Он повел Одри на набережную, которая тянулась вдоль берега.
– А какой вопрос ты хотела задать?
– Мне было интересно, почему ты переехал в Лондон.
– Мне кажется, для того, чтобы встретить тебя, – отозвался Матиас.
Едва они зашли в квартиру в Брик-Лэйн, Одри увлекла Матиаса в комнату. В наспех разобранной постели они и провели остаток вечера, сплетясь воедино; время шло, и воспоминания о тяжелом моменте, который пришлось пережить в баре, постепенно таяли. В полночь Одри почувствовала зверский голод, но холодильник оказался пуст. Поспешно одевшись, они побежали на Спиталфилдс В одном из ресторанчиков, работающих всю ночь, они устроились в глубине зала. Публика там была самая разная. Оказавшись за соседним столиком с музыкантами, они включились в общую беседу. Пока распалившаяся Одри в жаркой схватке отстаивала свое мнение, что Чет Бейкер был куда более великим трубачом, чем Майлз Дэвис, Матиас пожирал ее глазами.
Улицы Лондона были исполнены особой красоты, когда она шагала рядом, держа его под руку.
Они прислушивались к звуку собственных шагов, играли с общей тенью, которая пласталась по тротуару в свете уличных фонарей. Матиас довел Одри до дома из красного кирпича, позволил увлечь себя наверх и ушел только тогда, когда она решительно его выгнала, глубокой ночью. Ее поезд отправлялся через несколько часов, а впереди ждал длинный и трудный день. Она не знала, когда вернется из Эшфорда. Она позвонит ему завтра, обещает.
Вернувшись домой, Матиас обнаружил Антуана, работающего в своем кабинете.
– Ты чего еще не спишь?
– Эмили приснился кошмар, я встал, чтобы ее успокоить, и не смог потом заснуть, так что решил наверстать упущенное за каникулы.
– С ней все в порядке? – встревожился Матиас.
– Я же не сказал, что она заболела, я только сказал, что ей приснился кошмар. Вы этого и добивались с вашими историями о привидениях.
– Скажи на милость, ты случайно не забыл, почему мы отправились в Шотландию, а?
– На будущий уик-энд я начинаю работы у Ивонны.
– Ты над этим сейчас корпишь?
– В том числе!
– Покажешь мне? – полюбопытствовал Матиас, стягивая куртку.
Антуан открыл папку с рисунками и разложил чертежи разных проекций перед другом. Матиас пришел в восторг.
– Это будет потрясающе; как же она обрадуется!
– И есть чему!
– А за работы платишь по-прежнему ты?
– Я не хочу, чтоб она об этом знала, ты хорошо понял?
– А проект дорогой?
– Если не считать гонорара агентства, можно сказать, что я теряю весь доход с двух других строек.
– А ты можешь себе это позволить?
– Нет.
– Тогда зачем ты это делаешь? Антуан долго вглядывался в Матиаса.
– Ты ведь именно этим и занимался весь вечер – оказывал моральную поддержку другу, которого бросила жена, потому что и сам тяжело переживаешь свой развод.
Матиас ничего не ответил, склонился над рисунками и еще раз прикинул, на что скоро будет похож обновленный зал.
– Сколько там всего стульев? – спросил он.
– По количеству посадочных мест, а их семьдесят шесть!
– Так сколько получается стульев?
– А зачем тебе? – не понял Антуан.
– Затем, что стулья ей подарю я…
– А ты не хочешь пойти в сад и выкурить отличную сигару? – предложил Антуан, разворачивая Матиаса за плечо.
– Ты знаешь, который час?
– Мы что, поменялись ролями? Обычно это я тебе говорю; сейчас лучший час из всех часов, день занимается, пойдем.
Усевшись на низкую стену, Антуан достал две «Монте-Кристо», снял с них обертки и прогрел каждую на пламени спички. Когда он решил, что сигара Матиаса готова, то обрезал ее и протянул другу, прежде чем заняться собственной.
– И кто этот твой друг в печали?
– Некий Давид.
– Никогда о нем не слышал! – заметил Антуан.
– Ты уверен? Странно… Неужели я никогда не говорил о Давиде?
– Матиас… у тебя помада на губах! Если ты не прекратишь делать из меня идиота, я заново выстрою перегородку между нашими квартирами.
* * *Одри спала всю дорогу. Когда они прибыли в Эшфорд, оператору пришлось потрясти ее за плечо, перед тем как поезд прибыл на вокзал. Весь день они вкалывали без передышки, но отношения между ними установились самые сердечные. Когда он попросил ее снять шарф, который мешал ему наводить кадр, ее охватило безумное желание кинуться к телефону. Но в книжном магазине было все время занято. Луи провел большую часть дня в подсобке за компьютером. Он обменивался мейлами с Африкой, а Эмили исправляла все его орфографические ошибки. Для нее это было неплохим способом сдерживать нетерпение, которое охватывало ее все сильнее с каждым часом, и все потому…
…Вечером за ужином она объявила новость. Ее мама позвонила, она приедет сегодня поздно ночью и остановится в гостинице на другой стороне Бьют-стрит. Мама зайдет за ней завтра утром. Это будет потрясающее воскресенье, они проведут его вдвоем, и только вдвоем.
В конце ужина Софи отвела Антуана в сторонку и предложила, что она отведет завтра Луи на праздник цветов в Челси. Его сыну просто необходимо женское участие. В присутствии отца он не так откровенен. Софи читала в глазах мальчика, как в открытой книге.
Антуан был тронут и поблагодарил ее. К тому же он сможет засесть на целый день в агентстве и наверстать все, что не успел за последнее время. Матиас не сказал ни слова. В конце концов, пусть каждый сам разберется со своей воскресной программой, ему тоже было чем заняться!… Конечно, при условии, что Одри вернется из Эшфорда. Ее последнее сообщение гласило: Самое позднее завтра, ближе к вечеру.
* * *Антуан покинул дом на рассвете. Бьют-стрит еще не проснулась, когда он вошел в агентство. Он включил кофеварку, настежь распахнул окна своего кабинета и уселся за работу.
Как и обещала, Софи зашла за Луи в восемь часов. Мальчик категорически настаивал на том, чтобы надеть пиджак, и Матиас, спотыкаясь со сна, вынужден был со всем тщанием завязать на его шее маленький галстук. На празднике цветов в Челси царили свои обычаи, и было принято выглядеть крайне элегантно. Софи вызвала у Эмили приступ гомерического смеха, когда появилась в гостиной с огромной шляпой на голове.
Когда Луи и Софи отбыли, Эмили поднялась к себе, чтобы приготовиться. Ей тоже хотелось сегодня быть красивой. Она наденет синий комбинезон, кроссовки и розовую майку; когда она была так одета, мама всегда говорила, что она хорошенькая, просто так бы и съела. В дверь уже позвонили, а ей еще нужно причесаться, ну что ж, придется маме подождать, ведь ждала же она сама целых два месяца.
Матиас с всклокоченными волосами встретил Валентину в халате.
– Очень сексуально! – заявила она входя.
– Я думал, ты придешь позже.
– Я встала в шесть утра и с тех пор бродила кругами по гостиничному номеру. Эмили уже проснулась?
– Она прихорашивается, но т-с-с, я ничего тебе не говорил, она, наверно, переодевается в десятый раз, ты себе не представляешь, в каком состоянии ванная комната.
– Этот ребенок все-таки унаследовал кое-что от своего папаши, – засмеялась Валентина. – Сваришь мне кофе?
Матиас направился на кухню и зашел за стойку.
– А у вас красиво, – воскликнула Валентина, оглядываясь вокруг.
– У Антуана хороший вкус… Почему ты смеешься?
– Потому что именно так ты говорил обо мне, когда друзья приходили к нам в гости, – пояснила Валентина, устраиваясь на табурете.
Матиас наполнил для нее чашку.
– Сахар есть? – спросила она.
– Ты же пила без сахара, – удивился Матиас. Валентина обвела взглядом кухню. На полках каждая вещь стояла на своем месте.
– Это просто потрясающе, как вы здесь все устроили.
– Издеваешься? – поинтересовался Матиас, наливая кофе и себе.
– Нет, я совершенно искренне потрясена.
– Я же сказал тебе, это все Антуан.
– Возможно, но здесь все дышит счастьем, а в этом и без тебя не обошлось.
– Скажем так: я стараюсь.
– Успокой меня: вы хоть иногда ссоритесь?
– Антуан и я? Никогда!
– Я же просила меня успокоить!
– Ладно, ссоримся понемногу каждый день!
– Думаешь, Эмили еще долго будет собираться?
– Ну что я могу сказать?… Этот ребенок все-таки унаследовал кое-что от своей мамаши!
– Ты себе представить не можешь, как мне ее не хватает.
– Отчего же, могу. Мне ее не хватало в течение трех лет.
– Она счастлива?
– Ты и сама все отлично знаешь, ты же звонишь ей каждый день.
Валентина потянулась и зевнула.
– Хочешь еще чашечку? – спросил Матиас, поворачиваясь к электрокофеварке.
– Она бы мне совсем не помешала, ночь была очень короткой.
– Ты вчера поздно приехала?
– Не особенно, но я мало спала… слишком не терпелось увидеть дочь. Ты уверен, что я не могу подняться поцеловать ее? Это просто пытка.
– Если хочешь испортить ей все удовольствие, давай, но лучше потерпи, пусть сама спустится. Она приготовила свой наряд еще с вечера, перед тем как пойти спать.
– Если хочешь испортить ей все удовольствие, давай, но лучше потерпи, пусть сама спустится. Она приготовила свой наряд еще с вечера, перед тем как пойти спать.
– В любом случае, на мой взгляд, сам ты в полной форме, даже в халате, – заметила Валентина, прикасаясь рукой к щеке Матиаса.
– Я в порядке, Валентина, я в порядке. Валентина катала по кухонной стойке кусочек сахара.
– Я снова начала брать уроки игры на гитаре, знаешь?
– Очень хорошо, я всегда говорил тебе, что не надо было бросать.
– Я думала, ты придешь ко мне в гостиницу вчера, ты же знал номер комнаты…
– Этого больше не будет, Валентина…
– У тебя кто-то есть? Матиас кивнул.
– И это настолько серьезно, что ты хранишь верность? Значит, ты действительно изменился… Ей повезло.
Эмили скатилась по лестнице, промчалась через гостиную и бросилась в объятия матери. Мать и дочь слились в вихре поцелуев, Матиас смотрел на них, и неудержимая улыбка на его лице свидетельствовала, что никакие годы не стирают страниц, исписанных вместе.
Валентина взяла дочь за руку. Матиас проводил их. Он уже открыл входную дверь, но Эмили забыла рюкзак в своей комнате. Пока она за ним бегала, Валентина дожидалась ее на крыльце.
– Я приведу ее обратно к шести часам. Хорошо?
– Насчет пикника с дочерью, поступай как знаешь, но я обычно срезаю ей корки с хлеба. Ладно, сегодня с ней ты, и делай что хочешь… но она больше любит без корок.
Валентина ласково погладила его по щеке:
– Расслабься, мы с ней как-нибудь разберемся. И перегнувшись через его плечо, она крикнула Эмили, чтобы та поторапливалась:
– Давай скорее, милая, мы теряем время!
Но девочка уже взяла ее за руку и потянула на тротуар.
Валентина вернулась к Матиасу и наклонилась к его уху:
– Я счастлива за тебя, ты этого стоишь, ты потрясающий мужчина.
Матиас постоял несколько секунд на крыльце, глядя, как Эмили и Валентина уходят вдаль по Клервил-гроув.
Когда он вернулся в дом, зазвонил его мобильник. Он начал шарить вокруг, но трубки нигде не было. Наконец он увидел его на подоконнике, успел нажать на кнопку и мгновенно узнал голос Одри.
– При свете дня, – сказала она грустным голосом, – фасад еще красивей, а твоя жена просто восхитительна.
Молодая журналистка, которая выехала на рассвете из Эшфорда, чтобы доставить приятный сюрприз мужчине, в которого влюбилась, отключила свой телефон и тоже покинула Клервил-гроув.
XVI
В такси, которое увозило ее в Брик-Лэйн, Одри убеждала себя, что лучше, наверно, вообще больше никогда не любить. Все стереть из памяти, забыть обещания, выплюнуть яд со вкусом предательства. Сколько дней и ночей понадобится на этот раз, чтобы рана затянулась? Главное, не думать сейчас о грядущих уик-эндах. Снова научиться сдерживать внезапно забившееся сердце, когда на улице за поворотом померещится знакомый силуэт. Не опускать глаза, когда на скамейке перед тобой целуется парочка. И больше никогда, никогда не ждать, когда зазвонит телефон.
Запретить себе думать, как живет тот, кого ты любила. Бога ради, не видеть его, когда закрываешь глаза, и не представлять себе, как он проводит дни. Криком кричать, что ты в ярости, что тебя обманули.
А как быть с теми волнами нежности, с руками, сплетавшимися, когда они шли рядом?
В зеркальце заднего вида шофер заметил, что его пассажирка плачет.
– Все в порядке, мадам?
– Нет, – ответила Одри, разразившись рыданиями.
Она попросила его остановиться; такси свернуло к обочине. Одри распахнула дверцу и, согнувшись вдвое, бросилась к парапету. И пока она выплескивала все свои горести, человек, который ее привез, выключил мотор и, не говоря ни слова, подошел и неловко положил ей руку на плечо. Он мог предложить ей только свое присутствие рядом. Когда ему показалось, что пик бури миновал, он вернулся за руль, выключил счетчик и довез ее до Брик-Лэйна.
* * *Матиас натянул брюки, рубашку и первые попавшиеся под руку кроссовки. Он бежал до Олд, Бромптон, но опоздал. Вот уже два часа он бродил по улицам, но все они были так похожи. Нет, не та, и не та, на которую он только что свернул, и уж точно не этот тупик. На каждом перекрестке он выкрикивал имя Одри, но никто не показывался в окнах.
Совсем заблудившись, он направился к единственному месту, которое узнал, – к рынку. Официант приветственно замахал ему с террасы кафе, все дорожки были черны от народа. По кварталу он бродил уже два часа и, совершенно отчаявшись, вернулся к знакомой скамейке и уселся, внезапно ощутив чье-то присутствие у себя за спиной.
– Когда Ромен бросил меня, то сказал, что любит меня, но жить должен со своей женой. Как думаешь, у цинизма нет пределов? – спросила Одри, усаживаясь рядом.
– Я не Ромен.
– Я была его любовницей три года; тридцать шесть месяцев в ожидании, когда сбудется обещание, которое он так и не сдержал. Что же во мне так сломалось, что я опять влюбилась в мужчину, который на самом деле любит другую? У меня больше нет сил, Матиас. Я больше никогда не хочу смотреть на часы и думать, что вот сейчас мой любимый вернулся к себе домой, садится за стол с другой, говорит ей те же слова, делает вид, будто я вообще не существую… Я больше никогда не хочу говорить себе, что была всего лишь эпизодом, романчиком, который их только сблизил, что именно благодаря мне он понял, что любит ее… В этой истории я настолько потеряла собственное достоинство, что даже начала сочувствовать его жене; клянусь тебе, однажды я поймала себя на том, что злюсь на него за все вранье, которым он наверняка ее потчевал. Если б она могла его слышать, если б могла видеть его глаза, когда он тайком прибегал ко мне. Я не могу себе простить, что была такой идиоткой. Я никогда больше не хочу слышать этого голоса подруги, которая уверена, что она тебе помогает, когда говорит, что тот, другой, возможно, просто ошибся, и не исключено, что он был вполне искренен; а главное, никогда, никогда не слышать, что так будет лучше! Я больше никогда не хочу жить полужизнью. Мне потребовались долгие месяцы, чтобы заставить себя поверить, что я тоже достойна полной жизни.
– Я не живу с Валентиной, она только заехала за дочерью.
– Самое ужасное не в том, что я увидела, как ты целуешься с ней на крыльце, ты в халате, а она такая красивая, какой я никогда не буду…
– Она не целовала меня, она сказала мне одну вещь, которую не хотела, чтобы Эмили слышала, – прервал ее Матиас, – если б ты только знала…
– Нет, Матиас, самое ужасное – это то, как ты на нее смотрел.
И поскольку он молчал, она дала ему пощечину.
Оставшуюся часть дня Матиас провел, рассказывая ей о своей новой жизни, о дружбе, которая связывала его с Антуаном, о том, какие они с ним разные и как именно эти различия легли в основу удивительного понимания. Она слушала, не говоря ни слова, а чуть позже, когда он описывал каникулы в Шотландии, она чуть было не улыбнулась.
Этим вечером ей хотелось остаться одной, она совершенно измучена. Матиас все понимал. Он сказал, что зайдет за ней завтра и они пообедают где-нибудь в ресторане. Одри приняла приглашение, но в голове у нее было совсем другое…
* * *Когда он приехал на Клервил-гроув, то увидел, как за углом исчезает такси Валентины. Антуан и дети ждали его в гостиной. Луи провел потрясающий день с Софи. Эмили немного хандрила, но обрела всю ласку мира в объятиях отца. Этим вечером они вклеивали в альбом фотографии шотландских каникул. Матиас дождался, пока Антуан пойдет спать, постучал в дверь его комнаты и зашел.
– Попрошу у тебя немного отступить от правила номер два, и ты не будешь задавать мне никаких вопросов, а просто скажешь «да».
XVII
В доме царила необычная тишина. Дети повторяли домашние задания, Матиас накрывал на стол, Антуан готовил ужин. Эмили положила книгу на стол и тихим голосом принялась пересказывать страницу из учебника по истории, которую выучила наизусть. Запнувшись на одном из параграфов, она тронула за плечо Луи, корпящего над своей тетрадью.
– Сразу после Генриха Четвертого кто был? – шепотом спросила она.
– Равальяк! – откликнулся Антуан, залезая в холодильник.
– И вовсе нет! – убежденно заявил Луи.
– Спроси Матиаса, сам увидишь!
Дети обменялись заговорщицкими взглядами и снова уткнулись в свои тетрадки. Матиас поставил на стол бутылку вина, которую только что открыл, и подошел к Антуану.
– Ну, что вкусненького ты приготовил нам на ужин? – сладким голоском поинтересовался он.
В небе загремело, тяжелые капли дождя застучали по оконным стеклам.
– Перерыв на грозу! – провозгласил Антуан.
* * *Немного позже Эмили записала в своем секретном дневнике, что больше всего на свете из еды ее папа ненавидит кабачковую запеканку, а Луи добавил на полях, что именно кабачковую запеканку его папа и приготовил в этот вечер на ужин.