— Может, и так. — Он наклонился к ней через стол. Глаза его смеялись. — Ну вот, ты сама это сказала. И то и другое пополам. Возможно, так оно и есть, дорогая!
— О!.. — чуть слышно выдохнула Мид.
Сердце громко билось. Она должна научиться играть в его игру, играть столь же легко и естественно, как это делает он. Вот только слишком уж она к нему неравнодушна. Как легко и приятно было бы вернуться назад, в те первые несколько волшебных дней их знакомства, когда они еще только играли в любовь. Джайлзу это удалось. И вдруг она почувствовала, что тоже сможет. Сможет вынести насмешку в его глазах и ответить тем же.
А он сказал:
— Синица в руках лучше, чем журавль в небе, верно? Поэтому закажем еще и пирожные. А пока их принесут, перейдем к самому интересному моменту — так мы помолвлены или нет? Потому что если да, я имею полное право называть тебя «дорогая», да и ты могла бы обращаться ко мне поласковее, не просто «Джайлз». А если нет, почему бы не исправить ситуацию? Кто-нибудь из нас расторгал помолвку? Может, ты? Нет, ты этого не делала, иначе бы не флиртовала со мной, не ходила по ресторанам. И не носила бы траур, считая, что я утонул, верно? Тогда, может, это я расторгнул помолвку? Ну, отвечай!
Она была не в силах смотреть в эти искрящиеся глаза. Ей хотелось смеяться и плакать. Хотелось выплакаться в его объятиях. И она ответила тихим дрожащим голосом:
— Разве наша помолвка… не расторглась сама по себе… когда ты все забыл?
— Конечно, нет! Ведь человек не в силах отменить естественный ход событий, просто забыв о них. Допустим, мы бы поженились, и тут вдруг — бац! — я теряю память и решаю, что мы не женаты. Ну, куда это годится? Ладно… рад, что ты хоть в этом со мной согласна. Мы помолвлены, и точка! И если хочешь, чтобы я перестал называть тебя «дорогая», придется тебе самой разорвать помолвку.
— Или тебе.
— Но с какой стати, дорогая? Мне страшно нравится, что мы помолвлены. Нет уж, если так хочется, разрывай сама. Я кольца тебе не дарил, нет?
— Нет.
— Жадность или нехватка времени? Кстати, когда именно произошла помолвка?
— В день отплытия.
— Как скучно и не артистично! Ни для чего не было времени. Ну, слава Богу, что хоть жадность тут ни при чем. Страшно жаль, что у тебя нет кольца, потому что ты могла бы сорвать его, бросить на стол и крикнуть: «Между нами все кончено!»
И тут они снова рассмеялись.
— Но я же могу и просто сказать: «Между нами все кончено».
— Нет, пока не надо, потерпи хотя бы до кофе. Испортишь все удовольствие. Послушай, у меня идея просто отличная! Вернемся в город, я куплю тебе кольцо, и тогда ты сможешь красиво и эффектно разорвать помолвку. Ну как, согласна?
— Полное безумие, — пробормотала Мид.
— Dulce est desipere in loco [6]. Что в вольном переводе означает: делу время, потехе час. Пошли, черт с ним, с кофе. Он наверняка здесь паршивый. Ну, какое кольцо будем покупать — с изумрудом, сапфиром, бриллиантом, рубином? Что ты предпочитаешь?
Мид расхохоталась уже во весь голос.
— Ну и дурачок же ты, Джайлз!
Глава 9
В тот день произошло несколько событий. Само по себе каждое из них, казалось бы, не имело особого значения, однако складывались они в довольно удручающую картину. Так сплетаются в гобелене разноцветные нити — светлые для выражения радостного настроения, темные — для печали, красные означают кровь, черные — тень, павшую на Вандерлёр-Хаус и его обитателей. Взятая в отдельности каждая из этих нитей не имела ни значения, ни смысла. Но вместе они образовывали цельную картину.
Миссис Андервуд упаковывала посылки под бдительным присмотром мисс Мидлтон, но мысли ее неуклонно возвращались к Кароле Роланд, и, вспоминая об инциденте с письмом, она всякий раз вздрагивала.
— О нет, миссис Андервуд, боюсь, так никуда не годится. Этот узелок непременно развяжется.
«Просто невыносимая женщина. Одна надежда, что Мид мне благодарна — пусть девочка с пользой проведет время с Джайлзом Армитейджем — такой симпатичный молодой человек — и вообще они отличная пара. Если, конечно, все пойдет хорошо… Это проклятое письмо… Не представляю, как найти деньги, чтобы Годфри ничего не узнал. У меня даже ни одной драгоценности нет дороже двух пенсов… Мисс Сильвер… просто не могу позволить себе ее услуги. И потом, что она может сделать? Я должна сама что-то предпринять. Но что, если они не станут ждать, что, если расскажут Годфри?… Нет, они не посмеют, и я должна что-то сделать. Если в сумочке у Каролы Роланд было мое письмо?… Может, и нет, мало ли какие бумаги носит с собой эта…»
— Нет, правда, миссис Андервуд, это никуда не годится…
Машина съехала с дороги, Джайлз и Мид вышли и направились к лужайке, где с запозданием расцвел утесник.
— Мид… дорогая!
— Не надо, Джайлз!
— Почему нет? Я же люблю тебя! Или ты забыла?
— Это ты все забыл…
Крепкие руки обняли ее, губы прижались к губам.
— Нет, правда… это ничего не значит. Это только моя дурацкая голова дала сбой. Мид, неужели не чувствуешь, не понимаешь, что ты в моем сердце?…
Мисс Гарсайд, седовласая и сдержанная, подхватила кольцо, которое толкнул в ее сторону по прилавку полный еврей в очках. Он оттолкнул его так, точно то была какая-то мерзость. В жесте так и сквозило презрение.
— Но оно было застраховано на сто фунтов, — сказала она.
Еврей пожал плечами:
— Это меня не касается. Камень — страз.
— Вы уверены? — На секунду сдержанность покинула ее, на лице читались недоверие и страх.
Еврей снова пожал плечами:
— Да отнесите куда хотите, там вам скажут то же самое.
В квартире номер шесть на кушетке, зарывшись лицом в подушку с оборками, проливала горькие слезы миссис Уиллард. Кушетка была частью мебельного гарнитура, который они с Альфредом купили на накопленные к свадьбе деньги. Гарнитур сохранился — обивку поменяли как раз перед войной, — но Альфред… В руке она сжимала мокрую от слез записку, которую нашла в кармане пальто, — собиралась отнести его в химчистку. Ничего такого ужасного в записке не было, но для бедной миссис Уиллард, не имевшей опыта в подобных делах, этого было более чем достаточно. Альфред бывал нервным, Альфред бывал сердитым, он мог ругать ее за непунктуальность, за неряшливость, за легкомысленное транжирство, он забывал похвалить приготовленные ею блюда. Но изменять ей, волочиться за этой крашеной блондинкой с верхнего этажа, нет, этого она от него никак не ожидала!..
Однако верила, что такое возможно. Миссис Уиллард оторвала распухшее лицо от подушки, расправила отсыревшую от слез записку и еще раз перечитала ее вслух:
— «Хорошо, Уилли, дорогой, ленч в час, как обычно. Карола».
Особенно уязвлено было сердце бедняжки миссис Уиллард этим «обычно». И потом, как смеет эта особа называть его Уилли? Сопливая девчонка, вдвое его моложе!..
Карола Роланд нежно улыбалась низенькому мужчине с жидкими седеющими волосами, очень опрятно одетому, глаза за стеклами старомодного пенсне смотрят на нее, как смотрит рыбка через стекло аквариума. Мистер Уиллард просто ужаснулся бы, если бы кто-то посмел назвать его пучеглазым. Мисс Роланд не привыкла, чтобы на нее так глазели сквозь толстые стекла, однако это ничуть ее не оскорбляло. Напротив, она сочла это комплиментом. И позволила мистеру Уилларду заплатить за ленч и купить ей дорогущую коробку шоколадных конфет. Оказывается, в Лондоне военного времени вполне можно жить, и очень даже сносно. Если, конечно, знать, куда и с кем пойти. Мисс Роланд знала…
День выдался чудесный, старую миссис Мередит вывезли погулять в инвалидном кресле-каталке. Пейкер толкала каталку, мисс Крейн сонно семенила с правой стороны. Целое мероприятие — спустить кресло с лестницы, для этого из подвала вызывали Белла, и они втроем осторожно спускали кресло вниз, ступенька за ступенькой, а старая миссис Мередит, закутанная в шали, лишь мрачно кивала и не произносила ни слова.
Они отправились по магазинам. Мисс Крейн уверяла Агнесс Лемминг, что миссис Мередит это страшно нравится. Она снова начинает чувствовать вкус к жизни…
Агнесс спустилась на улицу уже второй раз за день поменять библиотечную книгу для матери. Миссис Лемминг не понравилась первая, где приводились рекомендации, как можно купить больше продуктов, если выходить в магазины и лавки пораньше.
— Но может, мама, ты сама поменяешь книжку, когда пойдешь играть в бридж. Это тебе по пути.
Лишь невыносимая усталость могла подвигнуть Агнесс на подобное предложение. Она знала, что толку не будет — никогда не было, — но иногда, когда доходишь до ручки, попытаться все же стоит. Миссис Лемминг возмущенно приподняла тонкую бровь, изогнув ее дугой.
— По пути? Но, Агнесс, дорогая, с каких это пор библиотека оказалась по пути к Кларксам? Ты что, и впрямь такая дурочка или притворяешься? Смотри, аккуратнее, иначе люди подумают, что ты совсем не в себе.
Возвращаясь из города, Агнесс почувствовала, что она действительно немного не в себе. Ноги передвигались лишь потому, что она заставляла их передвигаться, а голова была странно легкой и пустой, точно воздушный шарик, казалось, вот-вот улетит и оставит тело. И все вокруг тоже словно уплывало куда-то. Только ее усталые больные ноги продолжали передвигаться по твердому покрытию, дорога поднималась в гору. И тут вдруг чья-то рука подхватила ее под локоть, и голос прошептал прямо в ухо:
— Мисс Лемминг… вы больны.
Она очнулась и увидела, что к ней обращается мистер Дрейк из квартиры напротив Уиллардов. В голосе его звучала озабоченность.
— Вы больны.
— Нет-нет, просто устала.
— Все равно. Я на машине. Позвольте вас подвезти.
Она выдавила милую застенчивую улыбку — больше ничего не удалось. А затем, очнувшись, увидела, что лежит на кушетке у себя в гостиной и мистер Дрейк кипятит воду в чайнике на газовой горелке. Это было так странно, что она заморгала, пытаясь заставить исчезнуть это видение — мистера Дрейка с чайником. Но ничего не получилось. Он обернулся, увидел, что глаза у нее открыты, кивнул и одобрительно заметил:
— Вот и умница, девочка, вот и молодец! А теперь выпьем чашку горячего сладкого чая.
И она поняла, что больше всего на свете ей этого и хотелось. До чего же хорош был чай! Она допила до дна, и мистер Дрейк подлил в чашку еще. Мало того, достал пакет с булочками, чашку для себя и уселся.
— Любите булочки? Лично я — очень люблю. Почти как довоенные, с изюмом и лимонными корочками. Нес их домой устроить пиршество в одиночестве, но в компании гораздо веселее.
Мисс Лемминг съела две булочки и выпила еще две чашки чая. Не слишком полноценный ленч, но она сказала, что не голодна и больше не хочет. Допивая последнюю чашку, она вдруг услышала, как мистер Дрейк произнес с упреком:
— Белл говорит, вы отсутствовали все утро. Что заставило вас выходить в город снова? Вам не мешало бы отдохнуть.
Она так привыкла быть во всем виноватой, что произнесла извиняющимся тоном:
— Нужно было поменять книгу.
— А почему нельзя было сделать это с утра?
— Я поменяла. Но маме не понравилась та, что я принесла.
Треугольные брови мистера Дрейка резко поползли вверх, почти коснувшись ежика густых с проседью темных волос. Выглядел он в этот момент устрашающе, был похож на Мефистофеля. И заметил с резкостью, обычно присущей людям застенчивым, которые вдруг сорвались и готовы перейти все границы:
— Ваша мать — чертовски эгоистичная старуха.
Мисс Лемминг не сводила с него испуганных глаз. Сердце болезненно билось. Чашка задрожала в руке. За всю жизнь ей никто еще не говорил таких ужасных вещей. И потом он выругался, по-настоящему. Надо найти слова, чтоб урезонить его. Она пыталась, но не нашла. Что-то внутри ее подсказало: «А ведь это правда».
Он взял у нее чашку и поставил на стол.
— Это ведь правда, вы согласны? Кому лучше знать, как не вам? Она вас убивает. А когда я вижу, как кого-то убивают, просто не могу смотреть и молчать. Почему вы миритесь с этим? Почему бы не пойти и не поискать себе работу? Вариантов масса.
Мисс Лемминг перестала дрожать и ответила со всей искренностью и простотой:
— Я пыталась месяца два назад. Только никому не говорите, ладно? Потому что все говорят, что я слабая, а если мама узнает, она ужасно обидится. Она… она не понимает, что я уже не такая сильная, как была… Так что ничего не получится, мистер Дрейк… уйти от нее я никак не могу.
Треугольные брови заняли свое обычное место. Мистер Дрейк заметно расслабился.
— Да, это не всегда легко, — согласился он. — Но выход непременно найдется. Взять хотя бы мой случай. Я был… покинул этот мир на много лет, а когда вернулся, увидел, что у меня нет ни денег, ни работы, ни друзей. И тогда мне тоже казалось, что выхода никакого. Я пережил… ну, скажем, довольно трудные времена. Но потом мне достался один бизнес — так уж вышло. Не думаю, что вы одобрили бы этот бизнес, но он помог мне выкарабкаться. Должен сказать, я ни разу не пожалел, что занялся им, хотя, конечно, временами и мечтал о чем-то… более близком по духу. И когда это случалось, я напоминал себе, что именно это занятие обеспечивает мне вполне сносное, даже комфортное существование, что я смог приобрести машину, пусть и маленькую, и полностью распоряжаться своим свободным временем. Если не можете получить то, о чем мечтаете, здравый смысл подсказывает: надо прежде всего просто захотеть, очень сильно захотеть.
Щеки у Агнесс Лемминг немного порозовели. С головы исчез безобразный черный берет — то ли сам свалился, то ли его снял мистер Дрейк. И на плечи упала копна роскошных каштановых волос, которые под ним прятались. Прежде они вились, но даже теперь сохранили волнистость, роскошный оттенок и густоту. Мистер Дрейк окинул их оценивающим взглядом. И отметил, что они не просто хороши, но и прекрасно гармонируют с большими карими глазами. Глаза просияли, она вдруг спросила:
— А вы о чем тогда мечтали, мистер Дрейк?
— Я хотел заполучить луну, — ответил он. — Все мы хотим этого, когда молоды, и, если не можем получить, обычно говорим, что их не существует, и кормимся разной дрянью, которую и свинья есть не станет, а потом получаем несварение желудка.
У Агнесс Лемминг был такой нежный тихий голос. И она спросила этим тишайшим и нежнейшим голоском:
— И кто же она была, ваша луна?
Он смотрел мимо нее, в окно, за которым открывался невзрачный вид на усыпанную гравием дорогу и разросшийся кустарник, но явно видел что-то другое. И сказал после паузы:
— О, женщина… всего лишь женщина. Чаще всего так и бывает.
— И что же дальше?
— Я женился на ней. Фатальная ошибка. Луны, знаете ли, должны оставаться на небесах. Вблизи они теряют свой блеск и превращаются в мертвые миры. Впрочем, довольно метафор. Она передумала и удрала с каким-то мужчиной. Я потратил на развод почти все, до последнего пенни. Вот вам ирония судьбы!.. Впрочем, довольно обо мне. Расскажите свою историю.
— Но у меня нет никакой истории. — В мягком голосе слышались трагические нотки.
— Нет… Стало быть, она высосала из вас все, не так ли? И после этого вы хотите остаться и позволить ей убить вас окончательно?
— Но что я могу поделать? — грустно ответила Агнесс Лемминг.
Мистер Дрейк отвернулся от окна и взглянул на нее внимательно, с каким-то странным выражением.
— Ну, выйти за меня замуж, например.
Глава 10
Тем вечером четверо обитателей дома были заняты писанием писем. Письма тоже составляли часть общей картины.
Карола Роланд писала человеку, к которому обращалась «Тутс, дорогой!» Сумбурное, типично девичье письмецо:
Так ужасно скучаю по тебе, Тутс! Жду не дождусь, когда мы будем вместе, но, конечно, понимаю, следует соблюдать осторожность до тех пор, пока не получишь развод. Живу здесь просто как монахиня — тут тебе совершенно не о чем беспокоиться, — но приходится терпеть, и потом я всегда думаю только о тебе, о том, как мы поженимся и как прекрасно будем проводить время…
И так далее в том же духе.
Письмо отправлено не было, потому что мисс Роланд вдруг потеряла к нему всякий интерес. Ее посетила блестящая идея. А когда тебе скучно просто до слез, блестящие идеи обычно приветствуются. Мисс Роланд было скучно до такой степени, что сгодилось бы любое развлечение. Она дошла даже до того, что ухватилась за предложение Альфреда Уилларда. Письмо Тутсу сочинялось просто от скуки. Ничего, не помрет, потерпит, подождет этого письма. Она была убеждена: мужчин надо заставлять ждать — чем дольше ждут, тем сильнее любят. И Тутса надо довести до кондиции, тогда он примчится к ней с обручальным кольцом и немалым своим состоянием, как только все утрясется с разводом. Возможно, и с ним тоже будет скука — даже наверняка, — но денежки у него водятся, а это самое главное!
Она сунула письмо в книжку для записей в нарядной обложке, достала из сумочки связку ключей и спустилась вниз, в кладовую. По грандиозности с «блестящей идеей» был сравним разве что фейерверк из танцующих разноцветных искр.
Вскоре она поднялась к себе с пачкой писем и большой подписанной фотографией. Установив ее на самом видном месте, в левом углу каминной полки, она уселась читать письма…
Мистер Дрейк писал Агнесс Лемминг:
Моя дорогая!
Я должен это написать, поскольку хочу, чтобы у тебя было хоть какое-то чтиво под рукой, когда меня нет рядом и я не смогу сказать этого сам. Ты довольно долго прожила в тюрьме. Выйди же из нее и посмотри, как выглядит наш мир. Я могу показать тебе лишь малый его уголок, но этот уголок, мой и твой, будет не тюрьмой, а домом. Я знаю, на что похожа жизнь заключенного. Выходи, прежде чем заточение окончательно тебя разрушит. Разве твоей матери будет лучше, если она добьет тебя? Ты говоришь, что не можешь оставить ее одну, но ей нужно не твое общество, а твои услуги. Найми ей служанку, которая всегда сможет уйти, если цепь натянется слишком туго. Ты не дочь, ты ее рабыня. А рабство аморально и омерзительно. Это суровые слова, но они и есть правда, сама прекрасно понимаешь. Я уже давно хотел сказать их тебе. Помнишь тот день, когда я помог тебе донести корзину из города? Все тогда и началось. Эта корзина весила тонну — рука у тебя дрожала от напряжения. Я был готов расплакаться: в глазах твоих светилось терпение, и ты улыбнулась мне так кротко и нежно. Людям не следует терпеть и улыбаться под гнетом тирании. И после этого ты просто не выходила у меня из головы. И еще я понял, ты принадлежишь к самой раздражающей породе людей — ты из тех святых, которые навлекают на себя муки. С моей стороны было настоящим безумием просить твоей руки. Ведь ты непременно попытаешься разрушить мои моральные принципы, превратить меня в эгоистичное чудовище, но я предупрежден, а значит — вооружен. И наилучшим моим оружием является тот факт, что больше всего на свете мне хочется сделать тебя счастливой. Думаю, что справлюсь. И если это тебя не убедило, могу добавить, что сам я видел в жизни не так уж много счастья и что только ты сможешь дать мне все, чего не хватало прежде, и даже больше. Согласна ли ты сделать это?