— Зачем, князь?! — В составе десятка лекарей от эолгульского филиала ордена (считай — эндогорского), он уже около года жил в Кальварионе и Альвадисе, и знал, что муж Гелинии, помимо всего прочего, тоже настоящий владетельный князь Кушинара и чуть ли не бог для местных этрусков, два полка которых являлись, пожалуй, самыми боеспособными воинскими подразделениями.
— Я переживаю за жену и ребенка. Неужели неясно? — Русу, вслед за вставшим лекарем, тоже пришлось остановиться. От нетерпения он переминался с ноги на ногу.
— Княгиня больна?
— Нет… очень надеюсь, что нет.
— Ребенок…
— Жена и шаманы говорят — полностью здоров… надеюсь. Вот ты их и проверишь, о цене договоримся. — Рус умолчал о том, что он и сам, как только умел, изучал беременную Гелинию.
— Но это же… это… — Целитель не знал, как сказать «плохая примета», в которую, кстати, он сам верил, прекрасно зная её причины.
— Не верю я в приметы, господин Терентий, а о жене и первенце очень беспокоюсь, очень! — последнее сказал так многозначительно и глаза его сверкнули так пронзительно, что у целителя пропало всякое желание спорить.
— Тогда идем быстрее, князь… но учти, денег я возьму с тебя много. Нет, нет, не беспокойся! Я уверен, что все будут здоровы и счастливы, просто у меня принципы…
В ответ Рус кивнул, мол, слышал о них и даже разделяет: с богатых — много, с бедных — меньше, с неимущих — совсем плату не брать; помощь оказывать всем.
Что удержало Терентия от наложения структуры «младенческой силы», он и сам не до конца разобрался. Возможно, испугался разоблачения. И еще он перед внутренним взором заметил Эскулапа, причем в образе совершенно незнакомом: с аккуратной бородкой, с какими-то стеклами на глазах; этого хватило — сдержался. Конечно, прагматичный скептический лекарь не поверил в истинность «схождения бога»:
«Вот еще! Такой образ нигде не описывается. Больше на дарка похож, а не на бога. Вот в первый раз — то да, истинное явление было… — Терентий в одиночку спускался по лестнице, а по всему дворцу разносилась музыка. — Нет, правильно я поступил. Рус маг, да еще и пасынок бога — вполне мог заметить… Не то! — Вдруг он замер, забыв опустить одну ногу. — О, Милосердный! Ты дал мне знак и я… понял, как изменить структуру! Это же… это же… так просто! Спасибо тебе!..», — и чуть не упал, едва не сбитый вынырнувшей из-за поворота стайкой молодых людей и девиц, одетых, как большинство горожан, довольно богато. Они громко смеялись и не заметили господина в бордовой тунике.
Вместо того, чтобы разозлиться, Терентий лишь покачал головой: «Молодость… — и продолжил рассуждение, — а набралось людей в Кальварионе… я, кстати, не верил… о чем я думаю! Прости, Милосердный. Надо немедленно менять структуру…», — в это время он уже спешил в дом, отданный княгиней под целительский госпиталь, и старался гнать от себя неуверенность: древняя «младенческая сила» не поддавалась изменению даже магистрам. За пару тысяч лет многие совестливые Целители (а таковые встречались) не раз пробовали избавить хорошую структуру, отменно укрепляющую здоровье, от «побочных эффектов».
В честь рождения наследника по всей долине Кальвариона отгремели праздники, затянувшись на целую декаду. Все это время Рус ночевал исключительно во дворце, чуть ли не с радостью вскакивая на редкий ночной плач Игнатия. Сына назвал в честь приятеля-начальника не давшего молодому дембелю-афганцу скатиться в открытый бандитизм. И так удачно совпало, что по-гелински имя означало «Огненный» — у Пирения появился дополнительный повод обратить на него свой взор, дать склонность к своей Силе.
«Любопытно, а что бы ты сказал по поводу ограбления виллы Апила?.. Небось отругал бы, обматерил, а потом похвалил… за Марка бы точно вставил! Лишняя кровь, чтоб её…», — иногда, качая сына, Рус с иронией вспоминал о земном Игнатии. Если бы не его приказ «найти фуры», то…
«Интересно, — бывший «браток» изредка задумывался об этом, — а если бы я не сбил Флорину, не попал сюда, то чем бы на земле занимался?! — Он уже не представлял себе иную жизнь: без богов, без магии, без Гелинии и теперь вот без сына. — Эх, Флорина, Флорина! За рабство тебе, конечно, прощения нет, но за все остальное — огромнейшее спасибо!», — Рус и в мыслях «фильтровал базар», имя Лоос называл очень редко и старался не вспоминать её обещание отомстить. Со своим «паучьим» характером она, конечно, не отстанет, будет пытаться напакостить, но «бывший бог» очень надеялся, что наказание его, «недостойного» затянется. Боги иногда «забывали», точнее, не считали важным отмерять время короткой человеческой жизни. Да и Сила у Лоос далеко не та…
Гнатик уснул. Рус, до этого лично перепеленав, положил сына в старую люльку, в которой, кажется, провел пару лет младенческого заточения сам Пиренгул, и аккуратно, стараясь не задеть Гелинию, лег на кровать. Уже практически провалившись в царство Морфея, расслышал-таки ворчание жены:
— Надо кормилицу искать… — после этих слов полусонная княгиня сама почавкала губами, будто в подтверждение, и ровненько засопела.
В груди Руса что-то оборвалось. Он так надеялся, что жена «одумается», что материнский инстинкт победит это «дурацкое», как ему казалось, властолюбие, что она опять станет прежней Гелинией — своенравной, но всегда помнящей о нем… Еле удержался, не стал будить. «Разборки» отложил до утра.
— У тебя молока хватает? — спросил он во время раннего утреннего кормления.
Еще не совсем проснувшаяся Гелиния только-только вернулась из купели, забрала ребенка у Руса и сунула ему в рот сосок. Младенец жадно зачавкал. Он тоже не желал до конца выныривать из мира сновидений, поэтому свои ярко-синие глазки не хотел открывать ни в какую. Даже в поисках титьки «работал» только губами и носом — потешно принюхиваясь, как слепой щенок.
— Хватает, Русчик, хва… — широко зевнула, — …тает. Я же маг-Хранящий. Забыл?
Взлохмаченная, сонная, с припухлыми губками, с тяжелыми веками, которые из лени открывали глаза только до половины, — такая Гелиния казалась Русу особо красивой. Веяло от неё родством не просто «душ», но и общей «частицей», сосавшей сейчас аппетитную грудь, к которой Рус теперь опасался прикоснуться: боялся, что лопнет. Так что вопрос о нехватке молока был в сущности риторическим.
— Эх, Гнатик… — продолжила Гелиния, — сосешь и сосешь, сосунчик ты мой ненаглядный, мамку от важных дел отвлека… — опять протяжно зевнула и почмокала, будто подразнила сына, — …ешь. Мой сладенький…
— От каких это дел, позволь узнать? — спросил Рус самым елейным тоном.
— Рус! Ну, не начинай! В канцелярии уже сто лет не была, люди ждут моих решений, без которых они… — прижалась к светло-серым кудряшкам сына и с наслаждением вдохнула. — Как вкусно пахнет, Русчик! Такой прям вкусненький, молочненький, съела бы! Иг-на-тий… А мне начинает нравится! Я как чувствую, откроется у него склонность к Силе Пирения, и переименовывать тогда не будем… да, Гнатик? — Гелиния окончательно проснулась. А шел еще… без звезд, которые сквозь освещенное окно не просматривались, было трудно судить, но Рус полагал, что еще ночной период, четвертая ночная четверть. Скоро, без долгих сумерек, должен прийти рассвет.
— А что бы не открылось, в любом случае переименовывать не станем. Да, Гнатик? — Рус подсел к кормящей Гелинии и осторожно погладил сына по мягчайшим шелковистым завиткам. Игнат гордо не обратил на отца никакого внимания, а папаша продолжил говорить. — Гел, ну кто тебя там ждет в этой канцелярии? Десять дней без тебя справлялись и ничего, не развалился Кальварион. Да, Гнатик? Не развалился же?
— А вот если мамка дальше будет от службы отлынивать, то, Гнатик, развалится… ты не представляешь, маленький, как это быстро случается! — Руса рядом вроде как не было.
— Ага, сынок, слушай мамку. Она врать не будет: тысячи лет простоял, а за пару годов непременно развалится! Без неё, понимаешь, Гнатик, и узоры расползутся, и люди забунтуют, и передерутся друг с другом, и кушать им станет нечего…
— Слушай, Рус, ты чего хочешь?! — прошипела Гелиния, раздраженно и в то же время плавно поднимаясь с кровати, чтобы уложить сытого уснувшего ребенка в болтающуюся на потолочных ремнях деревянную люльку. — Чтобы я только здесь и сидела?!
— Нет, можно еще и гулять. Ребенку это полезно.
— Ага-а… вот как. Значит, когда ты предлагал мне родить, то думал только о том, чтобы засадить меня в клетку?
— В том числе и об этом! Ну, хватит, Гел, отдохни… — Рус попытался подластиться, но был отброшен:
— Хватит, Рус! — Гелиния гордо запахнула цветастый каганский халат, сильно напоминавший Русу цыганский, из которого доставать грудь было несравнимо ловчее, чем из ночной туники и постельное белье молоком не мазалось. — Ты сам владетель! Думаешь, я не знаю, как ты относишься к своим обязанностям?
— Скидываю все на других, — Рус соврал, честно глядя в глаза жены.
— Только не надо пробирать меня своим честным взором! — возмутилась Гелиния. — Я знаю, что ты врешь! О, боги, простите своего родственника, не со зла он! Но хватит, — от мольбы резко перешла в наступление. — Знай, милый, что завтра же здесь будет кормилица…
— Вспомни себя!!! — Рус бы закричал, если бы не спящий наследник. — Ты же за это ненавидишь собственную мать!
— Уже нет. — Гордо ответила княгиня. — Мы с ней общались по душам, когда я была беременная, а ты, кстати, занимался…
— Водой я занимался! В Тире! Чтобы у твоего папы осталось княжество!..
— К тому же, Рус, я не поступлю как она: отдать ребенка, чтобы не видеть. Я каждый день буду его навещать… — она словно не слышала мужа.
— Навещать?! — отец чуть не задохнулся от возмущения. Это слово живо напомнило ему детдом, где дети, и он в том числе, так ждали, так ждали…
— Ты чего, Рус? — Гелиния испугалась, увидев во взоре супруга нарождающееся бешенство. — Да спать я буду с Гнатиком, кормить иногда…
— Иногда?! То есть молоко, то нет?! — и мысленно себя одернул: «Черт, она же маг… но господи!!! Кормилица! При своем-то молоке? Заставлю!..», — успокоиться не получилось, но хвала богам пришло понимание, что и насилие не поможет. Не ставить же глупое условие: «Или я — или она!». Или, допустим, не воровать же собственного сына у родной матери? Или, что еще глупее, не уводить же из Кальвариона законную княгиню с наследником? Ну, если только пошантажировать… «Спокойно, Владимир Дьердьевич, спокойно… не надо делать резких движений… вдох-выдох. Она мне не враг и я ей не враг, а очень даже наоборот… А, собственно, чего я так завелся?.. Детдом, наверное…», — как всегда, когда проблема была не критичной, а скорее надуманной, и не решалась ни хитростью, ни силой, Рус выбрал привычное избегание, отложив поиск выхода «на потом».
— Да чего тут такого? Да пойми ты, Русчик! Я тебя люблю, я Гнатика люблю, но не смогу я все время быть с ним! Он меня отвлекает. Я же не от хорошей жизни, не потому, что «так принято», хотя у князей и принято, а просто… не смогу я заниматься делами и сыном одновременно… Русчик… — Гелиния положила руки ему на плечи и попыталась сплести их замком. Рус вывернулся.
— Ладно, Гел, поступай как знаешь, — сказал совершенно спокойно и отправился в купель.
Гелиния с тяжелым стоном села на неубранную постель, уперлась подбородком в ладони и закрыла глаза. Она уже выучила, что означает это спокойствие. Будут видеться от силы раз в декаду. Или если, не приведите боги, случится что-нибудь экстраординарное.
«Величайшая! Ну почему он такой упрямый? — мысленно молилась она. — Вразуми его, Величайшая Гея! Неужели я не права?! Рассуди! Я люблю его, а он… чувствую, тоже любит, но… помоги, Величайшая!..», — богиня, как и в большинстве случаев, не отвечала…
Вечером, когда Гелиния, уставшая от попыток решения массы нерешаемых проблем её княжества, все-таки нашла в себе силы забрать ребенка из «детской» комнаты от кормилицы, имеющей собственное двухмесячное чадо, и собственноручно принести его в спальню, туда влетела Грация. Как Верховную жрицу главного местного бога, Эледриаса, её пропускали беспрепятственно.
— Да хранят тебя боги, подруга! — поприветствовала она и сразу направилась к люльке. — А получше ложа для наследника не смогли найти? — съязвила практически шепотом, потому что ребенок спал. Со словами наподобие «ути-пути», поправила что-то там в пеленках и обернулась к Гелинии, которая, не раздеваясь, блаженно растянулась на кровати.
— И тебя… хранят. Тебя чем-нибудь угостить? — спросила с явной надеждой на отрицательный ответ.
— Ага. Как я понимаю, визита мужа сегодня не предвидится. А зачем ребенка забрала? Вымоталась же вся!
— Русу обещала… я так устала, Грация! Надо было тебе вчера зайти. А то появилась в первый день, благословила и пропала…
— Да?! А кто твоим подданным праздник освящал? Я сама за эту декаду устала, как борк на пахоте! Ну, ты чего? — жрица аккуратно прислонила к люльке посох, расписанный в нежно-зеленых тонах по цветочно-листочным мотивами, подсела к подруге и толкнула её в бок.
— А… — отмахнулась Гелиния. — Русчик взбрыкнул. Теперь из-за кормилицы. Он хочет, чтобы я все бросила и только сыном занималась!
— Понятно… — Грация растянулась рядом с подругой. Получилось «валетом». — Мне бы твои проблемы. Мой Андрей мне все уши истоптал — рожай да рожай. Справедливый не против, я чувствую. Только… будь она проклята, эта склонность к Силе! Прости, Справедливый. Каналы еще не растянулись… через полгода жду.
Молча полежали еще со статер. Обе за день успели наговориться и наораться до усталости в горле. Грация потянулась и резко встала на ноги.
— Пойду я, подруга. Ути, какой хорошенький!.. А знаешь, я вижу — ждет его великая судьба. Я не шучу, Гелиния. На меня иногда находит… — Грация продолжала всматриваться в Игнатия. Вдруг нахмурилась. — Ты побереги его, не пойму что-то…
Гелиния мгновенно вскочила и буквально потребовала ответа, схватив подругу за ворот тяжелой расписной туники — тонзы, «форменной» одежды жрецов Эледриаса:
— Как? Что?
Грация прикрыла глаза, замерла и… виновато прошептала:
— Пропало. Показалось, наверное… отпусти тонзу. Нет, точно говорю, — показалось… но бдительность не теряй! Просто так — никогда ничего не кажется. И отдохни, в конце концов! Пока Русчика нет, не забирай Игнатия…
— Ты меня напугала! — перебила Гелиния, отпуская одежду подруги. — Но ты все же еще попробуй дома… может, к прорицательнице сходить? Говорят, в городе появилась сильная любимица Клио…
— Мало ли, что говорят! — воскликнула жрица с ноткой ревности. — Дома попробую… вот, кусочек подкладки из-под него взяла. Да не расстраивайся ты! Говорю тебе, отдохни…
— Отдохну, подруга, обязательно… — сказала и мысленно пообещала: «Гнатика на ночь буду с собой класть… мало ли…».
Подумала и Руса решила не тревожить, не «звонить». Иначе он точно настоит на том, чтобы Гелиния «сидела дома», и скорей всего в Кушинаре. Не забыла и Грацию предупредить:
— Не пойду я ни к какой прорицательнице, только ты Андрею не говори о своих подозрениях. Хорошо? — отказ от похода к гадалке — явная лесть способностям Верховной жрицы.
— Почему?! — Тугодумная Грация не догадалась.
— Понимаешь…
— А! Поняла, подруга. Чтобы он Чику не разболтал, а то тот у тебя сына заберет. Я — молчок! Но ты сама не тяни — миритесь быстрее, а то на пустом месте, право. И ты, и он — тешите свою гордость…
Муж явился через две декады, «ямой» — в спальню. Специально подгадал, пришел поздним вечером, дабы проверить обещание жены «забирать сына на ночь». Ну и, как поняла Гелиния чуть позже, «чтобы никто не догадался». С целью секретности, чтобы «никому ни-ни! Вали на богиню, Гея поймет», — серьезно шутил Рус. А Гелинии предпочла бы его «обычное» возвращение, через дворцовые двери. Как надоели вечные шепотки за её спиной! «И мужа выгнала, и за сына боится — как бы обиженный супруг его не забрал. Вот дура! Муж у неё — сам побратим Эледриаса, а она…», — Гелинию это очень обижало. Пока она сжав зубы терпела, но если так продолжится еще с месяц, то… всех якобы «подружек», которые в глаза княгине пели исключительно хвалебные оды, восхищались её красотой умом смелостью и даже гениальностью, выкинет «от своей персоны» к Тартару! Пусть они дочери вождей нужных родов, которых отец просил «держать при себе», но эти сплетни на гране слышимости раздражали Гелинию ужасно.
Игнатий сладко спал и «поссорившиеся» супруги воспользовались моментом. Момент растянулся до нескольких статеров. Потом с полчетверти лежали, блаженно обнявшись. Наконец, деланно-безразличным, ленивым высказыванием, Рус разрушил идиллию:
— Я тебе и Гнатику амулеты принес… — и, дразня Гелинию, замолчал.
— Какие… — она все-таки не выдержала и поинтересовалась, чудом пересилив зевоту.
— Так, безделица… «универсальную защиту».
До подмастерья-Хранящей дошло только через долгие полстатера:
— Как?! Это же невозможно!
— А кто у тебя муж?..
— Русчик! — Гелиния навалилась на супруга и от избытка выкрикнула. — Как я тебя люблю, если бы ты знал!
— Я чувствую… — делано прохрипел он. — Может, бросишь свое игрушечное княжество и пойдешь со мной? — Гелиния, разумеется, хмуро отстранилась:
— Давай амулеты и проваливайся в свою «яму», — пробурчала она.
— Не все так просто, милая, — усмехнулся муж и в его руке возник изумрудный… крестик размером с ноготь. К золотой оправе крепилась золотая же цепочка. От амулета еле-еле, на самой грани восприятия веяло колебанием Силы Земли. — Подожди, не хватай раньше времени.
В следующее мгновенье в его пальцах возникла игла, которой он коварно проколол палец Гелинии и силой удерживая его, прислонил к изумруду. Жена не успела возмутиться, как почувствовала слияние… сама с собой! Будто ранее их было две, а теперь они стали единым целым, сконцентрированным в зеленом крестике.