— Я тебя про свечи спросил, — напомнил Кирилл и отхлебнул из кружки. Женька оторвался от созерцания дальнего угла потолка.
— Ты о чем? — спросил он и оглянулся на таз. — Ах, это! Да так… мм-мэ… я тебе потом расскажу.
Женька поерзал на диване и опустил нос в кружку. Возникла неловкая пауза. Кирилл решил переменить тему.
— Трудишься? — он показал глазами в сторону компьютера; на черном экране монитора время от времени вспыхивали разноцветные гроздья электронного салюта.
— Да так, — Женька повел плечом. — Шлепаю по клавишам помаленьку.
— Что-нибудь типа: «Космический корабль совершил вынужденную посадку на таинственную планету»?
— Уже сто лет не пишу такие вещи, — изрек Женька и хлопнул свободной рукой себя по выпирающему животу. — Повзрослел.
Они поговорили немного о фантастике, потом перешли на житейские темы. Как родители? Спасибо, нормально, а как твои? Тоже ничего; жену с дочкой к ним отправил. Кстати, жениться не собираешься? Нет, конечно! Что я — враг самому себе…
Разговор неспешно тек над столом, между кружками пива, наполняя душу спокойствием и умиротворением. Время от времени Женька отправлялся на кухню за очередной порцией холодного пива, а когда оно иссякло, приволок банку соленых огурцов и «тэдэ»: запотевшую бутылку водки. Это Кирилл, покупая пиво, в последний момент вспомнил присказку: «Пиво без водки — деньги на ветер!»
Разлили по стопочкам, выпили, закусили солеными огурцами. Кстати, очень вкусными. После второй Кирилл решил, наконец, перевести беседу на интересующую тему.
— А я к тебе за советом, — сказал он.
— Валяй, — милостиво разрешил Женька и смачно хрустнул соленым огурцом, предварительно выловив его из банки вилкой.
— Да в общем-то даже и не за советом, — пробормотал Кирилл. — Просто поделиться хотелось…
— Умгу-у, — кивнул Женька, продолжая жевать.
Кириллу тоже вдруг захотелось чего-нибудь съесть.
— Короче говоря, решил я тут написать какой-нибудь рассказик или что-то в этом роде, — начал он небрежным тоном, но тут же внутренне обругал себя и постарался говорить обычным голосом:
— Засел, понимаешь, за пишущую машинку, и — полный ступор. Хотя желание мощное…
— Ну, прямо как при половом бессилии, — усмехнулся Женька.
— К счастью, еще не имел такого опыта. И потом… я же серьезно.
— Это я образно, образно, — Женька подался вперед и погрузил пальцы в тарелку с сухариками. — И слушаю тебя совершенно серьезно. А то, о чем ты рассказываешь, бывает часто — у меня, во всяком случае.
— И-и… что ты тогда делаешь?
— Да ничего, — он ткнул в банку вилкой, пытаясь наколоть очередной огурчик. — А, собственно, почему ты решил этим заняться?
Кирилл пожал плечами.
— Не знаю. Потянуло…
— Что, не надоело бумагу изводить? Ты ведь и так пишешь, тебя печатают каждую неделю. Я читал, по-моему — здорово.
— Видишь ли, Женя, — Кирилл положил на стол сплетенные пальцами руки. — Наверное, если начинаешь считать себя спецом в каком-либо деле — это верный признак конца своего развития. И, если не начинаешь терять интереса к этому делу и искать новое, — превратишься в неподвижную материю, то есть в мертвую. Понимаешь?
— В целом — да, — сказал Женька и начал наливать по третьей. — Формулируешь только несколько тяжеловато. — Слово «формулируешь» Женька произнес заметно медленнее и старательнее.
Третий тост подняли за здоровье родителей. Потом Женька приподнял бутылочку, посмотрел сквозь нее в сторону окна и констатировал:
— Осталось еще больше половины. Предлагаю допить все это на кухне, заодно и пельменей сварим. Не возражаешь?
Кирилл не возражал.
Они перебрались на кухню, где было ослепительно светло и заметно жарче, чем в комнате. На подоконнике тускло поблескивали прямоугольные железяки непонятного назначения. На полу у окна стояла под крышкой замызганная кастрюлька, которую Кирилл едва не опрокинул, когда садился за стол.
Пока варились пельмени, поговорили о жаре и согласились с тем, что такого лета на их памяти еще не было. Наблюдая, как на водопроводном кране зреет прозрачная капля, Кирилл думал, что вот зря они принялись пить водку после пива. Голова отяжелела, и мысли тоже отяжелели. Хотя Женька выглядит молодцом, только нос покраснел, как у карикатурного алкоголика, да некоторые слова произносит чересчур правильно.
— Ты ловил когда-нибудь бабочек? — Женька, выложив из кастрюли шумовкой готовые пельмени на тарелки, уселся за стол.
— Никогда не занимался живодерством.
Кирилл боролся с желанием закрыть глаза и думал, что да, надо бы постоять под холодным душем.
— Я тоже не сторонник такого хобби. Я о другом… Держи вилку… Познакомился недавно в поезде с одним мужиком. Как водится, выпили, посидели, разговорились, и он мне… э-э-э… поведал, что такое — ловить бабочек. Он делал коллекции и деньги на этом зарабатывал. Так вот! У него была с собой особая тетрадь, а в ней огромный список. В каждой его строчке значилось… ну, к примеру: «Новосибирская область, такой-то район, деревня такая-то, 14—18 июня», и название бабочки на латыни. И так далее, и так далее. Ты понимаешь! Чтобы поймать бабочку определенного вида, надо было поехать в какую-нибудь Тмутаракань и быть в нужном месте только в определенные дни. Вот тогда будет удача!
— Ага! — согласился Кирилл, разжевывая горячую пельменину.
— Поэтому — за удачу! — Женька наполнил стопки. Кирилл вновь согласился и для убедительности кивнул. Мохнатый зеленый чертик уселся на краю рюмки и, покачивая копытцем, принялся щелкать пальцами, чтобы высечь огонь. С третьего раза у него это получилось, и он прикурил сигару от указательного пальца, затянулся и выпустил кверху несколько маленьких дымовых колечек…
— Кого это ты там наблюдаешь? — поинтересовался Женька.
— Не наблюдаю, а представляю, — буркнул Кирилл и поднял рюмку, мысленно согнав с нее чертика. — Так за что пьем?
— За удачу!
Выпили за удачу. Потом — за то, «чтобы она нас не покидала!» Потом — за вдохновение и за то, «чтобы оно нас тоже не покидало!» Вновь поговорили о необычайной жаре и о том, как хорошо сейчас, наверное, на море.
— А какое сегодня число? — вдруг спросил Женька.
— Второе июня. А что?
— Все нормально, все хорошо, — пробормотал Женька и снова наполнил рюмки. — За второе июня!
— Если так пойдет, — буркнул Кирилл, — то мы скоро будем пить за свет луны и за лай собаки.
Выпили за второе июня.
Постепенно разговор принял ту форму, которая называется трепом, а ощущение удовольствия от процесса пития трансформировалось в ощущение усталости от этого самого процесса.
— Вот скажи мне, зачем ты хочешь заняться писательством? — Женька подпирал голову кулаком. — Из-за желания денег и славы? Из чувства неудовлетворенности собой? Зачем?..
Кирилл тоже подпирал голову кулаком.
— Если честно — не знаю, — сказал он. — Деньги, хотя и небольшие, у меня есть, слава особенно не прельщает — хотя и сладкий, но все же дым. Ради них, пожалуй, работать не стоит. Но кто знает, зачем мы вообще живем: говорить и думать мы можем одно, и убеждать в этом других, а наше тайное естество направляет все наши действия только для того, чтобы получить эти самые деньги и славу. Может это — цель жизни? А?
— Цель жизни! — ухмыльнулся Женька и начал вставать из-за стола. Табуретка под ним сердито прорычала, проехавшись ножками по крашеному полу.
— Цель жизни! — повторил Женька. Он открыл дверцу холодильника. — Вот цель жизни, полюбуйся!
Кирилл выбрался из-за стола, сделал несколько аккуратных шагов и осторожно заглянул в холодильник.
— Что это? — несколько недоуменно спросил он.
Все полки были заняты круглыми и прямоугольными, витыми и гладкими, толстыми и тонкими, высокими и низкими, красными, синими, зелеными, — словом, всех форм, размеров и цветов свечами. Они торчали вверх из отверстий, вырезанных в картонных крышках плоских конфетных коробок.
— Что это? — повторил Кирилл, указывая рукой в холодильник.
— Не видишь? — усмехнулся Женька. — Самые обыкновенные свечи. Хотя… не обыкновенные. Берется обычная свечка за восемь рублей, плавится вот в этой посудине, — нога в шлепанце слегка стукнула по замызганной кастрюльке под подоконником, — добавляются ароматизаторы разные, краска, тоже разная, все перемешивается и заливается в нужную форму, — с подоконника был поднят металлический брусок. — В такую, например. Немного терпения, и вот готовая продукция! — Женька показал бруском в холодильник.
Кирилл снова глянул на ряды разноцветных свечей, потом захлопнул дверцу, подошел к столу и разлил остатки водки по рюмкам.
— Ты прямо как отец Федор, осуществивший свою мечту… Значит, ты теперь этим деньги зарабатываешь?
— Да где там, — махнул рукой Женька. — Свечи лью, чтоб совсем без работы не сидеть; худо-бедно, но понемногу все равно покупают. У меня один знакомый владелец магазина есть — через него и реализую… Хотя… какая там к черту реализация: не сезон. Вот к новому году — это да! Ну, будем!
Допив водку, немного посидели молча. Затем пили чай, обливались по́том, и опять молчали. Вдруг Кирилл засмеялся.
— Слушай, — сказал он, отставляя чашку. — Я пришел к тебе и задал, может быть, и глупый, но конкретный вопрос: хочу стать писателем, что для этого нужно? А ты мне в течение нескольких банок пива и бутылки водки рассказываешь разные разности. Так все-таки что нужно, чтобы стать писателем?
— Железная задница, — буркнул Женька и вновь налил себе чаю. — И это не я сказал, я только процитировал. Нужно уметь сидеть часами за столом и выводить букву за буквой, строчку за строчкой. Хемингуэй заставлял себя печатать по десять тысяч знаков в день, а то и больше. Это такая пахота, по сравнению с которой отливание свечек покажется сущим развлечением. И вот, когда ты будешь выдавать хотя бы эти десять тысяч в день в течение месяца, а то и двух, то, может быть (я подчеркиваю — может быть!), что-нибудь да получится.
— Ты хочешь сказать, что надо сидеть и тупо печатать и печатать?
— Печатать и печатать — да! Но не тупо! Не тупо! Это графоман печатает тупо: ему сказать нечего, только сам процесс его увлекает. Вот ответь мне, положа руку на сердце, тебе есть что сказать?
Кирилл отхлебнул из чашки и задумался.
— Вот видишь! Ты еще этого не знаешь!
— Да знаю я, знаю! — слегка раздраженно произнес Кирилл. — Я в каждой своей статье об этом говорю.
— О чем «об этом»?
— О нашем несовершенстве, о тупости и глупости! О несовершенстве мира, в конце концов! И о желании этот мир видеть лучше!.. Что-то я на высокий слог перешел. Тем более что об этом уже говорили миллионы раз. Но, может быть, мне удастся об этом сказать как-то по-другому? А может, я сейчас вру — и тебе, и себе? Может, мне действительно нужны только деньги и слава, слава и деньги?! А вдруг я буду писать какую-нибудь лабуду, но так, что читателю оторваться будет невозможно? Ну, хочется мне попробовать, и не могу я тебе объяснить — почему!.. Налей мне лучше еще чаю!
— Какая короткая, но бурная речь, — сказал Женька и потянулся за чайником. — Тебе хочется попробовать, и ты мне ничего не можешь объяснить. И это правильно: любое творчество — тайна за семью печатями. Но эта тайна стоит того, чтобы попытаться ее разгадать, — Женька вдруг сморщился и громко чихнул. — Видишь, не вру!
— Кто бы говорил, — засмеялся Кирилл. — Ты же фантаст. Тебе по статусу врать положено.
— Извините! — Женька помахал указательным пальцем. — Я выдумываю и прямо об этом говорю. А вот если ты мне поверишь, зная, что я все выдумал, значит, не зря я штаны просиживал и чернила изводил. Так что, Кир, запасайся терпением и пиши, пиши, пиши.
— А как же вдохновение? Помнится, тост соответствующий был.
— Ты понимаешь, — медленно проговорил Женька, поднимая глаза к потолку. — Иногда бывают моменты, когда никакая железная задница не поможет; хоть день сиди, хоть два — ни буквы не напишешь. Творческий застой, ступор полный!
— Вот-вот! — кивнул головой Кирилл.
— Тогда одна надежда — на вдохновение. Но эта дама капризная: приходит, когда захочет, или не приходит вовсе. А может, здесь дело совсем в другом. Я же тебе говорил: тайна! Каждый сам ищет свой путь. Что я тебе еще могу сказать?!
— Значит, мне вдохновения не хватает? — пробормотал устало Кирилл. — Или таланта?
Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, потом Женька шумно вздохнул и махнул рукой.
— Знаешь что? — сказал он. — Бросай все и уезжай из города. У тебя ведь отпуск?.. Вот и поселись в какой-нибудь глуши. Отрешись от всего — от всех этих забот, хлопот и прочей житейской мелюзги. Только ты и чистый лист бумаги. Вот тогда, может, что и выйдет.
— Куда мне уехать? — Кирилл пожал плечами. — Разве что к родителям в деревню. Так там ведь тоже заботы найдутся.
— А не надо в деревню. Я тебе один адресок дам, даже ехать далеко не надо…
И Женька рассказал, что нужно на электричке добраться до станции «Межозерная», затем пройти по грунтовой дороге через лес к озеру, точнее, к двум озерам, разделенным узкой песчаной косой, пройти по этой косе, а там дорога выйдет на небольшой полуостров. Дом там стоит кирпичный, сад хороший, огород есть, сарай добротный и флигель небольшой с окном во всю стену. Хозяйка всего этого — пожилая женщина, Александра Владимировна.
— И что?
— А то! — Женька подался вперед и понизил голос. — А то, что я в прошлом году снял у нее флигель на неделю и за эту неделю написал свой «Черный камень». Я уверен, что это не простое место… Впрочем, — сказал Женька уже нормальным голосом, возвратив свое туловище в прежнее положение, — я не знаю. Может, у меня просто был приступ вдохновения, никак с этим местом не связанный: я все-таки писатель.
— «Черный камень» я читал, — тихо проговорил Кирилл. — Мне очень понравилось… И что? Ты думаешь, если я поживу там с недельку, мне это поможет?
— А вот этого я не знаю, — сказал Женька. — Короче, я тебе все рассказал, показал, дальше — твое дело. Между прочим, завтра уже третье июня. Я не утверждаю, что там надо находиться именно в эти дни, но я там был как раз в это время, и мне это помогло… Кстати, я человек в этом плане суеверный.
— Ага, — произнес Кирилл и замолчал, погрузившись в глубокое размышление. Женька с шумом выбрался из-за стола, наполнил водою чайник, поставил на плиту. Потом он открыл форточку, впустив на кухню уличный шум, и остался стоять у окна. Солнце уже давно скрылось за стеной многоэтажек и, невидимое, неуклонно ползло к горизонту, плавя воздух своими лучами.
— Послушай, а «Черный камень» где-нибудь опубликован?
Женька оторвался от созерцания вечереющего неба, сгорбился и стал смотреть на подоконник.
— Нет! Как-то вот не срослось.
— Странно, — проговорил Кирилл. — Мне почему-то казалось, что эту вещь напечатают без проблем.
— Мне тоже так казалось… Произведение не ко времени. Не тот формат. Нашему читателю не это сейчас нужно. Так сказали мне в одном журнале и почти слово в слово повторили в другом. У нас здесь журналов — раз два и обчелся. Я рукопись разослал в другие региональные издательства и в Москву, авось где-то и пройдет… Давай лучше чаю попьем: чайник кипит!
Они посидели еще с полчаса, выпили по две чашки, поговорили о всякой чепухе, затем Кирилл засобирался домой.
— Вообще, если что-нибудь напишешь — приноси, — сказал на прощание Женька. — Почитаем, поразбираем. Мне даже интересно посмотреть, что у тебя получится.
— Мне тоже интересно, — Кирилл сунул ноги в свои дырчатые туфли. — По крайней мере, будет повод выпить — чаю, например.
На улице уже не было обжигающей адской жары, но царил зной, разлившийся по городу горячим киселем. Подуешь на такой кисель, прикоснешься губами — вроде ничего, — хлебнешь и обваришься. Кирилл чувствовал тяжесть в голове, вялость во всем теле и желал только одного — скорее добраться до дома, где наконец-то можно будет содрать с себя прилипшую к коже одежду и броситься под тугие, режущие струи холодного душа. Хотя нет, в жару нужен именно горячий душ, только он может дать некоторое облегчение. Дождик прошел бы, что ли; все листья на деревьях поникли, посерели и свернулись в трубочку, асфальт прилипает к подошвам, увековечивая пройденный путь вдавленными следами. Правда, какое это увековечение: идущий за тобой затрет твои следы, а его следы исчезнут под подошвами следующего, и следующего, и следующего… Маета! Сплошная маета!
Кирилл вышел на остановку и увидел свой автобус с распахнутыми дверями. В одном из дверных проемов замерла старушка: одной ногой на ступеньке, другой — на горячем асфальте, руки вцепились в поручень, и сил нет втащить свое усталое тело в салон. Откуда ж силы возьмутся, если в такую жару на тебе — черная юбка до пят и шерстяная кофта, голова повязана платком, а за спиной — довольно объемистый рюкзак?
Кирилл легко подтолкнул старушку в салон и заскочил следом под шипение закрывающихся дверей. Старушка неожиданно задергалась, закудахтала.
— Я же выходила! — возмутилась она в полный голос.
— А кому сейчас легко, бабушка? — невпопад пробормотал Кирилл, протискиваясь между старушкиным рюкзаком и поручнем. На всякий случай он отошел в дальний конец салона и уселся на свободное место; пассажиров в это время было Немного.
До следующей остановки Кирилл узнал о себе много нового от старушки с рюкзаком, которая, чтобы всем хорошо было слышно, использовала свои голосовые связки в полную силу. Благо, она употребляла только печатные выражения. Как только автобус остановился и открыл двери, старушка снова начала выходить рюкзаком вперед, цепляясь за поручни напряженными руками. Она скрылась из глаз, но на последней ступеньке, видимо, замерла в той же нелепой позе; автобус стоял еще довольно долго. Кирилл подавил в себе желание встать и помочь-таки старушке выйти наконец: вдруг опять что-нибудь не так получится? Но вот двери закрылись, автобус покатил дальше, а Кирилл переключил внимание на пухлого карапуза, который сидел на коленях дремлющей мамаши, сосредоточенно дышал на оконное стекло и на возникающем туманном пятнышке рисовал розовым пальчиком разные загогулины.