Выйдя из туалетной комнаты, осмотрел металлическую дверь. В ней ничего особенного не было. Лист толстого железа, небрежно окрашенного в неприятный для глаза поносный цвет.
Внезапно задребезжал телефон.
Пашин присел в кресло, ответил:
— Да?
— Доброе утро, Григорий Семенович, — прозвучал в динамике хрипловатый мужской голос.
Значит, на дворе все-таки утро.
— Здравствуйте! С кем имею честь?
— Об этом позже. Как вы находите свое временное пристанище?
— Нормально! Вполне… для камеры.
— Камеры? Хотя в принципе вы правы. Как ваше самочувствие?
— Бывали времена, когда я чувствовал себя значительно лучше.
— Голова болит? Это пройдет, как и тошнота. Рядом с баром, в нижнем ящике, — аптечка. В ней всего один шприц-тюбик. Сделайте укол, и дискомфорт, который вы испытываете, как рукой снимет.
— И что дальше?
— А дальше пока побудете в одиночестве. Можете выпить.
— Без закуски не пью, а ее я что-то не замечаю!
— То, что не пьете без закуски, хорошо! Ранний завтрак вам сейчас организуют. Одна просьба, когда будет открываться входная дверь, отходите, пожалуйста, к окну. Это в целях избежания ненужных эксцессов. Пока вы не выполните указанное требование, что будет контролироваться через видеокамеру, дверь не откроется. Надеюсь, я выразился понятно?
— Понятно! И как долго куковать мне здесь?
— Недолго, уверяю вас! Но давайте закончим наш разговор. Если у вас возникнут вопросы по существу содержания в изоляции, наберите номер 22. Иных вопросов просьба не задавать. Ответов на них не получите. У меня все! Пока, Григорий Семенович.
— Пока, мистер инкогнито!
Пашин бросил трубку на рычаги.
Так, похоже, им занялись серьезно. И не без участия уважаемой Ангелины Эдуардовны. Надо же было так проколоться? Повестись на элементарную подставу! Да, Пашин, потерял ты нюх. Ранее бы такого не произошло. Но что ж, делать нечего! Как говорится, будем посмотреть, что покатит дальше. А пока действительно боль и тошноту снять не помешает.
Майор прошел к шифоньеру, выдвинул нижний ящик, достал аптечку. Подумал, откуда у этих ребят средства боевой экипировки спецназа, открыл пластмассовую коробочку. Взял шприц-тюбик. По названию препарата определил, что его траванули «Ударом» — газом моментального усыпляющего действия. Данный газ мог успокоить Пашина навсегда, приобрети он на гражданке болезнь сердца или легких. Но далее развивать мысль не стал, сделал себе укол. И боль, и тошнота отпустили Пашина. Теперь можно закурить. Он вновь опустился в кресло, на этот раз с удовольствием затянувшись сигаретой. Немного подумав, поднял трубку телефона, набрал номер 22. Ему тут же ответили:
— Слушаю вас!
Говорил другой голос, более молодой, хотя это впечатление вполне могло быть и обманчивым.
— Кто-то из ваших намекал на завтрак. Я не прочь перекусить.
— Хорошо. Сейчас вам доставят пищу, пройдите к окну.
Майор бросил окурок в пепельницу:
— Черт бы побрал ваши идиотские правила.
Но требования выполнил, предварительно положив на аппарат трубку. Стоя у окна, он услышал, как отодвинулся засов, замка, судя по этому движению, дверь не имела, металлическая плита открылась. На пороге появился человек в камуфлированной форме, с закрытым черной маской лицом. Перед собой он держал столик-каталку.
Пашин усмехнулся. Тоже мне конспираторы. И на какой хрен маскарад устраивают? Давят на психику? Но, беря его, должны были бы знать, что подобными штучками офицера не пронять. Человек между тем, не входя в комнату, толкнул каталку в помещение и закрыл дверь. Вновь лязгнул засов, и все стихло. Григорий подошел к столику на колесах. Под салфеткой обнаружил тарелки с манной кашей, яичницей-глазуньей и тонко нарезанными кусочками бекона. На блюдечке были и дольки лимона, посыпанные сахаром. Сервировку дополняли и завершали плетеная корзинка с белым хлебом и чашка кофе.
Что ж! Для заключенного совсем не плохо. Все, исключая кашу. Тем более манную, которую он терпеть не мог еще с детства.
Подкатив каталку к креслу, Пашин подошел к бару. Выбрал бутылку «Наполеона». Налил в стакан граммов сто коньяка. В один глоток выпил. Принялся за яичницу и бекон. После трапезы откинулся в кресле, вновь закурил. Начало светать. Следовательно, времени сейчас было где-то около шести часов утра.
Докурив сигарету, упал на постель, заложив руки за голову. Думать ни о чем не хотелось. Да и не было у него пока той информации, чтобы как-то просчитать свои первые действия в неволе. Она появится, как обещал хриплый голос, позже. Вот тогда и будем думать. А сейчас остается одно: лежать и пялиться в черный зрачок камеры видеонаблюдения.
Где-то через час звонок телефона заставил Пашина подняться.
Он снял трубку:
— Да!
— Как настроение?
— Отменное, господин надзиратель!
— Я не надзиратель! А то, что настроение отменное, так это просто отлично.
— Вам нечего делать, мистер инкогнито, кроме того, как отрывать меня от отдыха, или ваш звонок имеет какую-то определенную, конкретную цель?
Хрипловатый голос проигнорировал вопрос майора. Видимо, его обладатель не обратил внимания и на иронию Пашина.
— Через час ждите гостей, господин Пашин. Или вас следует называть Григ?
— Называйте как хотите, только давайте быстрее внесем ясность в сложившуюся обстановку. Я терпеть не могу неопределенности! В состоянии неопределенности и длительного нахождения в замкнутом, тем более закрытом пространстве, прошу учесть, становлюсь непредсказуемым и опасным. Опасным для тех, кто пытается вести со мной игру втемную!
— Я учту это. Через час ждите гостей и будьте благоразумны. Люди, которые вами заинтересовались, не менее опасны, чем вы. До встречи, Григорий Семенович.
— Угу! Милости прошу! Пойла хватит, да и закусь еще осталась. Посидим, поболтаем, если… найдем общий язык, мать вашу!
Бросив трубку, Пашин вернулся к постели. Ложиться не стал, присев на краешек кровати. Задумался.
Через час к нему зайдут и начнут обработку. Почему через час, а не немедленно? Ведь он готов к разговору. Опять пытаются давить на психику, исходя из принципа: ничего нет хуже, чем ждать и догонять? Или того, кто должен был начать с ним беседу, пока нет в здании, где запрятали майора? Это более вероятно. Значит, хриплый ждет своего хозяина. Кто он? Полесский? Очень может быть. Для чего Полесскому Пашин? Вроде и ни к чему! Но это с точки зрения Григория. Савва Яковлевич наверняка имеет в отношении майора спецназа свое особое мнение. И цель конкретную тоже, которая также напрямую связана с Пашиным.
Как и было обещано, через час металлическая дверь распахнулась, и в комнату вошли четверо. Трое в камуфляже и масках, четвертый в строгом костюме с тростью в руке. Один из охранников выкатил в коридор каталку, встав в проеме.
Мужчина в цивильном костюме прошел к журнальному столику и присел в одно из кресел. Двое телохранителей застыли рядом с ним.
Пашин сел на кровати, следя за движениями в комнате. Внимание майора было сосредоточено, естественно, на мужчине в костюме. Тот был немолод, лет под шестьдесят, но выглядел неплохо. Ухоженные черные, с обильной проседью волосы, орлиный нос, плотно сжатые губы, правильный овал лица — вот те черты, которые характеризовали его внешне. К этому добавлялся идеально подогнанный и весьма дорогой костюм, галстук с золотой заколкой. И, конечно же, особый шарм придавала трость. Она как бы подчеркивала консерватизм мужчины.
Не менее внимательно в наступившей неестественной тишине рассматривал Пашина и этот холеный человек.
Наконец он произнес:
— Что же вы сидите на кровати, Григорий Семенович? Прошу к столику!
Пашин молча поднялся, отметив, как напряглась охрана, подошел к креслу, сел напротив мужчины.
Тот продолжил:
— Вам, наверное, очень интересно узнать, почему и зачем вы здесь, а также, где это «здесь» находится и кто таков я! Не так ли?
Майор ответил кратко:
— Да!
— Хорошо! Сейчас я вам все объясню, но прежде, чтобы наша беседа была плодотворной, вам, считаю, было бы неплохо поговорить по телефону с одним человеком.
Мужчина протянул ему сотовый телефон. И сразу майор услышал голос Нины:
— Гриша? Григорий?
— Нина?
— Да, да, это я! Гриша, меня какие-то люди увезли за город, закрыли в каком-то лесном доме и сказали, что все это связано с тобой. Я не могу ничего понять, Гриша!
— Подожди, Нина! Давай по порядку. Как незнакомые люди могли увезти тебя из города?
— Их было двое, они представились сотрудниками милиции, предъявили удостоверения. Сказали, что я должна проехать с ними: мол, с тобой произошла неприятность и надо кое-что уточнить. Я, естественно, пошла с ними.
Пашин взглянул на мужчину, продолжив разговор с невестой:
— Ясно! Значит, ты находишься в каком-то лесном доме. Тебе местность не известна?
— Нет! Меня посадили в салон «Газели», окна которой были плотно зашторены, так что я не имею ни малейшего понятия, даже в какую сторону от Переславля меня вывезли.
— Ясно! Значит, ты находишься в каком-то лесном доме. Тебе местность не известна?
— Нет! Меня посадили в салон «Газели», окна которой были плотно зашторены, так что я не имею ни малейшего понятия, даже в какую сторону от Переславля меня вывезли.
— Понятно!
— Что все это значит, Гриша?
— Долго объяснять, Нина. Как с тобой обращаются?
— Никак! Заперли в комнате второго этажа и вот только сейчас навестили, принесли завтрак и телефон.
— Так! Слушай меня внимательно, дорогая. С тобой никто ничего не сделает, поэтому успокойся и смирись с мыслью, что некоторое время тебе придется провести там, где ты находишься. Но все будет хорошо. Я обязательно заберу тебя оттуда, только прошу, сама никаких попыток сбежать не предпринимай! Просто находись в комнате и жди! Ты поняла меня?
— Да! Но…
— Нина! Не надо никаких вопросов. Будь умницей, жди меня. И все будет хорошо! Это я тебе обещаю!
Разговор был прерван со стороны Нины.
Пашин также отключил телефон, перевел мрачный, не сулящий ничего хорошего взгляд на мужчину, продолжавшего невозмутимо сидеть напротив.
— И какие мне следует сделать выводы, уважаемый?
Мужчина медленно извлек портсигар, достал из него короткую сигару. Охранник, стоявший ближе всех, поднес огонь зажигалки. Мужчина, прикурив, выпустил в потолок узкую струю дыма.
— Выводы, молодой человек, будете делать позже, а пока я отвечу на интересующие вас вопросы. Ну, во-первых, я — Савва Яковлевич Полесский.
Пашин бросил:
— Об этом я уже догадался.
— Перебивать оппонента — плохой тон, Григорий Семенович, а вы человек, несомненно, образованный и воспитанный. Не надо больше этого делать. Продолжу: во-вторых, вы находитесь в одном уютном местечке, недалеко от Москвы. В-третьих, вы здесь, потому что я заинтересован в вас. И, в-четвертых, временное нахождение вашей невесты Нины, уверяю, совершенно безопасное для нее, обусловлено как раз моей заинтересованностью в вас, что другими словами означает обычную страховку. Я понятно изъясняюсь?
— Понятно, понятно! Продолжайте, Савва Яковлевич!
Полесский усмехнулся:
— Спасибо за разрешение! Мне нравится, как вы держитесь.
Пашин также закурил, удобнее устраиваясь в кресле. Понимая, что разговор коротким не будет.
Полесский же поднялся, прошелся по комнате.
— Надеюсь, теперь вы, Григорий Семенович, отдаете себе отчет в том, что интерес к вам с моей стороны предельно серьезен. Даю вам слово: и ваша невеста, и дочь вашего боевого друга погибнут, если мы сегодня же не договоримся о плодотворном сотрудничестве. Естественно, погибнете и вы. У вас нет выбора, бывший майор Пашин.
Григорий откинулся в кресле:
— Ошибаетесь, Савва Яковлевич. Выход всегда есть. Из любой ситуации. И не один.
— Может быть. Но не для вас. У вас, Григорий Семенович, просто нет времени искать этот выход. Мы немедленно должны решить вопрос, будете ли вы работать на меня или нет. Решайте! В случае согласия мы подпишем кое-какие бумаги, и вы начнете работать, а Нина и Алла будут жить! В случае же отказа — смерть! Всем троим! Предварительный разговор окончен. У вас ровно три минуты на принятие решения. Время пошло!
Григорий задумался. Вариант силового решения проблемы не проходит. Да, он вполне сможет нейтрализовать охрану и захватить Полесского. С ним же выйти из дома. И решить вопрос с заложницами. Это все в его силах при одном условии… при условии, что именно Полесский — главная фигура в том мутняке, в который втянулся Пашин. Если же Полесский обычный, пусть и высокопоставленный, исполнитель чужой воли, то им пожертвуют без раздумий. А вместе с Полесским и Пашиным. А далее Ниной! Алю, возможно, не тронут, но Нину уберут точно.
Полесский назвал Пашина БЫВШИМ майором. Это хорошо! Значит, он не в курсе, что Григорий никогда не покидал службы, а сейчас вновь востребован. И то, что за ним, майором спецназа, стоит сила. Надо только связаться с кем-нибудь из своих, и Полесский обречен. Как и весь его шалман снизу и сверху. Этот идиот сам…
Голос Полесского не дал завершить мысль:
— Три минуты прошло, Григорий Семенович! Что скажете?
Григорий принял решение:
— А что мне сказать? При той постановке вопроса, которую вы тут разложили передо мной, я вынужден согласиться на сотрудничество с вами. Я не самоубийца и тем более не хочу стать причиной гибели других невинных людей.
Полесский скривил рот в ухмылке:
— Разумно, Григорий Семенович, разумно. Уважаю людей, у которых холодный расчет преобладает над эмоциями.
Он повернулся к охраннику:
— Позови нотариуса.
Охранник поднес ко рту рацию, что-то сказал в микрофон, и тут же в комнату вошел тщедушный человек в помятом костюме со старым кожаным портфелем в руках и в очень больших очках, делающих его бесцветные глаза похожими на фары «Запорожца».
— Я к вашим услугам, Савва Яковлевич!
— Боря, передай моему оппоненту документы и покажи, где он должен их подписать.
Нотариус поклонился, открыл портфель, выложив на журнальный столик несколько листов бумаги.
Пашин, не глядя на них, спросил:
— Что это?
Полесский поднял глаза на нотариуса:
— Объясни, Борис!
— Да, конечно! Перед вами, э-э-э, господин Пашин, расписочка, так сказать, на некоторую сумму и документ на загородный дом и автомобиль, которые любезно отписал вам один очень уважаемый человек, имя которого указано в бланках.
Пашин взглянул на Полесского:
— Ничего не понимаю! Какая расписка? Какая собственность?
Тот улыбнулся:
— Вы получите то, что указано в документах, при выполнении миссии, которую я на вас намерен возложить. Это хорошее вознаграждение за простую работу. И в то же время убойный компромат на случай, если вы решите играть не по моим правилам. Компетентным органам будет очень интересно узнать, за какие такие услуги старший офицер спецслужбы получил столь высокий гонорар от одного очень крупного, хотя уже мертвого преступного авторитета, ранее связанного с торговлей оружием и наркотиками и не чуравшегося заказных убийств.
Григорий вновь достал сигарету, медленно прикурил, посмотрел на Полесского:
— Зачем вам какой-то компромат, если, по вашим же словам, я буду немедленно уничтожен в случае проявления своеволия или неповиновения? Не кажется ли вам, что ваши действия нелогичны?
— Мне, Григорий Семенович, никогда и ничего не кажется. Я учитываю, что вы профессионал очень высокого уровня и реально можете в ходе выполнения задания выйти из-под контроля моих людей, повернув оружие против меня же. Я не хотел бы, чтобы это произошло.
— И думаете, какие-то бумаги смогут остановить меня?
— Да! Думаю, что смогут остановить! По крайней мере мне не надо будет защищаться. Это сделают правоохранительные органы.
Пашин сожалеюще вздохнул:
— И все же, Савва Яковлевич, вы точно пересмотрели американских видеобоевиков. Все, что вы предпринимаете для дополнительной страховки, — ерунда, чушь, бред сивой кобылы. Никакая бумага и никакая угроза не остановят меня, если я решу повернуть оружие против вас. Единственное, что может удержать меня, так это то, что, к сожалению, у вас в руках близкие мне люди. И только ради них я иду на сотрудничество с вами, хотя, признаюсь, с превеликим удовольствием свернул бы вам шею.
— Ну, в этом я не сомневаюсь.
— И правильно делаете, но достаточно разговоров, Савва Яковлевич, пусть ваш нотариус забирает бумаги и валит отсюда вместе с охраной, начнем серьезный разговор. Мне надоел этот цирк!
Полесский буквально впился глазами в Пашина, на его скулах заиграли желваки.
— Вы уже пытаетесь играть не по моим правилам. А ведь я вас предупреждал!
— О каких правилах вы говорите? Разве мы обсуждали какие-либо правила? По-моему, до сего момента мы только впустую тратили время!
Полесский задумался. Правда, ненадолго. Видимо, он умел принимать решения или имел инструкции более опытного человека, нежели сам Савва Яковлевич. Он ударил своей маленькой ладошкой по столику.
— Хорошо! Будь по-вашему! Борис! И все остальные, вышли из комнаты!
Нотариус подхватил бумаги, забросил их в портфель и вместе с охраной покинул помещение. Как только Пашин с Полесским остались одни, Григорий произнес:
— Два вопроса, если позволите!
— Извольте!
— Первый: Ангелина добровольно помогала вам взять меня?
Полесский изобразил удивление:
— Вы прекрасно знаете, что она вынуждена была делать то, что ей прикажут, ради спасения собственной дочери. Это же очевидно. Странный вопрос.
— Не так уж и странен. За время встречи с ней в Горках у меня не сложилось впечатления, что госпожа Моховская сильно обеспокоена. Скорее она играла роль несчастной матери, ставшей жертвой безжалостных бандитов, похитивших ее единственного ребенка.
Полесский заметил:
— А вы очень наблюдательный человек. Но на сей раз вы ошиблись и отнеслись к Лине предвзято. Не ее вина в том, что слегка переусердствовала, играя ту роль, которую ей насильно навязали. Надеюсь, с первым вопросом все?