Похоже было, что Вячеслав не ошибся — внутри находилась весьма приличная горсть зерен, очень похожих на те, которые ему сегодня демонстрировали на кондитерской фабрике.
Глава 4 Детство, отрочество и юность бизнесмена Аленочкина. Загадка древнего божества. Этот сладкий, сладкий бизнес
Тогда еще школьник Слава Аленочкин учился в десятом классе самой обычной московской средней школы. Вообще Слава принадлежал к тому счастливому типу парней, которые успевают хорошо учиться, принимать участие в общественной жизни школы и посещать разнообразные секции. Все предметы — от математики и физики до литературы и английского языка давались ему легко, поэтому проблемы с поступлением в вуз не предвиделось. Кроме того, Слава одинаково легко находил общий язык как с зубрилами-отличниками и маменькиными детками, так и с отчаянной дворовой шпаной. Причем в обеих средах пользовался неизменным и искренним уважением. У первых — за эрудицию, сообразительность и отличную успеваемость, у вторых — за решительность, умение кулаками отстоять свою правоту и уникальную спортивность, позволявшую Славе быть лидером в любом виде состязаний, будь то футбол, хоккей или волейбол. Мальчики Славу ценили, девочки, разумеется, в него влюблялись.
Но несмотря на обилие приятелей и знакомых, друг у него был один. С Васей Югановым они познакомились, когда им было лет по десять. Незадолго до зимних каникул перед началом урока классная руководительница привела и представила классу худого смуглого и черноволосого паренька. Дружный коллектив, учившийся вместе уже четвертый год, оживился — новенький!
Свободных мест практически не было, поэтому Юганова временно посадили за парту рядом с Аленочкиным, сосед которого, Илюша Розенблат, был в это время болен. Болел Илюша долго, потом поехал лечиться в санаторий, а потом его и вовсе перевели в какую-то спецшколу. В общем, само собой получилось так, что место осталось за Югановым.
Подружились они сразу, вероятно, потому, что были очень непохожи. Заводной и открытый Слава источал энергию постоянно и в больших количествах. Молчаливый, немного замкнутый Вася словно копил в себе энергию для рывка. Но зато рывок этот был молниеносный и очень эффективный. Особенно сдружили их занятия в детско-юношеской футбольной школе «Динамо», куда они попали после очень придирчивого отбора. Через три года они имели устоявшуюся репутацию перспективных юных дарований, тренеры прочили им чемпионское будущее. Но в какой-то момент Славе наскучил футбол, и он там же, на «Динамо», перешел в школу самбо, решив попробовать свои силы на борцовском ковре. Юганов футболу не изменил, но дружба не прервалась, и они почти все свободное время по-прежнему проводили вместе: во дворе, у приятелей, дома у Славы. К себе домой Васька никого не приглашал да и сам старался при первой возможности улизнуть из квартиры. Аленочкин был единственным из ребят, кто знал причины такого поведения друга.
Отца Васька почти не помнил, знал о нем в основном по рассказам матери. Это был человек необычной судьбы, испанский мальчик, родители которого погибли, защищая Мадрид от наступающих войск франкистов. Его ребенком вывезли в СССР, и он воспитывался в детском доме, получив новые, русские, имя и фамилию.
Юганов-старший пропал, когда Ваське было четыре года. Ушел на работу — и не вернулся. Он был инженером в каком-то оборонном институте, поэтому его исчезновением занималась не только милиция, но и КГБ. Однако безрезультатно — человек как в воду канул.
Васькина мать, Наталья Сергеевна, после случившегося замкнулась в себе, сыном занималась мало, все искала утешения в работе. Потом стала выпивать, все больше и больше. Затем выхлопотала себе пенсию по инвалидности, и к тому времени, как ребята перешли в старшие классы, это уже была совершенно седая и спившаяся старуха, хотя ей было чуть за сорок.
Слава никогда не пытался разговаривать с приятелем о матери, но всегда старался отвлечь его от домашних проблем и помогал, если возникала необходимость. Они отвозили ее в больницы во время приступов, несколько раз разыскивали по всему району, так как Наталья Сергеевна вдруг исчезала из дома неизвестно куда.
В десятом классе пришлось задуматься, что делать дальше. Слава в принципе свой выбор сделал немного раньше — вот уже год он посещал курсы при МГУ, имея твердое намерение стать студентом географического факультета. Ему казалось, что так сбудутся мечты о путешествиях и приключениях, он объездит все страны, увидит древние города, загадочные племена, неизведанные земли.
Васька, казалось, ни о чем серьезно не помышлял. Когда заходили разговоры о том, что же делать после окончания школы, он шаблонно отвечал, что, наверное, пойдет в институт физкультуры, куда настойчиво рекомендовал поступать его футбольный тренер.
До выпускных экзаменов оставалось меньше месяца, когда в один прекрасный день после уроков Вася вдруг спросил:
— Слушай, ты не считаешь меня сумасшедшим?
— А ты с ума сошел? — усмехнулся Слава, но, увидев совершенно серьезные глаза друга, сменил тон: — Конечно нет. Что с тобой? Что-то случилось?
— Случилось. Не поверишь, тут такое дело — вчера иду с тренировки. У подъезда толкутся мужики, трое. Лица странные — темные такие, очень загорелые. По виду — иностранцы, куртки клевые, с бахромой. Штаны кожаные. Как в этих фильмах про индейцев.
— С Гойко Митичем?
— Ага. Короче, иду мимо, а они ко мне — сначала руки протягивали, а потом на колени — раз, и встали.
— А ты?
— Что я? Стою, как идиот, не знаю, как быть. И главное — бабки тут же на лавочке сидят, глазеют, уже пальцами стали тыкать. Сейчас, думаю, они милицию вызовут. Я — в подъезд, а эти вскочили — и за мной. Короче, приперли они меня к двери квартиры. Думаю — все, дальше не пойду, пусть делают, что хотят. А они опять на колени, и один протягивает мне какую-то штуку деревянную. Я отталкиваю, а он мне снова сует. И говорит что-то, вроде по-русски, только плохо очень.
— Может, надо было милицию вызвать? — перебил Слава, с тревогой слушавший странный рассказ.
— Да они вроде мирные были, драться не лезли. И не пьяные.
— Ну, а дальше что?
— Вот. Стал я прислушиваться, о чем он там лопочет. А он что-то вроде того говорил, что я единственный потомок какого-то вождя из Мексики, или племени. Что мои предки были вывезены в Испанию, а я теперь должен получить из их рук наследие и хранить его.
— Наследие? Сокровища? — оживился Слава, мигом представив вероятную перспективу поиска сокровищ.
— Какие сокровища?! Я только понял, что теперь должен всю жизнь хранить священный предмет, куда жрецы племени поместили зло.
— Чего поместили?
— Какое-то зло. Я ничего не понял.
— И что дальше?
— Они сунули мне в руку эту штуковину. Еще сказали, что я должен его оберегать.
— Кого оберегать?
— Зло. Или штуку эту. Говорю же — не понял, он еле-еле по-русски говорил. Что-то еще про чужаков, которые пришли на их земли и могут нарушить гармонию. Потребовали, чтобы я обещал. Я и обещал. А что оставалось делать? Потом сразу в квартиру — ведь страшно было, вдруг соседи выйдут?
Поздно вечером того же дня Васька пришел домой к другу и принес странный предмет, который ему оставили незнакомцы. Это была мастерски вырезанная из дерева фигурка, по всей видимости, какого-то божества. Внутри нее что-то гремело и перекатывалось.
— Погремушка! — вынес приговор Слава. — Давай посмотрим, что там такое внутри.
— Да ну ее к черту, — мрачно заметил Васька. — Мне же сказали, что там — зло. Его выпускать наружу нельзя.
— Да брось. Сказки какие-то!
Тем не менее в этот день ничего трогать ребята не стали, и Васька ушел, оставив неизвестное божество у друга. А на следующий день произошла трагедия.
Как рассказывал потом Славе их участковый, Наталья Сергеевна после очень долгого перерыва вдруг ночью решила закурить. И уснула с зажженной сигаретой. Пожарные не успели спасти ни ее, ни сына.
Деревянная фигурка неизвестного божества осталась у Славы как память о лучшем его друге.
* * *Для полной уверенности Аленочкин уже на следующий день отправил несколько найденных им зерен в фабричную лабораторию на анализ. Хотелось убедиться, насколько он прав в своих предположениях. Не более того. Конечно, это была блажь — какао-бобы или нет, какая в принципе разница? Допустим, специалисты доложат ему, что это какао, сорт такой-то, растет там-то. А дальше что? Скорее всего, сорт растет там, где проживал тот умелец, что изготовил фигурку. Допустим, там жили и те похожие на индейцев гости, которые приезжали к его погибшему другу. И узнает Аленочкин, откуда вел свою родословную Вася Юганов, если только те люди говорили правду и не были сумасшедшими. Только вот Васе это уже все равно.
Через несколько дней на стол Аленочкина, за текучкой успевшего подзабыть эту историю, лег отчет специалистов. Занятый более важными делами, он отложил чтение документа на вечер, когда будет поспокойнее.
Но прочитав отчет, не поверил своим глазам. Сделал это еще раз и молча уставился в пространство. Такого, честно говоря, новый владелец кондитерской фабрики не ожидал.
В бумаге, присланной ему заведующим лабораторией, говорилось, что на анализ были представлены именно какао-бобы. Установлено, что они обладают рядом уникальных свойств, которые позволяют выделить их в особый, официально не зарегистрированный сорт.
Но и это не главное. В какао-бобах, извлеченных из деревянного божества, обнаружены следы неидентифицированных веществ, способных, по всей вероятности, оказывать на человеческий организм воздействие, сходное с воздействием антидепрессантов.
Аленочкин захотел прояснить ситуацию и немедленно позвонил в лабораторию. Заведующий, лично занимавшийся конфиденциальным поручением, долго, путано и с ненужными подробностями принялся рассказывать ему о проведенных исследованиях.
Любящий конкретику Вячеслав прервал его на полуслове и попросил вкратце объяснить ему, каким именно действием обладают бобы этого нового сорта.
— Какао-бобы, — вежливо поправил его собеседник.
— Плевать. Пусть какао-бобы. В двух словах можете сказать?
— К сожалению, нет. Чтобы ответить на этот вопрос, нужны углубленные исследования. Возможностей нашей лаборатории здесь недостаточно, надо заказывать специальную экспертизу. Сорт действительно новый, мы с ним дела никогда не имели. Впрочем, такое редко, но случается — находят неизвестные сорта шоколадных деревьев. Но вот эта его непонятная составляющая… Лично я впервые такое встречаю. И в литературе ничего подобного не описано, нет научных статей на эту тему.
— Говорите, говорите, — поторопил его заинтригованный Аленочкин.
— Не факт, что и специальная экспертиза сможет идентифицировать найденные нами вещества. То, что я вам сказал, — мое частное мнение. Оно основано, конечно, на профессиональном опыте, но в большей степени — на профессиональной интуиции.
— А ваши коллеги? — осторожно спросил Аленочкин.
— Я не стал никого погружать в проблему. Тем более — это был ваш личный запрос, поэтому я сам составлял отчет, сам его вам отправил.
— Настоятельно вас прошу — пусть все это остается между нами. Договорились? Я пока не решил, как поступить. В любом случае будем считать, что это коммерческая тайна. Вы меня поняли?
— Разумеется. Вы можете не беспокоиться, я хочу продолжать руководить лабораторией.
— Вот и замечательно. Если все будет так, как мы договорились, вы будете и дальше ею руководить. Причем с гораздо большей зарплатой.
Глава 5 Независимое расследование: улики против эмоций. Жил такой парень… Сильвестр делает выводы
— Пыль владеет городами, — заявила Вера Витальевна, поднимаясь по лестнице. — Я наблюдала, как этот ваш приходящий уборщик засасывал в пылесос целые клубки, лежавшие вдоль плинтуса. И откуда они только берутся в квартире, где уже никто не живет? Ужас. Поневоле помешаешься на влажной уборке и будешь по выходным вместо прогулок вдоль прудика вытряхивать ковры и стучать выбивалкой по подушкам. Сдвинешься на почве уборки, короче говоря.
Если это была шпилька в адрес Сильвестра, то он предпочел ее не заметить. Взгляд его обшаривал территорию и фиксировал подробности. Распахнутая деревянная дверь в подъезд, тесный лифт, скрежещущий где-то внутри дома, словно ржавое сердце, стены, окрашенные народной зеленой краской…
— Ключи у меня, — напомнила Майя.
Уборщик Степан, который провел ювелирную уборку в квартире Андрея Томилина, не сдвинув с места ни одной вещи, отрапортовал о проделанной работе сегодня утром. По всяким мелким признакам Майя догадалась, что босс волнуется. Все-таки квартира старого друга. И еще — место его гибели. А вот для постороннего глаза Сильвестр наверняка выглядит спокойным и собранным.
— До выключателей, я полагаю, можно смело дотрагиваться, — с легким раздражением констатировала Вера Витальевна.
Она с трудом переварила мысль о том, что так называемого сыщика не интересуют отпечатки пальцев, брызги слюны и обрезки ногтей, которые могли оставить в квартире матерые преступники.
В коридоре вспыхнул свет, и Вера Витальевна все тем же тоном продолжала:
— Снимать обувь, я думаю, тоже бессмысленно. Следов уж нет, а наши никого не озаботят. Честное слово — впервые слышу, чтобы на месте предполагаемого убийства перед началом расследования делали уборку… Кстати, пока не забыла. Этот ваш уборщик велел передать, что в коридоре прямо перед шкафом была рассыпана арахисовая шелуха. Он собрал ее и куда-то припрятал. Если что, готов отдать.
— Арахисовая шелуха? — удивленно переспросил Сильвестр.
— Ну, не та, жесткая, из которой добывают орехи. А такая тонкая, красненькая пленка. Когда арахис жарят, она становится ломкой и может замусорить все вокруг. Наверняка ты в курсе.
— Спасибо, что сказали. Надеюсь, это пригодится.
— Пригодится?! Если тебе, милый мальчик, удастся что-нибудь отыскать, я буду считать тебя гением. Впрочем, ты, может быть, действительно гений. Иначе не давал бы мне ложной надежды. Ложная надежда — это меч, которым срубают голову всякой мечте.
Судя по всему, Вера Витальевна была нашпигована цитатами, выуженными из любовных писем. Теперь она растрачивала богатство, копившееся годами, поражая окружающих неожиданными метафорами.
— У Андрея простая обстановка, хотя он говорил, что поддельные часы приносят ему хорошие деньги. Не думаю, что ему хватило бы на яхту, но зато он не экономил на мелочах. Ни разу не видела на нем старых носков. Или носок… Не знаю, как правильно… Впрочем, это неважно!
Не обращая на ее болтовню никакого внимания, Сильвестр замер в центре коридора. Со стороны казалось, что он окидывает обстановку рассеянным взглядом. Но это наверняка было не так. Вот он подошел к шкафу для одежды и распахнул дверцы.
— Почему, интересно, верхняя полка пустая? — вслух подумал он. — Обычно наверху все бывает забито каким-нибудь хламом.
— У меня под потолком сложены старые пледы и подушки, — поделилась Вера Витальевна неподходящим к случаю хвастливым тоном.
— Вот-вот, и я про то же, — пробормотал Сильвестр.
Поднял телефонный аппарат, стоявший на тумбочке перед зеркалом, и проверил, не спряталась ли под ним какая-нибудь записка. Выдвинул один за другим все имевшиеся в наличии ящики, пробежал глазами чеки и счета, найденные внутри. Покатал в пальцах болт, обнаруженный на обувной полке, прикидывая, откуда он мог взяться.
Из коридора переместился в гостиную. Женщины следовали за ним, словно две любопытные птицы — глаза у обеих были круглыми, блестящими, нацеленными на поживу.
— У Андрюши почти такой же порядок, как у тебя, — сообщила Вера Витальевна. — В доме нет ни одного милого уголка, где можно расслабиться! Чтобы лежала смятая подушка, валялись тапочки и все такое… Что поделаешь? Молодость, проведенная в казарме, стерилизует ту часть мозга, которая отвечает за уют. В конце концов, воин не создан для того, чтобы думать об интерьере…
Она тарахтела без умолку, вертелась под ногами и то и дело заглядывала Сильвестру под локоть. В дальних странствиях тете Вере часами приходилось выслушивать чужие истории, и теперь она брала реванш. Через некоторое время Майя просто перестала вникать в ее слова, которые лились нескончаемым потоком, пересыпаемые парадоксальными заявлениями типа: «Однотонные шторы провоцируют приступы меланхолии», «Маленьких собачек заводят люди, которые в прошлой жизни были китайцами», «Главное оружие женщины — маникюрные ножницы» и «Тот, кто ест редьку, делает жизнь микробов в организме невыносимой».
Притормаживала она только тогда, когда Сильвестр задавал ей вопросы. Разумеется, первым делом он отправился в ванную комнату.
— Здесь было сухо?
— То есть абсолютно, — заверила она. — Милиция искала влажные полотенца или половую тряпку, пропитанную водой, но ничего не обнаружила. Впрочем, если убийца вытер пол, тряпку он мог выбросить по дороге.
— Где лежали таблетки?
— На подоконнике возле пепельницы. Облатка была почти полной, значит, он не собирался кончать с собой. Иначе проглотил бы целую пригоршню успокоительного. Рюмка стояла тут же, он устроил ее на салфетку. Он вообще не любил, когда на мебели оставались следы от посуды. Бутылка обнаружилась в баре. Вполне в его духе — налил, закрутил пробку, поставил на место. Если бы он был расстроен, то забыл бы об аккуратности, верно? Хотя… Она была у него в крови, так что — кто знает?
В маленькой комнате, служившей спальней и кабинетом одновременно, Сильвестр вел себя гораздо менее сдержанно. Он поднял ковер, снял абажур с торшера, стащил с постели покрывало, поснимал со стен фотографии и проверил каждую рамку. Потом раскачал пальцами шурупы, на которых висели снимки, постучал по стене.