— Где ты живешь?
Нет, если бы пропасти не было, она бы не стала задавать такие вопросы. «Где ты жить будешь, там и я буду жить…»
Он ответил без запинки:
— У Кэдоганов. Это очень любезно с их стороны и, конечно, удобно. Вот только Ида жалуется, что мы с Джоном постоянно говорим о делах.
Элиот с горечью подумал: «Значит, она даже не знала, где я живу… и ничуть не волновалась. Что мы делаем, зачем ведем бессмысленный разговор? Как будто болтаем над свежей могилой. Это не Филида, а призрак, который старается вернуться в прошлое. Но это невозможно, и что толку пытаться?»
Филида спросила неуверенным, срывающимся голосом:
— Почему ты… так выглядишь? Что случилось?
— Я вдруг подумал, что ты — привидение.
Она не сводила с него глаз. Элиот увидел, как они расширились. Отчасти он невероятно обрадовался тому, что обидел ее. Однажды он видел человека, который выглядел точно так же, получив внезапный удар. Филида спросила быстро и негромко:
— Я… похожа на привидение?
— Нет.
Она была сплошь краски и жизнь — глаза сияли синим, щеки напоминали гвоздику, а на губах, приливая, играл яркий цвет. Филида спросила:
— Почему ты так говоришь? Как-то странно…
— Разве я не прав?
Она склонила голову, не в знак согласия, а так, будто больше не могла смотреть на мужа. Щеки ослепительно вспыхнули.
— А ты на кого похож? — спросила она.
— Наверное…
— Тоже на призрак?
Элиот коротко рассмеялся:
— Призраки не преследуют друг друга… или нет?
— Не знаю. — Она вновь подняла глаза. — Элиот…
— Что?
— Давай лучше поговорим о… о чем-нибудь нейтральном.
В броне возникла трещина.
— Не знаю, Фил. Боюсь, уже поздно, — пожал плечами он.
— Пожалуйста, Элиот, — зашептала Филида. — Весь этот вечер — сплошная жуть. Ирен плакала, нам и так плохо, и не надо делать хуже. Ну пожалуйста, Элиот.
— Ладно, Фил… но не надо предубеждений.
— Разумеется. Что он имел в виду, Элиот? В чем дело? Ты знаешь?
— Мистер Парадайн высказался достаточно ясно.
Она подалась к нему:
— Ты думаешь, это правда? Думаешь, кто-то действительно… Господи, просто не верится.
— Да. Я думаю, что это правда.
Филида побледнела, в ее глазах вспыхнуло изумление — и испуг.
— Но что же случилось?
Прежде чем Элиот успел ответить, прозвучал голос Грейс Парадайн:
— Фил, дорогая. Фил!
Им ничего не оставалось, кроме как вернуться к остальным.
Мисс Парадайн слабо улыбалась, поведение ее выдавало тревогу.
— Фил, наши гости считают, пора заканчивать вечеринку. Так говорит Фрэнк. Он хочет увезти Ирен домой. Я-то думаю, что надо продолжать, но Ирен очень расстроена, и Фрэнк полагает… Даже не знаю, как будет лучше.
Фрэнк Амброз, стоявший рядом, хмурился.
— Что толку, тетя Грейс? До определенного момента можно притворяться, но всему есть предел, и я уже дошел до точки. Я еду домой и забираю Ирен. Бренда и Лидия пусть решают сами, что им делать.
— Ты ведь не хочешь, чтобы мы пошли пешком? — резко спросила Бренда.
В кои-то веки Лидия согласилась. Ей тоже не терпелось поскорее вернуться домой. Тетя Грейс сумеет внушить прислуге, что все в порядке. Никто лучше ее с этим не справится. «Миссис Амброз тревожится о дочке, сегодня вечером она не в настроении развлекаться… а поскольку мистеру Парадайну нездоровится…» Лидия буквально слышала голос мисс Парадайн и почтительно-сочувствующие слова Лейна.
Последовало прощание, и семейство Амброзов удалилось.
Хозяйка разыграла свою роль перед Лейном, немало позабавив Лидию: мисс Парадайн слово в слово сказала именно то, что она и предполагала. «Миссис Амброз тревожится о дочке…» — и так далее.
Через десять минут Марк и Дики пожелали оставшимся спокойной ночи. Вечеринка завершилась.
Глава 7
В большой гостиной остались Элиот, Филида, Грейс Парадайн и Альберт Пирсон в качестве буфера. Бог весть, осознал ли он свое положение и счел его крайне невыгодным или просто проявил сообразительность, когда сказал, что должен заняться кое-какими делами, и попросил разрешения удалиться. Пирсон отнюдь не казался взволнованным — впрочем, он никогда не волновался. Если хотя бы раз на протяжении двадцати девяти лет он чувствовал себя не в своей тарелке, то оставил чувства при себе. Миру он являл упрямую деловитость, которая порой раздражала. Непогрешимость требует значительной доли обаяния на другой чаше весов. А обаяния Альберту недоставало. Но сейчас три человека наблюдали за его уходом с сожалением.
Повисла пауза. Филида стояла у камина, глядя в огонь, вполоборота к другим, в позе изящного отчуждения. Щеки у нее раскраснелись. Грейс Парадайн не спешила вернуться в кресло. Элиот под маской вежливого гостя скрывал замешательство и сарказм. Он решил: если мисс Парадайн хочет, чтобы он заговорил первым, пускай себе ждет.
Они все ждали: Филида отстраненно, а мисс Парадайн с возрастающим негодованием. Элиоту хватило наглости прийти сюда, навязать свое общество им… а главное — Филиде! Она подумала: Джеймсу нелегко будет оправдаться за то, что он поощряет этого человека. Очень нелегко. Шок, который пережила Фил, невозможно забыть. И чего же Рэй ждет теперь, когда все разошлись? Мисс Парадайн шагнула к нему со словами:
— Думаю, пора пожелать друг другу доброй ночи. Лейн вас проводит.
В тот момент, когда смущение должно было бы возрасти, Элиот почувствовал, что неловкость окончательно его покинула. Разозлившись до такой степени, что ему стало все равно, он бодро произнес:
— Видимо, мистер Парадайн вам не сказал. Прошу прощения, но я заночую здесь. У нас очень важное дело, и мистер Парадайн настоял, чтобы я остался.
Мисс Парадайн утратила дар речи. Кровь прихлынула к лицу, резкие слова рвались с губ, подгоняемые гневом, который переполнял душу. Но она сдержалась. Сильнее обиды, сильнее всего остального было осознание того, что Филида слушает их разговор и что ошибка может дорого обойтись. Как бы Элиот ни провоцировал, нельзя сделать или произнести нечто такое, что способно внушить Филиде сочувствие к нему. Мисс Парадайн удержалась от колкостей и, осторожно подбирая слова, произнесла:
— Нет, он не сказал. Хотя, на мой взгляд, мог бы и предупредить.
Элиот умел восхищаться теми, кого не любил. Он очень не любил Грейс Парадайн, но не мог недооценивать ее как противника. Они сражались за Филиду, и Грейс победила. Гнев из-за бесполезности баталии одержал верх над восхищением.
— Согласен. Но я ни при чем. Мистер Парадайн срочно попросил меня приехать, я здесь уж точно не по собственному желанию. Сейчас мне необходимо с ним увидеться, поэтому я пожелаю вам спокойной ночи, — сказал он.
Грейс Парадайн склонила голову и отступила на шаг. Элиот взглянул на Филиду — та немедленно отошла от камина и приблизилась к нему.
— Спокойной ночи, Элиот.
Он ответил «спокойной ночи» и помедлил, желая узнать, что она сделает. Ну или потому что отвести взгляд было очень трудно.
Филида подошла вплотную, с тем же мечтательным ласковым видом, и подставила щеку для поцелуя. Это вышло так просто и естественно, что Элиот невольно ответил. Он слегка коснулся ее губами и отстранился. Филида, оглянувшись, произнесла: «Спокойной ночи, тетя Грейс», — пересекла комнату и вышла.
Элиот не испытывал никакого желания следовать за женой. Он был так поражен, что застыл на месте. Они любили друг друга, но расстались, а потом встретились совершенно случайно и беседовали как посторонние люди. Насколько же далека Филида от мыслей об их прежней страсти, полной любви и гнева, если способна подойти к нему и поцеловать так же, как поцеловала бы старенького дедушку! В странном оцепенении Элиот смотрел на Грейс Парадайн, пока та не вышла вслед за Филидой.
Глава 8
Оцепенение не прошло, пока Элиот беседовал с Джеймсом Парадайном. Это продлилось недолго. По сути, Элиот воспользовался беседой как предлогом. Джеймс не ждал его и не хотел поддерживать разговор. Он сидел мрачный, исполненный сарказма, за письменным столом.
— Пришли признаться? Проваливайте! Я занят, иначе объяснил бы вам, какой вы глупец!
— Спасибо, сэр… Лидия сказала то же самое.
— Она чересчур импульсивна. Лидии нужен муж, способный держать ее в узде. Ричард не справится. Но сейчас речь не о них. Вы совершили глупость, придя сюда сегодня. Это подозрительно, вот что, в высшей степени подозрительно. — Джеймс коротко и резко рассмеялся. — Если кто-нибудь видел вас, вашей репутации конец. Все решат, что вы пошли сознаваться.
— В чем?
— В какой-нибудь глупости, — ответил Парадайн. — Дураков на свете больше, чем умных, и я пришел к выводу, что их сотворил дьявол. В любом случае уходите. Чертежи получите утром.
Элиот вышел и увидел в коридоре Альберта Пирсона, стоявшего с очень серьезным видом.
— Можно поговорить с вами, Рэй?
Меньше всего на свете Элиот хотел общаться с Альбертом, но отказаться было невозможно. Он все-таки намекнул: «А я-то думал, у вас дела», — но тщетно. Альберт ответил, что работа подождет, и последовал за Элиотом в его комнату. Она находилась в дальнем конце коридора — та самая комната, которую ему неизменно отводили в те времена, когда он еще не был женат на Филиде. Довольно просторная спальня, которая казалась бы больше, если бы ее не загромоздили мебелью. Тут теснились кровать красного дерева, гардероб, комод, туалетный столик, умывальник, письменный стол, кресло и несколько стульев поменьше.
Альберт вошел, затворил дверь и спросил:
— Вы не против, если я побуду здесь до начала первого?
— Что?
Альберт повторил ужасную фразу:
— Вы не против, если я побуду здесь до начала первого? Понимаете, он поставил меня в очень неловкое положение, поскольку я живу в доме. Семейству Амброзов хорошо — они могут уехать и обеспечить друг другу алиби. Ричард и Марк тоже. Мисс Парадайн и Филида побудут вместе, если захотят. А мне что прикажете делать, после того как он сказал: «До полуночи я буду ждать в своем кабинете»? Кто подтвердит, что я не пошел к мистеру Парадайну признаваться в том, на что он намекал за ужином? Если кого-то в этой семье и предпочтут увидеть виноватым, то именно меня. Вы, может быть, и не заметили, как они спешили удрать, но я-то заметил. Я один как перст, мое единственное достояние — репутация, и я не стану ею рисковать. Мне нужен свидетель, способный доказать, что я не встречался с мистером Парадайном, пока время не истекло.
Элиот прислонился к изножью кровати, сунул руки в карманы и сердито произнес:
— До моего прихода вам бы хватило времени, чтобы признаться.
Альберт покачал головой:
— Нет. Когда я пришел в кабинет, там был Лейн, он убирал поднос с напитками. Он может подтвердить. Наедине с мистером Парадайном я не провел и полминуты. Вряд ли кто-нибудь заподозрит, что я успел признаться бог весть в чем за тридцать секунд.
— Да, пришлось бы изрядно поспешить.
— Вот и прекрасно. Значит, если я пробуду здесь до начала первого, меня ни в чем не обвинят.
Элиот приподнял брови. Часы на каминной полке показывали четверть одиннадцатого. Он никогда не испытывал симпатии к Альберту. Два часа в обществе этого педанта казались безрадостной перспективой. Больше всего на свете Элиот хотел бы сейчас остаться один. Он произнес самым сухим тоном:
— Разговор окончен. Я иду спать.
Но Альберт был упрям. Парадайны вообще отличались упрямством, а миссис Пирсон, урожденная Милисент Парадайн, получила семейное прозвище Милли-Ослица.
— На кону моя репутация.
Элиот улыбнулся с наигранным добродушием:
— Я могу запереть вас и забрать ключ.
Сходство Альберта с покойной миссис Пирсон еще усилилось. Он подошел к креслу и сел.
— А вдруг у меня есть другой? Я не желаю рисковать. И потом, вы подумали о собственном положении? Кузина Грейс, сами знаете, вас недолюбливает. У нас есть общие интересы. Если мы побудем тут вместе, она не сможет ни в чем обвинить ни одного из нас. Понимаете? А я засвидетельствую, что вы оставались наедине с мистером Парадайном недостаточно долго для того, чтобы в чем-либо признаться. Таким образом, мы оба благополучно вывернемся.
Трудно было бы подвести более краткий итог. Альберт просто констатировал факт. Элиот усмотрел в этой ситуации несомненную иронию, поэтому покорился неизбежному.
Альберт оккупировал единственное кресло, а Элиот уселся на постель и приготовился ждать. По крайней мере от него не требовалось активного участия в разговоре. Никто в целой Англии не умел произносить монологи лучше Альберта. Он подробно проанализировал японскую внешнюю политику за последние двадцать лет, после чего самым естественным образом перешел к краткому обзору жизни и деятельности маршала Чан Кайши. Слова порхали вокруг Элиота, не проникая в сознание и не мешая думать. Они даже приносили некоторое успокоение. Голос Альберта то становился громче, то затихал. Не было ни малейшей необходимости слушать его. Элиот и не слушал.
Временами он всплывал на поверхность — Альберт разглагольствовал о коммунизме, о пропорциональном представительстве, о разведении угрей. Но по большей части Элиот был погружен в собственные раздумья, пока безостановочно разглагольствовал мистер Пирсон.
Глава 9
Закрыв за собой дверь гостиной, Филида подобрала длинный белый подол и понеслась как вихрь вверх по лестнице, по коридору, в комнату в дальнем его конце. Не успев включить свет, она повернула ключ в замке, чтобы никто не зашел к ней поговорить — никто на свете.
Она включила свет и с облегчением осмотрелась. После буйства пунцовых оттенков гостиной ее комната казалась просто очаровательной: кремовые стены, светло-голубые занавески с изящным узором в виде ракушек, серебристо-серая мебель, отполированная в ходе долгого использования, серебристая кровать с бледно-синими простынями и подушками и сине-серым стеганым покрывалом, серый ковер без рисунка. Все здесь дышало свежестью и простотой, все было выбрано Грейс Парадайн.
Филида стояла в центре комнаты и ждала неизбежного — стука в дверь и голоса, зовущего ее по имени. Вскоре он прозвучал:
— Фил, дорогая… впусти меня.
Ручка поворачивалась туда-сюда. Филида быстро сказала:
— А, это вы, тетя Грейс? Я уже ложусь.
— Я лишь хотела пожелать спокойной ночи.
— Спокойной ночи, тетя Грейс.
Пауза. Потом звук удаляющихся шагов. Филида вздохнула. Наконец она действительно осталась одна. Она сразу включила свет — лампу над туалетным столиком и над большим зеркалом на стене. Комната светилась — кремовые, серебристые, незабудочно-синие тона, Филида в белом платье.
Она стояла, глядя в зеркало, и видела комнату и себя, как будто смотрела сквозь узкое окно в серебристой раме на какую-то другую девушку в другой комнате. Столько света и цвета, блеска и красоты! Перед ней была совсем не та девушка, которую она изучала в зеркале каждый день в течение года. Тысяча девятьсот сорок первый год кончался, и прежняя Филида уходила вместе с ним. Она больше не хотела ее видеть. Прежняя Филида стала кем-то другим.
Она смотрела и смотрела — а потом приблизилась, чтобы заглянуть в глаза своему отражению. И вдруг отвернулась, медленно отступила к стене и выключила свет, оставив только ночник возле кровати. По-прежнему двигаясь медленно, Филида присела на маленький низкий стул у камина. Прошла четверть часа.
Наконец она встала, приблизилась к двери и отворила ее. За ней тянулся коридор, темный и пустой, яркая люстра не горела, струился только тусклый свет с лестницы. Царила тишина. Филида прислушалась, но не уловила ни единого звука.
Примерно через минуту она вышла из комнаты и, бесшумно закрыв дверь, двинулась по коридору. На одной стороне находились две двери — ванной комнаты и спальни Грейс Парадайн, — а с другой стороны дверь гостиной. Потом — короткий промежуток до лестничной площадки и широкие ступеньки, ведущие в прихожую.
На нижней ступеньке Филида вновь остановилась и прислушалась. В прихожей всю ночь горел свет. Слева были столовая и гостиная, справа — библиотека и обитая сукном дверь, ведущая в так называемое западное крыло. Несколько комнат в этом крыле Джеймс Парадайн отвел жене, когда она тяжело заболела, — спальню, гостиную, ванную и гардеробную. Их окна выходили на террасу и на реку. Туда вел коридор, соединявший их, библиотеку и бильярдную. Лестница в дальнем конце поднималась на второй этаж, где располагались спальни. Комната, некогда принадлежавшая миссис Парадайн, после ее смерти оставалась незанятой, но Джеймс Парадайн пользовался ванной, спал в гардеробной, а гостиную превратил в кабинет.
В этом кабинете он и ждал, не сводя глаз с двери и ловя малейшие звуки. На столе он держал наготове промокательную бумагу, письменные принадлежности и красивую серебряную чернильницу, которую преподнесли ему служащие по случаю свадьбы. Слева на краю стола лежала «Таймс».
Он сидел уже некоторое время, почти не двигаясь, когда в дверь чуть слышно постучали. Так тихо, что можно было даже не заметить. Джеймс Парадайн, как будто ожидавший этого, сказал:
— Войдите.
Трудно сказать, удивило его или нет появление Филиды. Девушка почти вбежала и тут же, словно силы ее покинули, остановилась, прислонившись к двери и цепляясь за ручку.
— Можно с вами поговорить, дядя Джеймс?
Его острый и проницательный взгляд пугал Филиду в детстве и едва не напугал теперь. Она задышала чаще, в глазах отразился ужас.
Джеймс Парадайн сказал: