побежала к двери.
— Я полагаю… — начала Марион.
— Бетти! — крикнул Гарт таким голосом, каким пользовался очень редко. — Бетти, остановись!
Однако не он, а Винс остановил ее, взял за руки и повернул. Марион быстро встала с дивана.
— Пока ты еще не перестал играть в детектива, Винс, — сказал Гарт, — не будешь ли ты столь любезен задать вопрос, который наверняка задаст полиция? Вопрос, на который мы должны дать ответ, не то в противном случае попадем в неприятную ситуацию. Если Марион говорит правду…
— Если я говорю правду?
— Да. Лично я в этом не убежден. Однако если все мы согласимся с тем, что Марион говорит правду, то как потом Глайнис Стакли или кто-либо другой выбрался из этого дома через дверь, запертую изнутри на две задвижки?
Винс отпустил руки Бетти.
— Конечно, дружище, я понимаю, о чем ты думаешь. Я готов допустить, что это был бы перекрестный допрос, если бы мы играли в загадки. Однако этот вопрос чисто академический, тебе так не кажется?
— Академический? Роджерс ведь не станет вечно сидеть в столовой и пить виски. Он обязательно спустится в подвал. И тебе прекрасно известно, что он там обнаружит.