Теперь Мид смотрела на него. Все они смотрели на него. Лэмб тихо спросил:
— А теперь помните, майор Армитейдж?
Он энергично и утвердительно кивнул:
— Да, помню. Если бы такое произошло чуть раньше, я бы избавил себя и других от многих неприятностей. Но думаю, именно испытанный в результате всего этого шок вдруг вернул мне память. Врачи говорили, что потрясение, испытанное человеком, может произвести подобный эффект, именно так и случилось. И не сразу, не во время шока, но позже. Я лег в постель, заснул, а потом проснулся среди ночи, и все стало ясно как день. Я тут же позвонил мисс Андервуд и сказал, чтобы она не волновалась.
Щеки у Мид немного порозовели.
— Да-да! — воскликнула она. — Именно так и было.
Фрэнк Эббот, слегка склонив голову набок, сверлил Джайлза холодным взглядом. Что за лапшу вешает им на уши этот тип?… Шок… какой такой еще шок? Шок, вызванный тем, что он убил Каролу Роланд?
Этот вопрос задал не он, а инспектор Лэмб. Произнес медленно низким голосом:
— О каком шоке вы говорите, майор Армитейдж? О смерти мисс Роланд?
Выгоревшие брови сошлись у переносицы. Они казались странно светлыми на фоне коричневой от загара кожи. Усталые голубые глаза сердито сверкнули.
— Ну, разумеется, нет! Я же не знал, что она мертва.
— Тогда чем был вызван шок, о котором вы говорите?
Джайлз снова усмехнулся:
— Шок оттого, что совершенно не знакомая мне молодая женщина пыталась заставить меня поверить в то, что я женился на ней, — очевидно, в состоянии временного умопомешательства, не иначе. А теперь позвольте объяснить, кто она такая и как вышло, что я написал это письмо.
Фрэнк Эббот прилежно склонился над блокнотом. «Так, так, так…» Симпатичный парень и такой импульсивный! Ничего удивительного, что он вернулся и прикончил ее, а уж потом вспомнил то, что вспомнил. Ведь она стояла между ним и этой девушкой. И за меньшее, случается, убивают. К тому же с головой у него явно не все в порядке…
Тут он услышал, как Джайлз Армитейдж произнес ровным, спокойным голосом:
— Она была вдовой моего брата.
— О! — воскликнула Мид, испытывая невероятное облегчение. Мышцы расслабились, мрачные мучительные мысли тотчас рассеялись. Накатило ощущение слабости от счастья. Она откинулась на спинку из хромированных трубочек и закрыла глаза. Под ресницами закипели теплые слезы, а затем медленно покатились по щекам. Все лицо моментально стало мокрым от этих слез. Она не вытирала их. Пускай себе, не имеет значения, ничто сейчас не имело значения. Она слышала, как Лэмб что-то сказал, но слов не разобрала. А потом снова заговорил Джайлз:
— Да, вдова моего брата Джека. Он погиб при Дюнкерке. А женился на ней за год до этого, в марте — семнадцатого марта сорокового года. Брак зарегистрирован в магистратуре района Мэрилебон. Но я ничего об этом не знал до тех пор, пока его не убили. Никто не знал. Я сам был в Дюнкерке, но мне повезло. А потом, когда вернулся домой, ко мне пришла Карола. Размахивала у меня перед носом брачным свидетельством и говорила, что я должен, просто обязан что-то предпринять. Джек не оставил ей ни пенни, да и нечего ему было оставлять. Он погиб в возрасте двадцати одного года, а до этого я выплачивал ему содержание. Вполне приличное годовое содержание, поскольку считал несправедливым, что мне достались все деньги. Джек был на восемь лет моложе меня, и деньги я унаследовал от отца по старому завещанию, составленному еще до рождения Джека. Нет, конечно, затем бы отец переделал это завещание, но вмешался случай — он погиб во время охоты, когда Джеку едва исполнилось полгода. Я всегда хотел уладить эту проблему по справедливости, но отдавать его долю Кароле вовсе не собирался. Вот и написал письмо, которое теперь у вас, и она согласилась на мои условия.
— А почему вы так настойчиво требовали, чтобы она отказалась от фамилии Армитейдж?
Повисла пауза. Затем Джайлз сказал:
— Тому были причины. Но к данному делу они отношения не имеют.
— Прошу прощения, майор Армитейдж, но это не вам судить, имеют или не имеют. Вы должны понимать, что личность и характер мисс Роланд сыграли здесь свою трагическую роль.
Джайлз пожал плечами:
— Боюсь, вам самим придется это выяснять. Ничем не могу помочь.
Снова пауза. Затем Лэмб миролюбиво заметил:
— Что ж, майор Армитейдж, не стану на вас давить. Однако уверен, вы постараетесь сделать все, что в ваших силах, чтобы помочь нам в расследовании. Вы пробыли у нее минут двадцать и сказали, что никакой ссоры между вами не было. Скажите, вы выпивали с мисс Роланд?
Джайлз удивленно взглянул на него.
— Разумеется, нет.
— А были в комнате спиртные напитки?
— Не заметил.
Лэмб развернулся в кресле и указал на стульчик у камина между двумя большими креслами с голубовато-серой обивкой. Стульчик из гнутых хромированных трубок с серебристым кожаным сиденьем.
— Если бы на этом стуле стоял поднос, вы бы его заметили?
— Возможно… Скорее всего даже, наверное. Должен был заметить. Я подошел к камину, взял фотографию. Если бы стул стоял здесь, он бы преградил мне дорогу. Его там не было.
— Итак, вы подошли к камину взглянуть на фотографию. Вы к ней прикасались?
— Да, взял ее в руки. Наверное, то была одна из тех, что я подарил брату. Уж определенно не Кароле.
— А ничего больше вы на каминной полке не заметили? Может, сейчас там недостает какого-то предмета?
Джайлз посмотрел. Если не считать фотографии, серебряная полочка была пуста. На секунду он сощурился. А затем сказал:
— Вроде бы здесь стояла еще статуэтка. Да, точно, девушка-танцовщица. А теперь ее нет.
Лэмб сухо заметил:
— Да, теперь ее здесь нет. Вы брали эту статуэтку в руки, прикасались к ней?
Джайлз удивился.
— Нет.
Инспектор снова развернулся к столу.
— Полагаю, вы не станете возражать, если мы снимем у вас отпечатки пальцев? Всего лишь рутинная процедура. Нам хотелось бы методом исключения снять подозрения со всех, кто успел побывать в этой комнате.
На губах Джайлза снова промелькнула мрачная улыбка. Он встал, подошел к столу, протянул вперед обе руки.
— Вот, пожалуйста! Грубоватый прием, вам не кажется? Думаю, человек, открыто и честно признавший на допросе, что написал это письмо, заслуживает хоть какого-то снисхождения.
Лэмб позволил себе улыбнуться. Зубы у него были отличные.
— Благодарю вас, майор Армитейдж. Дело в том, что в расследовании мы всегда предпочитали и предпочитаем короткий прямой путь путям окольным, требующим много времени. А теперь, чтобы закончить с вами… Вы вышли от мисс Андервуд примерно без десяти семь. Позвольте узнать, чем занимались и где находились после этого? Не возражаете?
— Ничуть не возражаю. Вернулся к себе в съемную квартиру на Джермин-стрит, пытался связаться по телефону с моим стряпчим, который уехал из города. Адрес у меня был, но когда я по дороге домой заехал в контору, мне сообщили, что его уже нет. Сказали, что будет завтра в десять утра, ну и я решил дождаться утра. Заходил в клуб поесть, ну а потом прогулялся немного.
Глаза Фрэнка Эббота, густо опушенные белыми ресницами, как-то странно блеснули. Этот парень или набитый дурак, или же невиновен. Впрочем, на дурака он мало похож, но как знать, как знать… Да и на убийцу тоже не очень похож — но убийцы, они никогда не похожи, если только не отъявленные психи. Итак, этот парень не сумасшедший — просто много о себе мнит и по уши влюблен в эту маленькую девушку с бледным лицом. Ведь он только что сделал им настоящий подарок — добровольно признался, что пошел прогуляться ночью в темноте. Эта прогулка вполне могла завести его в Патни, и времени расправиться с Каролой Роланд у него было предостаточно. Он отметил это в блокноте и услышал голос инспектора Лэмба:
— А эта прогулка… случайно, не привела вас к дому Вандерлёра?
Джайлз удивленно посмотрел на него, сказал «нет», а потом весь так и похолодел. Слишком высока была цена произнесенного им слова. Лишь очень внимательный человек мог заметить, как задергалась у него мышца между щекой и подбородком. Фрэнк Эббот как раз был человеком очень внимательным. И подумал: «Он только что понял, какую роковую ошибку совершил, фактически признался. Но держится молодцом, хороший контроль, рука не дрожит. Интересно, смоется он теперь из города? Да почти наверняка».
Лэмб между тем добродушно заметил:
— Спасибо, майор Армитейдж. Не смею больше задерживать вас и мисс Андервуд.
Глава 25
Миссис Смоллетт спускалась вниз в самом приподнятом настроении. И встретила мистера Уилларда — тот поднимался ей навстречу. Выглядел он ужасно, словно всю ночь не сомкнул глаз или же беспробудно пьянствовал, — поведение, совершенно не соответствующее такому приличному джентльмену. Даже миссис Смоллетт, готовая обычно поверить чему и кому угодно, засомневалась, что дело обстояло именно так.
Когда она проходила через холл, из квартиры номер один выскочила мисс Крейн — с живостью, говорившей о том, что она поджидала удобного момента за дверью и не могла допустить, чтобы столь ценный источник информации прошел мимо нее.
— О, миссис Смоллетт, зайдите, пожалуйста, на минутку! Какое неприятное происшествие! Как только вы все это вынесли? Думаю, чашечка чая и, возможно, капелька бренди — это как раз то, что вам сейчас нужно! Успокоить нервы и все такое…
Миссис Смоллетт с благодарностью приняла приглашение. Однако не собиралась дешево продаваться. Она стала важной персоной, главным свидетелем, и понимала это. Ее будут расспрашивать репортеры, ее фотографии появятся во всех газетах, однако она была не против немного порепетировать. Мисс Крейн выступит в роли благодарной публики. Горячий чай и бренди — это, конечно, приманка. Она приложила руку к массивному боку, заметив, что спазмы порой случаются просто невыносимые и что глотнуть горячего чайку не помешает.
Мисс Крейн была сама любезность. Она не понимала, как миссис Смоллетт могла вынести такое испытание. Если бы ее пригласили на скамью свидетелей, попросили дать клятву и прочее… нет, она была уверена, что такого с ней никогда не случится. Но если бы случилось, она бы этого просто не пережила.
— Там был какой-то молодой человек, все интересовался, кто из нас последним видел мисс Роланд в живых и не видел ли кто майора Армитейджа. Такой красивый бравый молодой человек, майор Армитейдж, я имею в виду, не детектив, хотя тот тоже ничего, симпатичный. Само собой, я сказала, что мы не видели. Чистая правда, к тому же зачем навлекать на человека неприятности. Ну я и сказала ему, что вчера вечером практически никто из жильцов из своих квартир не выходил, разве что бегал до почты и обратно, а так вроде бы никто. И что я никого не видела, только мисс Гарсайд, она выходила из подвала. Я еще подумала, чего это ей там понадобилось, хотя, конечно, не мое это дело. И еще я сказала ему, что, слава Богу, никаких подозрений у меня нет и быть не может, потому как прежде всего я думаю о своих жильцах, а любая причастность к делу об убийстве может очень плохо сказаться на состоянии здоровья той же миссис Мередит. Вчера бедняжке было совсем скверно, поэтому и гулять не выходили. Мы с Пейкер очень волновались. Но к счастью, могу сказать, что ночь у нее прошла нормально, и сегодня утром она уже почти совсем молодцом.
Пейкер, которая как раз в этот момент проходила мимо комнаты, была вызвана подтвердить это приятное известие. Это была высокая тощая женщина с грубыми чертами и кислым выражением лица. В ответ на вопрос она резко дернула головой и плечом, очевидно — в знак согласия, и прошла дальше захлопнуть дверь, что и сделала с громким раздраженным стуком.
Мисс Крейн вздохнула и неодобрительно заметила:
— Худшее, что может случиться в доме, — это убийство. Чрезвычайно огорчительно. И Пейкер, бедняжка, очень переживает. А теперь, миссис Смоллетт, еще чашечку чая и… еще капельку, всего одну капельку бренди…
Мистер Уиллард прошел мимо миссис Смоллетт на лестнице, даже не заметив ее. Достал ключ, отпер дверь в квартиру номер шесть, прошел через прихожую и распахнул дверь в гостиную. Шторы опущены, свет включен. При любых других обстоятельствах это греховное транжирство электроэнергии вызвало бы у него прилив возмущения и заставило бы отчитать виновницу, припечатать к позорному столбу тщательно подобранными фразами. Но состояние мистера Уилларда было таково, что он едва заметил этот непорядок. Он вошел и, стоя у двери, уставился на жену.
Миссис Уиллард сидела за письменным столом из мореного дуба. На ней было то же платье, что и вчера, — из искусственного шелка с крупным зелено-красным рисунком. Судя по состоянию этого одеяния, она провела в нем всю ночь. Да и сама миссис Уиллард выглядела не лучше. Плакать она перестала давно. Носовой платок, походивший в полночь на насквозь промокшую тряпку, валялся в уголке кушетки и почти высох. Она оставила его здесь почти десять часов назад, когда вышла из квартиры и поднялась пролетом выше, на верхнюю площадку. Обычно мирно настроенная ее душа закипала при одной мысли о том, что ее Альфред находится там, за дверью, что справа, за дверью квартиры номер восемь. Именно этот пожар души и осушил все слезы. А позже она впала в ступор и плакать уже просто не могла. Вернулась к себе, уселась на кушетку и сидела, а время тянулось так мучительно медленно.
Она поднялась лишь в девять утра, подошла к письменному столу и позвонила брату Альфреда. Эрнст Уиллард жил в Илинге и служил клерком в Адмиралтействе. После долгих размышлений она почему-то пришла к выводу, что ее Альфред может быть в отеле «Лаймс». Набрала номер, и после щелчка в трубке сразу же прорезался голос Эрнста. Очень похожий на голос Альфреда, только, пожалуй, тоном ниже. Сходство усиливало и явное раздражение, звучавшее в этом голосе.
— Да, Альфред здесь. Мы как раз собирались выходить, практически уже выходим. Так что лучше перезвони ему на работу.
Миссис Уиллард произнесла холодным тусклым голосом:
— Не могу, Эрнст. Он должен вернуться домой. У нас здесь кое-что случилось. Передай ему, пожалуйста, что сегодня ночью убили мисс Роланд. — И она бросила трубку, та с грохотом упала на рычаг.
После этого она ничего не предпринимала, даже не двигалась, так и сидела в измятом цветастом платье, неубранные волосы спадали на шею. Раскрасневшееся от волнения лицо побледнело и напоминало теперь восковую маску.
Мистер Уиллард стоял и смотрел на нее. На секунду показалось, что перед ним совершенно незнакомый человек. А потом боль и чувство утраты затмили это ощущение, и он увидел, что это снова его Амелия. Амелия, которая всегда была так добра, которая выхаживала его, когда он болел, Амелия, на которой он женился двадцать лет назад. Он медленно приблизился к ней, присел рядом на пол, положил голову ей на колени и расплакался как ребенок, потерявший любимую игрушку. Вся его сухость и занудство словно куда-то испарились, он находил простые слова, временами их заглушали рыдания.
— Она была… такая красавица. И ничего такого… у нас с ней не было, Амелия. Просто… она была… так прекрасна. Я даже… ни разу не поцеловал ее… она не позволяла. Она смеялась надо мной… называла… забавным маленьким человечком. Наверное, так и есть… но она… она была так красива…
И вот Амелия Уиллард обняла его. Горе любого ребенка всегда находило отклик в ее душе. Именно этого ребенка в Альфреде она и любила. Ради этого ребенка она на протяжении двадцати лет мирилась с его патологической аккуратностью, его придирками, командирскими замашками и бесконечными нотациями. В усталости, в несчастье, в болезни этот ребенок взывал к ней. И кошмарное происшествие сегодняшней ночи позволяло надеяться, что этот ребенок в нем наконец умер.
Она держала его в объятиях, тихонько баюкала, говорила глупые, но с бесконечной любовью слова. Через некоторое время он поднял залитое слезами лицо. Очки съехали набок и запотели. Он снял их, протер, потом вытер глаза платком, громко высморкался в него, снова нацепил очки и посмотрел на Амелию. А потом отодвинулся от нее. Она уперлась локтем в стол и устало опустила на руку голову.
И вдруг взгляд Альфреда изменился — в застывших глазах читался ужас. Рукав цветастого платья, соскользнувший вниз с белой руки, был весь в пятнах и брызгах крови.
Глава 26
Теперь на креслице из гнутых трубок сидела миссис Андервуд. Сидела и думала о том, до чего же оно неудобное, это креслице, потом напомнила себе, что она жена подполковника авиации и что этот полный господин, сидящий напротив, всего лишь навсего полицейский в штатском. И не так уж он продвинулся в должности в сравнении с каким-нибудь констеблем, останавливающим движение, чтобы вы могли перейти дорогу, и указывающим, как лучше пройти к бомбоубежищу. Она надела нарядную шляпку и не забыла нанести макияж, но ни одно из этих средств не помогло избавиться от ощущения, что она снова стала Мейбл Пибоди, до смерти перепуганной и готовой провалиться сквозь землю. Старине Лэмбу, родившемуся и выросшему в деревне, она напоминала испуганное животное. Страх есть страх, скрыть его невозможно. Коровы в горящем сарае — он видел это еще мальчишкой и никогда не забудет, крыса, застрявшая в ловушке, овца, преследуемая злобным псом, лошадь, напуганная каким-то неловким движением, и эта нарядная леди в шикарных лондонских шмотках — все они просто насмерть перепуганные создания. И его ничуть не удивляло, что миссис Андервуд так боится, потому что он знал причину ее страха. Точнее, знал для начала более, чем достаточно. А дальше можно выяснить и в подробностях. За этим страхом стоит нечто большее, возможно даже — очень многое, и ему есть с чего начать.