— Ну ты смотри по тактической, может, там кому помощь потребуется или еще чего, это понятно. Рядом с вами, на позиции «двенадцать Б», будет звено Ибрагимова, Толкалин будет прикрывать и их тоже, так что смотри, не влети куда-нибудь.
— Товарищ капитан, когда выдвигаться на позицию?
— Прямо сейчас, Голенко. БПЛА засекли движение фрицев. Часа через три они будут в нужной нам точке. Учитывая, что до позиции вам еще добраться надо, то сам понимаешь.
— Так точно, товарищ капитан. Разрешите выдвигаться?
— Разрешаю.
Полчаса спустя звено лейтенанта в полном составе замаскировалось в лесу относительно недалеко от дороги. На тактическом экране один за другим зажигались огоньки, подтверждающие готовность танковых рот. Потянулось томительное ожидание.
В 17:07 передовые дозоры «Рейха» показались на дороге. Еще некоторое время спустя появилась колонна немецких войск. Наблюдая на экране картинку, передаваемую с БПЛА, Голенко злорадно оскалился. Еще чуть-чуть, и он вступит в дело. Осталось ждать не так уж и долго. На тактическом дисплее загорелся сигнал начала атаки. Теперь осталось лишь дождаться удара РСЗО и САУ. И лейтенант его дождался.
Чудовищный удар обратил голову немецкой колонны в ничто. Так же, как и ее хвост. Прежде чем немцы сообразили, что происходит, Андрей уже отдал приказ о начале атаки. Танк, взревев почти двухтысячесильным двигателем, стремительно понесся вперед. Другие танки звена от него не отставали. Впереди показалась колонна, где немцы пытались приготовиться к бою. С ходу прицелившись в Т-4, пытающийся съехать с дороги, Андрей выстрелил. Немецкий танк взорвался. Довернув стапятидесятидвухмиллиметровую пушку, Голенко пальнул из спаренного с ней пулемета в грузовик, за которым пыталось укрыться какое-то количество немцев. Грузовик закономерно разлетелся на куски. Что-то звякнуло по броне. Лейтенант чертыхнулся — он не заметил еще один Т-4, уже съехавший с дороги в кустарник. Еще один выстрел — и очередное детище танковой промышленности Рейха перестало существовать.
Тем временем группа немецких пехотинцев попыталась прорваться к атакующим их танкам, чтобы попробовать забросать гранатами. Они не знали про идущую чуть позади БМПТ. Несколько коротких очередей — и в дивизии СС стало еще на несколько человек меньше.
Бой становился все жарче — немцы стреляли из всего, что может стрелять. Но особого эффекта не замечали — оказалось, что снарядам их пушек на таких расстояниях не по зубам русские танки. Вообще. Подползти с гранатой не получается — БМПТ, да и сами танки активно за этим следят. И что делать в такой ситуации?
Несколько минут спустя немцы в хвосте колонны стали бросать оружие. Еще через некоторое время явление приобрело массовый характер.
К концу боя дивизия СС «Рейх» представляла собой жалкое зрелище. Как минимум уполовиненная в части личного состава и фактически уничтоженная в части бронетехники.
В этот день под Жабинкой Третий рейх потерпел тяжелейшее поражение. Не только военное, но и политическое. В плен сдалось достаточное число эсэсовцев, чтобы их можно было продемонстрировать газетчикам и прочим журналистам…
А вот рядом с Кобрином дела у советских войск обстояли гораздо хуже. 10-я танковая дивизия немцев, несмотря на весьма приличное численное превосходство советских частей, сдаваться не собиралась. Закрепившись и окопавшись, немецкие войска раз за разом отбивали атаки красноармейцев. Даже помощь от Особой армии РВГК в виде корректировки действий с помощью БПЛА не смогла исправить ситуацию. День закончился, так и не принеся успеха советским войскам.
Что, однако, не слишком облегчило немецкому командованию ситуацию с 24-м танковым корпусом. Испытывающий огромные трудности со снабжением, подвергающийся яростным атакам РККА корпус стоял на грани катастрофы.
Командующий 24-м танковым корпусом вермахта генерал Гейер фон Швеппенбург осознал всю тяжесть ситуации ночью с одиннадцатого на двенадцатое, когда узнал, что «Рейх» на помощь не придет. И приход 10-й танковой дивизии также очень и очень маловероятен.
«Если все будет продолжаться так, как идет на данный момент, то корпусу конец. Уже сейчас боеприпасов не хватает. А часть танков нечем заправлять. Если помощь не придет…»
Генерал грустно помотал головой и посмотрел в окно «Хорьха». Эти русские леса уже начали вызывать у него отвращение. И, хотя в этом он не признался бы даже самому себе, страх.
А капитан Антонов в это время внимательно наблюдал за двигающейся колонной отступающих немцев. В прибор ночного видения по их состоянию было хорошо видно, что бои против советских войск по накалу мало уступали боям против Особой армии РВГК. Счет был не таким разгромным, конечно, но все же фрицам приходилось отступать. И сегодня их ждет еще один сюрприз. Пока основные силы Особой армии громили «Рейх», группа капитана Антонова и несколько групп прикрытия получили вполне понятное задание: захватить большого начальника немцев. Но так как в процессе следования колонны это было бы сделать практически невозможно, Ледников выделил им в помощь все ударные вертолеты, что были у бригад. Так что действовать Владимир и его группа начнут лишь после небольшого подарка от «Аллигаторов» и «Ночных охотников».
Капитан усмехнулся. Особая армия, надо же. Вспомнился кипеж, устроенный одним из штабных — военным юристом вроде — по поводу статуса россиян из будущего. Он совершенно случайно был в оперцентре, когда тот докладывался генералам. Интересно, после этого того нигде не было видно…
Воспоминания Антонова прервал шепот сержанта Воронина, сообщившего, что видит штабную машину.
— Готовность. — Тихий шепот в микрофон был прекрасно слышен всем его солдатам.
— Осы, я — Кот, видим цель! — Сообщение вертолетам, стоящим на поляне за пригорком в паре километров от дороги.
— Вас понял. Атака по плану. Подсветка?
— Сержант, подсветка?
— Да, капитан. — Воронин озаботился этим сразу же.
— Кот, мы Осы, цель определена. Выдвигаемся, сейчас вертолетчики снесут все вокруг штабной машины. А затем уже придет очередь Антонова.
И вот тихий гул извещает о приближении вертолетов. Владимир отключил ночное видение. Сейчас здесь станет светло, как днем.
Немцы тоже были не глухими и достаточно быстро сообразили, что сейчас будет. Только не представляли масштабов…
Несколько десятков эрэсов рвануло прямо посреди колонны, после чего пушки и пулеметы добавили хаоса в еще недавно стройные ряды немцев. Разворот, второй заход, и вертолеты отходят наводить шороху в другой части колонны. Вторая группа висит неподалеку, поливая огнем немцев с другой стороны, чтобы не дать им прийти на помощь своим собратьям.
— Вперед! — Антонов бросил свое тело в означенном направлении.
Сегодня у него не любимый «Винторез», нет. Сегодня у него обычный для спецподразделений АН-94 с глушителем. Несколько немцев, все еще укрывающихся на земле, умерли, даже не успев осознать, что на смену вертолетам пришла другая опасность. Выдавая короткие двухпатронные очереди, Антонов добежал до означенной машины. К этому времени немцы уже начали понимать, что налет кончился и началась обычная атака. Начали слышаться одиночные ответные выстрелы. С каждой секундой звучащие все чаще.
Водитель штабной машины, увидев выбегающие из дыма фигуры в камуфляже, схватился за кобуру. Владимир всадил в него очередь прямо сквозь лобовое стекло. Сидевшего в салоне офицера вырубил подбежавший с другой стороны Абдулов.
— Вытаскивай его, быстрее! — проорал Антонов сержанту, поливая огнем залегших немцев. Те уже умудрились достать и установить пулемет и теперь заряжали ленту. Еще несколько секунд, и здесь станет совсем жарко.
— Прикрытие! — Разрядив в сторону пулеметчиков подствольник, Владимир начал отход. В ту же секунду из леса застучал противопехотный автоматический гранатомет. Несколько автоматов были бы не слышны в этом грохоте даже и без глушителей.
Абдулов, тащивший на себе немецкого офицера, уже скрывался в лесу. Владимир был уже рядом, когда по его руке чиркнула пуля.
— Черт! Осы, накройте их! — Отходившие группы уже не видели атаки второй группы вертолетов, превративших еще одну часть колонны в полыхающий костер.
Стремительный бег сквозь лес к поляне, на которой их дожидается уже раскручивающий винты универсал. Рука болела все сильнее, и Владимир приостановился, чтобы наскоро перетянуть ее жгутом. Метрах в двухстах-трехстах позади грохнул взрыв — ага, заготовленные заранее подарки, в виде растяжек, даром не прошли.
Выбегающие на поляну немцы увидели поднимающийся в воздух странный летательный аппарат. Пальнув по нему из винтовок, они добились залпа из пулеметов и пушек в свою сторону. Выжившие уже не стреляли вслед стремительно удаляющемуся вертолету.
Медсанчасть в расположении 1-й Особой механизированной бригады РВГК.
— Ну что, герой? Как самочувствие? — Зашедший к Антонову Ледников, увидев, что тот собирается встать, жестом приказал ему лежать.
— Нормально, товарищ генерал армии. Царапина.
— Ага, царапина, конечно. Из винтовки пулю отхватил в руку, от потери крови чуть не помер, а все туда же, «царапина»! — Ледников укоризненно покачал головой. — Ты хоть знаешь, кого притащил?
— Никак нет, товарищ генерал армии. И это не совсем я его притащил, непосредственно его нес сержант Абдулов.
— Ты понял, что я имею в виду. А притащил ты мне, сынок, ну, правда, не совсем мне, а скорее товарищам из Генерального штаба, так вот, притащил ты генерала Гея, тьфу, Гейера, мать его, фон Швеппенбурга, командующего двадцать четвертым танковым корпусом вермахта. Так что крути дырку под орден. Ну а медаль «За отвагу» я тебе гарантирую.
— Служу Рос… Советскому Союзу!
— Так что отдыхай давай, капитан! — Ледников ободряюще похлопал его по плечу, пожал руку и вышел из палаты.
Смотря на закрывающуюся за генералом дверь, Владимир вдруг почувствовал усталость. Усталость не физическую — та была привычной, а моральную. Последние недели он старательно пытался не думать об оставленной там, в будущем (или в прошлом?), невесте, так некстати поехавшей к матери в Питер. Не думал потому, что мысль о том, что он ее больше никогда не увидит, причиняла почти физическую боль. И вот сейчас вдруг накатила тоска. Достав из тумбочки фотографию, Владимир еще долго смотрел на лицо своей любимой женщины…
На следующий день у него в палате появился сосед. Лейтенант Торчок умудрился сломать ногу на ровном месте — упав. И теперь горько сожалел, что не сможет еще долгое время принимать участие в соревнованиях по уничтожению фашистов. Довольно быстро разговорились и перешли на «ты».
— Вов, а ты слышал, чего позавчера наши связисты учудили, совместно с вертолетчиками? Ледников, говорят, ржал так, что ему плохо стало.
— Нет, как-то не до этого было. — Антонов с интересом посмотрел на Леонида.
— Ну, когда эсэсовцы сдавались, кто-то из связистов, глушивших эфир, предложил вместо помех кое-что другое передать.
— Мат, что ли? Или что-то подобное?
— Не-а. Он «Рамштайн» им врубил. «Ду хаст мищ». Представляешь рожи немецких радистов, когда они это услышали? — Торчок хохотнул.
Антонов улыбнулся:
— А вертолетчики?
— А им идея понравилась. Когда вы уже смывались, они то же самое через динамики врубили. Ну и «Ангела». А потом, когда уже заканчивали, «Полет Валькирий» Вагнера. Кто-то из них «Апокалипсис сегодня» больно любит. Ледников, когда узнал, сначала наорал, а потом вдруг как начнет ржать. — Долговязый лейтенант размахивал руками, словно пытался изобразить мельницу. — Он потом еще сказал, что подумает о том, чтобы сделать подобное «психологическое воздействие» постоянным.
— Капитан Антонов? — На пороге появился Кормильцев.
— Так точно.
— Завтра вы поедете в Москву с генералом Ледниковым.
— Так точно. Разрешите вопрос? — Владимир весьма удивился этому известию.
— Давай уже, герой.
— А почему? В смысле, чего мне в Москве делать?
— Товарищ Сталин генерала Ледникова награждать будет. Лично. Ну и тебя заодно. Точнее, награждать будет Калинин, а Сталин при сем будет присутствовать. Так что готовься. Сейчас врач придет, тебя выписывать. Удачно съездить, капитан.
14 июля 1941 года.
24-й танковый корпус был полностью уничтожен. Подходящие из глубины советской территории войска и полная невозможность прорыва к своим не оставили немцам иного выбора, кроме как сдаться.
Остатки 47-го танкового корпуса еще сопротивлялись, но это была уже агония.
10-я танковая дивизия, потеряв более семидесяти процентов личного состава, процентов шестьдесят техники и практически всю артиллерию, была вынуждена оставить Кобрин.
2-я танковая группа перестала существовать.
На Восточном фронте перед вермахтом явственно замаячила катастрофа.
14 июля 1941 года. Брест.
Николай Балаков уже двадцать три дня сражался в Бресте, с первого дня осаждаемого ордами немецких солдат. Несмотря на тяжелейшие потери, понесенные вермахтом в первые же дни войны, атаки на советскую крепость не прекращались ни на секунду.
Николай первое время надеялся на скорую помощь советских войск, но ее все не было и не было. Через неделю он продолжал сражаться уже просто из упрямства, чтобы утянуть побольше немцев за собой. Слышимая очень часто далекая канонада поддерживала в нем надежду, что раньше или позже Красная Армия перемелет фашистские полчища.
Пару дней назад он вдруг понял, что канонада звучит уже не так и далеко. А потом она вдруг стала постоянно приближаться. У Николая неожиданно появилась надежда, что он выживет. Но когда он увидел советские войска, сил у него хватило, лишь чтобы прошептать:
— Наши! — После чего он сполз по грязной стене и заплакал.
Вечером в Москве был дан первый салют.
«Вторая мировая война в солдатских воспоминаниях, с комментариями. Избранное. Том 1». Военное издательство МО СССР, 1985 г.
«Война для нашего 20-го мотоциклетного полка 205-й дивизии началась ранним утром 21 июня. Утром полк подняли по тревоге и отправили пешим порядком в Ружаны, по слухам, ходившим в нашем батальоне — ловить появившуюся в Беловежской пуще белогвардейскую банду. На полпути же нас вдруг развернули и направили в помощь пограничникам ловить диверсантов в красноармейской форме. Это были уже не слухи. В последний мирный день наш полк понес первые боевые потери…
Ночь мы встретили разбросанными поротно и повзводно вдоль шоссе на Брест. Командиры предупреждали о бдительности и о том, что немцы могут устроить большую провокацию, как бы не больше, чем на Халхин-Голе. Помнится, ездовые полевых кухонь рассказывали, что в Брестской крепости диверсанты подожгли склад с боеприпасами и теперь оттуда вывозят и выводят все, что можно.
Всю ночь бойцы окапывались и маскировались. Из Бреста тянулись колонны подвод и машин. Навстречу колючей змеей прополз стрелковый полк.
Мой друг, сержант Егоров из второго батальона, заметил знакомого, перематывавшего портянки на обочине, и спросил: „Куда идете?“. Тот ответил: „Пожар тушить“. И со значением похлопал по подсумку.
Утро началось с гула моторов над головами и далекого грохота. Немцы обстреливали военные городки и лагеря в Пинске, Березе и других близлежащих селениях. Помню, мы видели, как наши истребители перехватили немецкую эскадрилью и в коротком бою сбили несколько самолетов, но и сами понесли потери. Одна из рот, прочесывая лес, подобрала трех наших летчиков и выловила двух немецких, выпрыгнувших с парашютами.
Три дня наш полк обеспечивал тылы 4-й армии. Тогда было очень тяжело, но все сражались изо всех сил и не жаловались. А на четвертый день перегруппировавшиеся немцы прорвались на стыке с 10-й армией и рванули к Слониму. В Кобрине и Березе отбивались сводные отряды из тыловых частей, маршевых рот, выздоравливающих из госпиталей. Но удержать город не смогли и откатились. Фон Клюге рванул за отступающими советскими войсками, надеясь не дать им закрепиться на других рубежах: Ему оставалось меньше пятидесяти километров до танковой группы Гота, когда утром 1 июля начался контрудар Особой армии.
Еще до войны ходили слухи о том, что в лесах Белостокского выступа в глубокой тайне развертываются корпуса с новейшими танками и артиллерией. С первых дней войны их реактивные минометы и тяжелые орудия наносили удары по фашистским войскам, но их основная сила никак не проявляла себя, спрятавшись от немецкой авиации под раскидистыми беловежскими дубами. Но теперь, пропустив мимо себя бронированное острие немецкого наступления, они ударили в мягкое подбрюшье, перерезая кровеносные жилы снабжения и связи.
4-я армия была связана и измотана оборонительными боями, и Богданов смог выделить для контрудара только наш полк и сводный отряд — остатки 22-й танковой дивизии. Однако немцы утром 3-го, деморализованные и дезорганизованные ночными атаками и артналетами, не смогли оказать серьезного сопротивления, и нам удалось захватить мост через Ясельду. В обе стороны от него шоссе было густо заставлено сгоревшими и подбитыми грузовиками — обозами немецкой 17-й танковой дивизии. Змея II танковой группы была рассечена на несколько частей, которые теперь судорожно пытались соединиться в единое целое.
Однако в первый день немцы смогли организовать только несколько воздушных налетов на наступающие советские войска. А ночью отряд из нескольких танков и грузовиков с горючим и боеприпасами пытался просочиться к окруженным лесными дорогами, но попал в предусмотрительно организованную нами засаду и был рассеян. Утром на поле боя насчитали четырнадцать немецких танков и бронетранспортеров и восемь наших.