Зная, что вардены преданы своей цели, Эрагон все же не сомневался: если дело дойдет до медленной, мучительной смерти от голода, они так этой цели и не достигнут. Зато Гальбаторикс, несомненно, получит огромное удовольствие, видя, как разбегается огромная армия его врагов, потому как вардены, конечно, предпочтут спрятаться в самых отдаленных уголках Алагейзии и прожить остаток жизни, не опасаясь близкого соседства Империи.
Этот миг еще не наступил, однако он стремительно приближался.
Эрагон опасался подобного исхода и не сомневался, что именно это не дает спать по ночам Насуаде. Каждое утро она казалась все более исхудавшей и изможденной, а под глазами у нее от бессонницы появились мешки, похожие на печально улыбающиеся губы.
Хорошо еще, думал Эрагон, что Рорану удалось избежать тех трудностей, с которыми они встретились при осаде Драс-Леоны. И вообще, мысли о двоюродном брате неизменно вызывали в его душе теплое, благодарное чувство. Он восхищался тем, как Роран с небольшим отрядом сумел столь успешно взять Ароуз. Эрагон находил, что Роран не только храбрее, но и, возможно, умнее его. Насуада, конечно же, будет недовольна, но он решил про себя: как только Роран вернется — что при благоприятном стечении обстоятельств должно было произойти через несколько дней, — он незамедлительно применит все свое умение и снабдит брата лучшими средствами магической защиты. Слишком многих друзей и близких людей он уже потерял во время этой затяжной войны с Империей и уж Рорана-то терять ни в коем случае не собирался.
Он остановился, пропуская троих гномов, яростно о чем-то споривших. На гномах не было ни шлемов, ни эмблем, но Эрагон сразу понял, что они не из клана Дургримст Ингеитум, ибо их аккуратно заплетенные бороды были украшены бусинами — члены Ингеитума таких не носили. Но догадаться, о чем спорили между собой гномы, он не сумел, ибо смог разобрать лишь несколько слов из их гортанного языка. Однако тема спора явно была чрезвычайно важной, судя по тому, как громко они орали, как яростно махали руками и какими непристойными выражениями пользовались. Гномы даже не заметили, что путь им преградили Эрагон и Сапфира.
Дело в том, что — к существенному облегчению Насуады и всех варденов — армия гномов под предводительством их короля Орика прибыла в Драс-Леону на два дня раньше обещанного срока. И теперь в лагере только и говорили что о победе Рорана в Ароузе и прибытии гномов, благодаря чему объединенные силы варденов увеличились почти в два раза, что весьма усиливало вероятность их победы в войне с Империей. Вот только как быть с Муртагом и Торном, охранявшими теперь Драс-Леону?
Вскоре Эрагон заметил Катрину, сидевшую возле своей палатки. Она что-то вязала для будущего младенца, но, увидев его, приветственно махнула рукой и крикнула:
— Привет, братец!
И он тоже приветливо с ней поздоровался. После их с Рораном свадьбы Катрина всегда называла Эрагона «братец», а он ее — «сестрица».
Затем они с Сапфирой не спеша насладились завтраком. Сапфира громко и с аппетитом похрустела костями, а потом удалилась за их палатку, где специально для нее по приказу Насуады была оставлена полоска заросшей травой земли. На каждой стоянке вардены старались обеспечить драконихе подобное уютное местечко, с особым рвением исполняя приказ своей предводительницы.
Сапфира, свернувшись клубком, задремала в теплых лучах полуденного солнца, а Эрагон извлек из седельной сумки «Домия абр Вирда» и пристроился в тени свисающего левого крыла драконихи, удобно упершись о ее изогнутую шею и мускулистую переднюю лапу. Свет, просачивавшийся сквозь кожу крыла, и отблески яркой чешуи Сапфиры покрыли его кожу какими-то странными синеватыми пятнами. На страницах старинной книги так и плясали синие солнечные зайчики, мешая разбирать тонкие, угловатые руны, но Эрагон не возражал: удовольствие посидеть вот так рядышком с Сапфирой, стоило любых неудобств.
Так они просидели, наверно, часа два, пока Сапфира не переварила завтрак, а Эрагон не устал, разбирая прихотливый почерк и сложные мысли монаха Хесланта. Потом от нечего делать они снова прошлись по территории лагеря осматривая оборонительные сооружения и время от времени останавливаясь, чтобы поболтать с часовыми.
У восточной окраины лагеря, где в основном расположились гномы, их глазам предстало занятное зрелище: какой-то гном, сидя на корточках рядом с ведром воды и закатав до локтя рукава рубахи, лепил из глины круглый шар. У его ног лежала целая куча мокрой глины, и время от времени он помешивал эту глину палкой.
Гном не обращал на них ни малейшего внимания, и лишь через несколько секунд Эрагон узнал в нем… Орика!
— Дерунданн, Эрагон… Сапфира, — приветствовал их Орик, не поднимая глаз.
— Дерунданн, — поздоровался и Эрагон на языке гномов и тоже присел на корточки возле кучки мокрой глины, глядя, как Орик старательно выглаживает и выравнивает желтоватый влажный шар, ловко орудуя большим пальцем. Время от времени гном брал щепотку сухой земли и посыпал ею шар, легонько сдувая остатки.
— Никогда не думал, что мне доведется увидеть, как король гномов, сидя на земле, точно ребенок лепит из глины «пирожки»! — сказал Эрагон.
Орик фыркнул, отдувая густые усы, и ехидно ответил:
— А я никогда не думал, что дракон и Всадник будут пялить на меня глаза, когда я делаю Эротхкнурл.
Эрагон знал, что на языке гномов это означает «земля ной камень», но все же спросил:
— А что такое «Эротхкнурл»?
— Это тардсвеаргундинзмахл.
— Тардсвеар… — Эрагон не смог произнести даже половину этого слова — во-первых, он его не запомнил, а во-вторых, его и выговорить-то было невозможно. — А это…
— Нечто такое, что кажется совсем не тем, чем является на самом деле, — отрезал Орик и показал ему свой глиняный шар. — Вот, например, этот камень, сделанный из земли. Точнее, таковым он будет казаться, когда я его закончу.
— Камень, сделанный из земли… Так это магия?
— Нет, это просто умение. Только и всего.
Поскольку ничего больше Орик объяснять не пожелал, Эрагон спросил:
— И как этот… камень делается?
— Если проявишь хоть немного терпения, сам увидишь. — Затем, несколько более милостивым тоном, Орик пояснил: — Для начала нужно немного земли.
— Это трудная задача!
Орик глянул на него из-под мохнатых бровей, явно не разделяя столь шутливого отношения к делу.
— Некоторые разновидности земли подходят для этого лучше других. Например, если в земле много песка, она не годится. И потом, в ней должны быть частицы разной величины, чтобы она хорошо слипалась. А также хорошо бы добыть немного глины, как это сделал я. Но самое важное, чтобы в земле было много пепла. — И Орик похлопал рукой по клочку земли, из которой буквально выщипал всю траву. — Видишь?
Эрагон заметил, что земля и впрямь покрыта слоем влажного пепла, более похожего на пыль.
— Почему же это так важно?
— Ах! — досадливо поморщился Орик и провел по носу тыльной стороной ладони, отчего на лице у него остался беловатый след. Затем он снова принялся обтирать свой шар руками, стараясь придать ему максимально симметричную форму. — Ладно уж, объясню. Когда найдешь подходящую землю, ее нужно смочить и замесить, как замешивают тесто, пока не получится густая масса. — Он мотнул головой на кучку глины у себя под ногами. — И вот тут присутствие золы или пепла очень важно. Затем из этого земляного «теста» ты формируешь шар, вроде вот этого, убирая все излишки и стараясь сделать его абсолютно круглым. Если шар становится липким на ощупь, нужно поступать, как я: обмазывать его сухой землей, чтобы удалить все излишки влаги, и при этом присутствие в земле опять же очень важно. Так ты продолжаешь делать, пока шар не станет совершенно сухим и не будет хорошо удерживать форму. Но не настолько сухим, чтобы потрескаться!
Мой Эротхкнурл уже почти достиг нужной формы, и я, завершив эту работу, отнесу его к своей палатке и оставлю на солнце. Солнечный свет и тепло удалят из него остатки влаги. Затем я снова обмажу его влажной землей и осушу — и так раза три или четыре. В итоге поверхность моего Эротхкнурла будет твердой, как шкура кабана Нагры.
— Столько усилий только ради того, чтобы сделать сухой земляной шар? — озадаченно спросил Эрагон. Сапфира полностью разделяла его недоумение.
Орик набрал еще горсть влажной земли и принялся обмазывать ею почти готовый шар.
— Нет, это еще далеко не конец, — снова заговорил он. — Дальше мы начинаем использовать пыль. Я беру ее и размазываю по поверхности Эротхкнурла, и образуется такая тонкая гладкая скорлупа. Затем я даю шару немного отдохнуть, затем снова обрызгиваю его водой и снова обмазываю слоем пыли, потом снова жду, и снова обмазываю, и так снова и снова.
— Сколько же времени на все это потребуется?
— До тех пор, пока пыль не перестанет приставать к Эротхкнурлу. Та скорлупа, которую образует пыль, придает ему внешнюю красоту. В течение одного дня он приобретает поистине великолепный блеск, словно сделан из полированного мрамора. Но все это без полировки, без обтачивания, без применения магии — с участием только души, разума и умелых рук. В итоге и получается камень, сделанный из земли… камень хрупкий, это правда, но тем не менее камень
Несмотря на уверения Орика, Эрагон никак не мог поверить, что из обыкновенной земли под ногами можно сделать нечто вроде описанного Ориком предмета, не используя при этом магию.
«А зачем тебе эта штуковина, Орик, король гномов? — мысленно спросила Сапфира. — У тебя ведь и без того немало дел и ответственности, ведь теперь ты правишь всем своим народом».
— В настоящий момент нет ничего, что требовало бы моего непосредственного участия, — проворчал Орик. — Мои гномы готовы к сражению, да только сражение, в котором мы могли бы участвовать, никак не начнется. Куда хуже, если бы я начал кудахтать над своими кнурлан, точно наседка. Да и сидеть в одиночестве у себя в палатке мне не хочется. Что толку сидеть без дела и смотреть, как твоя борода становится длиннее! А потому — я создаю Эротхкнурл!
И он умолк. Но Эрагону казалось, что Орику не дает покоя нечто совсем другое. Впрочем, он придержал язык, надеясь, что гном и сам как-то пояснит свое состояние. И действительно, не прошло и минуты, как Орик откашлялся и снова заговорил:
— В былые времена я мог бы в свободное время развлекаться тем, что просто пил бы вино и играл в кости с другими членами моего клана. Тогда никакого значения не имело, что я приемный сын и наследник короля Хротгара. Я со всеми мог разговаривать и смеяться, не чувствуя ни малейшего стеснения. Я ни от кого никаких милостей не просил, да и сам ни к кому их не проявлял. Но теперь все иначе. Мои друзья не могут забыть, что я их король, а я не могу не обращать внимание на то, что их отношение ко мне столь сильно переменилось.
— Ну, этого и следовало ожидать, — сказал Эрагон, прекрасно понимая, что имеет в виду Орик. Он и сам чувствовал примерно такое же отношение к себе с тех пор, как стал Всадником.
— Возможно. Но понимание не приносит облегчения. — Орик горестно вздохнул. — Ах, жизнь порой представляется такой странной и жестокой дорогой… Я преклонялся перед королем Хротгаром, но порой мне казалось, что он слишком резок с другими кнурлан, когда на это нет никаких видимых причин. Теперь я лучше понимаю, почему он именно так вел себя. — Орик держал в сложенных лодочкой ладонях свой земляной шар и не сводил с него глаз; лоб его был сердито нахмурен. — Когда ты в Тарнаге встречался с гримстборитхом Ганнелем, разве он не объяснил тебе значение Эротхкнурла?
— Он никогда даже не упоминал об этом.
— Я полагаю, тогда у вас имелись и другие вопросы, которые нужно было обсудить… И все же ты, как член клана Ингеитум и приемный сын короля Хротгара, должен понимать важность и символику Эротхкнурла. Это не просто способ сосредоточиться или провести время, создав некий достойный артефакт. Нет. Сам акт созидания камня из земли — акт священный. С его помощью мы вновь подтверждаем свою веру во владычество Хелцвога и приносим ему свою жертву — дань уважения. Мы должны относиться к подобным действиям осмысленно и с почтением. Создание Эротхкнурла — это форма поклонения, а боги, как известно, неласково взирают на тех, кто кое-как соблюдает посвященные им ритуалы. Из камня — плоть, из плоти — земля, из земли — снова камень. Колесо судьбы вращается, и мы лишь мельком успеваем заметить, как проходит вечность.
Только теперь Эрагон понял, как глубока тревога, владевшая Ориком.
— Тебе бы следовало взять с собой Хведру, — сказал он. — Она, твоя верная подруга, составила бы тебе компанию, она хранила бы тепло вашего очага и не давала тебе становиться… таким мрачным! Я никогда не видел тебя более счастливым, чем в тот краткий период, когда вы с нею были вместе в крепости Бреган.
Морщины вокруг опущенных долу глаз Орика стали еще глубже, когда он улыбнулся.
— О да… Но ведь Хведра — гримсткарвлорсс или, по-вашему, «домоправительница» клана Ингеитум. Она не может оставить свои дела и обязанности только для того, чтобы служить утешением мне. Кроме того, я не был бы спокоен, если бы она оказалась всего в сотне лиг от Муртага и Торна или, что еще хуже, от Гальбаторикса и его проклятого черного дракона.
Пытаясь хоть немного развеселить Орика, Эрагон сказал:
— Знаешь, когда я смотрел на тебя, ты напомнил мне разгадку к одной загадке: король гномов, сидящий на земле и делающий камень из мокрой земли. Я не уверен, правда, как должна звучать сама эта загадка, но что-то в таком роде. — И Эрагон на языке гномов произнес примерно следующее:
Рифма, конечно, хромает, — признал Эрагон, — но не мог же я в один миг придумать рифмованную загадку. Мне кажется, такая загадка для многих людей стала бы настоящей головоломкой.
— Хм… — с недоверием буркнул Орик. — Но только не для гномов! Даже наши дети легко смогли бы ее разгадать.
«И драконы тоже», — сказала Сапфира.
— Да, наверно, ты прав, — согласился Эрагон и принялся расспрашивать Орика о том, что происходило в Тронжхайме после того, как они с Сапфирой во второй раз отправились к эльфам в лес Дю Вельденварден. У Эрагона давно уже не было возможности по душам побеседовать с Ориком, и ему очень хотелось узнать, как жилось его другу после того, как тот стал королем.
Орик, похоже, был совсем не прочь подобной беседы и стал увлеченно разъяснять Эрагону тонкости политики гномов. И чем больше он говорил, тем больше светлело его лицо, тем оживленнее становился он сам. Орик, наверное, целый час рассказывал Эрагону о том, на какие хитрости и маневры ему пришлось пойти, прежде чем кланы гномов собрали свою армию и двинулись на помощь варденам. Эти кланы всегда враждовали между собой, о чем Эрагону было прекрасно известно, и он понимал, как трудно было Орику, даже будучи королем, добиться их подчинения.
— Это все равно что пасти слишком большую стаю гусей, — сказал гном. — Они всегда норовят пойти туда, куда хочется им самим, создают невыносимый шум и готовы ущипнуть тебя за руку, как только им представится такая возможность.
Пока Орик рассказывал, Эрагон думал о том, как ему спросить о Вермунде. И еще о том, что сталось с этим вождем клана Слезы Ангуин, который замышлял убить его. Эрагон часто думал об этом, ибо всегда предпочитал знать, кто его враг и где он в данный момент находится, особенно такой опасный враг, как Вермунд.
— Он вернулся к себе домой, в деревню Фелдараст, — сказал Орик. — Там он, судя по имеющимся у меня сведениям, и живет. Пьянствует и злится из-за того, что все сложилось не так, как ему хотелось бы. Только теперь никто его не слушает. Кнурлан клана Аз Свелдн рак Ангуин горды и упрямы. И почти наверняка большая их часть осталась бы верна Вермунду вне зависимости от того, что делают или говорят представители других кланов. Однако, попытавшись убить гостя, Вермунд нанес всем кнурлан непростительное оскорбление. Кстати, далеко не все в этом клане так сильно ненавидели тебя, как Вермунд. И вряд ли они согласились бы оказаться отрезанными от общения с другими кланами, желая всего лишь защитить честь своего гримстборитха. Впрочем, теперь он и свою честь потерял. Я слышал, что многие из клана Вермунда избегают своего вождя, хотя их самих тоже почти все избегают.
— И что же, по-твоему, теперь будет с Вермундом?
— Либо он примет неизбежное и будет вынужден спуститься со своего пьедестала, либо в один прекрасный день кто-нибудь добавит ему в пищу яду или воткнет ему между лопаток кинжал. Так или иначе, для тебя он больше угрозы не представляет. Да и вождем клана Аз Свелдн рак Ангуин ему оставаться недолго.
Они продолжали беседовать, и Орик тем временем завершил первые несколько стадий подготовки своего Эротхкнурла и теперь готов был отнести шар к палатке и, поместив его на кусок ткани, оставить там на просушку. Встав и поднимая с земли ведро и палку, он сказал Эрагону:
— Я очень благодарен тебе за то, что ты меня выслушал. И тебе тоже, Сапфира. Как это ни странно, но вы единственные, если не считать Хведру, с кем я могу говорить совершенно свободно. Все остальные… — Он только пожал плечами. — Эх! Да ладно.
Эрагон тоже поднялся.
— Ты — наш друг, Орик. Король ты или нет, мы с Сапфирой всегда рады поговорить с тобой. И ты прекрасно знаешь, что мы не болтливы, так что тебе не нужно беспокоиться, расскажем ли мы кому-то еще о нашей беседе.