– Так, ну хватит! – рявкнул он, схватил меня за руку и потащил к своей машине. Я делала вид, что упираюсь, слезы лились из глаз, смазывая тушь. Но когда мы залезли в салон его запотевшей, залитой дождем машины, он набросился на меня с поцелуями, и я совершенно не возражала против такого развития событий. Несколько минут мы молчали, приходя в себя после этой странной, скандальной сцены. До этого мы еще ни разу не ругались, не теряли головы вот так, прямо на работе, при всем честном народе. Вот сюрприз. Ну, ладно я – в последние месяцы я вообще заподозрила себя в том, что я на самом деле совершенно ненормальная. Но он-то, он? Что это с ним? Он оторвался от меня, осмотрел мое дрожащее от холода мокрое лицо, завел машину и снял с себя пиджак.
– Надень.
– Он все равно тоже мокрый.
– Не страшно. Все равно надень. И вот что. На-ка телефон, позвони Косте и скажи, что тебе не нужна его квартира.
– Почему? – растерялась я, послушно взяв трубку в руку.
– Говори, не спорь, – строго сказал Федя, включив печку машины на максимум.
– Алло? – дрожащим голосом проговорила я, когда раздался щелчок соединения. – Костя?
– Да. Ты куда делась? – ответил Костик. – Что там у вас происходит с шефом?
– Слушай, ты меня извини. Я не знаю точно почему, но, похоже, мне все-таки придется отказаться от твоего предложения. Насчет квартиры. Ладно?
– Хорошо. Но что случилось?
– Только не обижайся, я тебе потом все объясню, – сказала я и нажала отбой, после чего с вызовом посмотрела на Федора. – И что дальше? Что теперь?
– Ничего, – пожал плечами он. – Ничего особенного. Просто ты переезжаешь ко мне.
Глава 3 До встречи в новом году
Так получается, что у любого события, если присмотреться повнимательнее, есть свои положительные и отрицательные стороны. В моем переезде к Федору, во всяком случае, просматривались как одни, так и другие. Судите сами: живет он в пригороде, там чистый воздух, ребенку хорошо, а в садик ее перевести оказалось сущим пустяком. В пригородах садики не так забиты, как в Москве, тут совсем необязательно падать в ноги к заведующей и умолять ее, взывая к милосердию. Взятки совать также не нужно, хотя Федор, кажется, все же что-то там ей сунул. Так или иначе жизнь в пригороде организовалась удивительно легко. С другой стороны, когда я знакомила двухсполовинойлетнюю Сонечку с Федей, я пережила далеко не самую лучшую в жизни минуту. Это и вправду было непросто.
– Сонечка, познакомься, это дядя Федя, мы теперь будем жить у него, – ласково сказала я, заводя Сонечку в квартиру. – Правда, здорово? У тебя тут будет своя комната.
– Эта? – уточнила Сонечка, оглядывая помещение с пылью и нераспакованными коробками.
Федор смущенно запихнул их в угол, но от этого комната стала еще более пустой.
– Мы тут все приведем в порядок, поставим тебе кроватку. Мишку принесем.
– А Веника не будет? – настороженно уточнила Соня.
– Какого веника? Веник на кухне, – растерялся Федор, но я одернула его за рукав.
– Нет, Веника не будет, он остался со своей мамой.
– И бабушкой?
– И бабушкой.
– Я тоже хочу к бабушке, – пролепетала Соня, и я поняла, что сейчас мы будем плакать. Тогда я подала тайный сигнал Федору, и он, как фокусник кролика, вытащил из-за спины плюшевого кенгуру.
– А вот это тебе, – с улыбкой проговорил он и неловко сунул кенгуру моей дочке. Выбрано плюшевое сумчатое было не случайно, Соня давно у меня его выпрашивала, оно стояло в витрине магазина, мимо которого мы ходили домой. Но был кенгуру дорог, так что я просьбы игнорировала. И теперь, естественно, получив из Фединых рук желаемую игрушку, Сонька просияла. Она ушла в себя и долго вертела кенгуру, не мешая нам затаскивать вещи и раскладывать их по шкафам, и я было уже выдохнула с облегчением, как вдруг Сонька оторвалась от Кенги, подошла ко мне, ткнула пальцем в Федора и спросила:
– Это папа?
– Нет, не папа. – В этом месте я по-настоящему растерялась и не знала, что сказать. Дело в том, что между нами с Федором переезд был решен как нечто удобное для нас обоих, но не влекущее за собой далеко идущих последствий. К примеру, на вопрос, что именно он, Федор, мне предлагает, он сказал:
– Ты можешь быть уверена как минимум в годе.
– Что ты имеешь в виду? – уточнила я.
– Ну, это значит, что год ты можешь жить тут спокойно, а там посмотрим. Как у тебя дела будут идти, может, действительно ты захочешь жить самостоятельно.
– То есть год! – кивнула я в задумчивости. Все мои мечты о том, что это начало почти что настоящей семьи, рассыпались в прах. С другой стороны, год жизни, пусть даже и ненадежной, но с мужчиной, от которого я по-настоящему без ума и с которым мне очень хорошо, – разве это плохо?
«Конечно, плохо! – кричало во мне воспитание. – Что он тебе предлагает? Сожительство?»
– Оно самое, – невозмутимо ответила я. Но на вопрос Сони надо было ответить как-то поразумнее, чтобы не нанести травму. И я сказала вот что:
– Это дядя Федя, мамин хороший друг. Он пустил нас пожить, чтобы мы могли с тобой подкопить денежек на свою собственную квартиру. Чтобы мы больше не жили с Веником.
– Хорошо, – кивнула Соня.
Аргумент про Веника сработал, и она снова уткнулась в кенгуру. Подозреваю, что ей компания драчливого и скандального мальчишки шести лет нравилась еще меньше, чем мне.
– Ну что, все в порядке? – взволнованно спросил Федя, когда утомленная София уснула. Я кивнула, отвечая на его поцелуй.
Теперь, в обществе дочери, нам пришлось быть значительно тише и аккуратнее в проявлении чувств. Ладно еще, что она в силу возраста не поинтересовалась, что это мама по ночам спит вместе с этим хорошим другом. Она засыпала раньше нас, а вставала позже, сонная и капризная, так что особенной проблемы не было. Хотя я лично первые недели очень дергалась по ночам, когда скрипел Федоров диван. Мне все казалось, что Сонька проснулась и сейчас войдет в комнату. Но она не входила, а потом и я потихоньку привыкла. Я вставала по утрам раньше всех, шла в душ, обливалась холодной водой для тонуса, готовила завтрак, отдельно для себя – сыр и кофе, отдельно для них – тосты, омлет, каша, что-нибудь еще, что взбредет в голову. Если не считать того факта, что я находилась тут на птичьих правах, мне было по-настоящему хорошо. Никогда в доме свекрови мне не удавалось почувствовать себя маленькой хозяйкой собственной семьи.
– Муся, как же это здорово, когда в доме женщина. Можно еще салата? – радостно улыбался Федя, безо всяких жалоб уминая все, что я ставила на стол.
– Мам, я не буду кашу, – ворчала Соня, тогда Федя, демонстрируя наслаждение, отбирал у нее эту кашу со словами:
– Можно, я всегда буду есть твою кашу? Твоя мама так хорошо готовит!
– Ты правда так думаешь? – первое время удивлялась я. – Или ты хочешь сделать мне комплимент?
– Дурочка, какие комплименты. Мне сроду никто завтраков не готовил.
– А как же жена? – удивилась я, впрочем, не ожидая особенного ответа.
Про жену Федя разговаривать не любил. Он спрятал подальше тот альбом и больше ни разу не упоминал о ней. По косвенным признакам я поняла, что он очень сильно любил ее, а вот она его, видимо, нет, не очень. И за одно это я готова была ее ненавидеть. Федор – такой хороший мужчина, просто хороший, без каких-то там придурей. Немного нервный, немного ревнивый, но нежный и ласковый, заботливый и такой, м-м-м, сексуальный. Да, вот это правильное слово. Его так легко любить, но теперь, из-за нее, он даже и думать не хочет ни о какой семье. Он живет одним днем, точно зная, что завтра, а в крайнем случае послезавтра все это кончится. Возможно даже, что он сам все это и закончит. Не о чем даже мечтать. А я, признаться, не могла сдержаться и иногда, поздно ночью, когда все уже спали, утомленные долгим днем, лежала с открытыми глазами, смотрела на его отрешенное усталое лицо и думала, как бы было хорошо, если бы… Мечтать не вредно. Но и пользы в моих мечтах не было никакой. Жизнь текла потихоньку, мы ездили на работу, завозили Сонечку в садик, по вечерам заезжали в какой-нибудь магазин за продуктами. Я купила карточку в местный фитнес-клуб, на год, раз уж Федор мне его дал. Год почти счастливой жизни. Почему почти? Ну как же, потому что, во-первых, год кончится, и что я буду делать потом? Не с квартирой или там деньгами, с этим как раз все понятно. Квартиру можно снять, а денег, живя с Федей, я своих почти не тратила, оставляя их на карточке. Он часто останавливал меня со словами:
– Тебе еще пригодится, не трогай, – и от этих слов мне становилось плохо. Когда пригодится? Когда он меня бросит? Да, видимо, так. Но я сглатывала комок в горле и улыбалась. Пусть так, пусть все кончится, но сейчас-то мы вместе. Еще целый год впереди, год почти нормальной жизни. Нам действительно жилось очень хорошо. Мы почти не ругались, разве что из-за моих походов в клуб, где, по его словам, много хороших мужиков, которые уведут меня раньше, чем он готов меня отпустить. Или из-за Костика, который, хоть и знал уже, что между нами с шефом что-то есть, продолжал поить меня кофейком и болтать в свободные минуты. Федор ревнив, а в остальном он был просто мужчиной из моих грез. И мне не нужно ничего другого, кроме того, чтобы вечером сесть в его машину и поехать с ним домой, а там играть с Сонькой в куклы, смотреть по ящику новости и документальные программы, готовить еду, стирать по выходным, гладить рубашки под сериалы.
Время текло сквозь пальцы, незаметно и коварно, только иногда давая о себе знать, когда звонила моя мама. Это происходило нечасто, и разговоры у нас были колючие, недобрые. В основном она звонила, чтобы узнать, как дела у Сони. Иногда она просила привезти ее на выходные, и я ехала к ним, чтобы оставить ее на пару дней. Я звонила в дверь своей родной квартиры на втором этаже, но не заходила туда, а пропускала вперед Соньку, а сама отмахивалась от сухих приглашений.
– Нет-нет, мне пора. Меня ждут.
– Может, хоть чаю выпьешь?
– Нет, мам, в другой раз. Я завтра за Соней приеду часам к пяти, нормально?
– Хорошо, – кивала мама огорченно. Потом поворачивалась к Соне, надевала улыбку и закрывала передо мной дверь. Сначала, в первый месяц нашей «ситуации», я еще пыталась заходить и пить с ними чай. И что-то объяснить. Но не успевала я выпить и одного глотка, как начиналось.
– И как тебе не стыдно, живешь с мужиком, не расписанная, ребенка притащила туда! – начинала мама.
– Мам, так живет очень много людей. Ты же помнишь, я уже была замужем.
– Ты нас позоришь. Что Соня подумает? Как она должна расти в такой атмосфере?
– В какой «такой» атмосфере? – удивлялась я. – У нас дома атмосфера просто прекрасная. Куда лучше, чем здесь.
– Да как ты можешь так говорить? Ты живешь в разврате! А что ты скажешь Соне, когда он тебя выкинет на улицу?
– А что я должна ей сказать про то, как ее отец – ее родной отец выкинул нас на улицу?! – наконец не выдерживала и начинала кричать я. – Оставьте вы меня в покое, я хочу жить своей жизнью. Что вы-то от меня хотите? Еще одного штампа? Зачем он мне нужен? Чтобы меня опять потом смешали с грязью? Да я сама не хочу больше выходить замуж.
– Ты с ума сошла? – вытаращилась на меня мама, когда я вдруг высказала эту кощунственную, по ее мнению, вещь. Не хочу выходить замуж, как это? Если честно, я и сама удивилась, когда ляпнула такое, но потом поняла, что в целом это – сущая правда. Нет, дело не в том, что мне не хотелось выйти замуж за Федора или я собиралась со временем его бросить. Я имела в виду то, что выходить замуж только ради того, чтобы соблюсти эти долбаные приличия, – вот это ошибка, вот это решение, за которое приходится платить куда более высокую цену. Нерегистрированный брак – это, конечно, может быть, и позор, но в моем случае был бы отличный способ не совершать куда большую глупость. Да если бы я в свое время только пожила с Денисом пару-тройку месяцев, может быть, я бы и замуж за него не пошла. А еще вернее, что Федор прав, и если бы мы с Денисом совершили это пресловутое грехопадение просто так, без всякого штампа, то он бы успокоился и отпустил меня, не стал бы заходить так далеко. Да, я бы рыдала, да, мне было бы обидно. Но – но я бы могла встретить кого-то другого, кого-то, кто полюбил бы меня и кого бы полюбила я. Кого-то, как Федор, с кем бы мне было просто хорошо жить.
– Мам, я больше не хочу чаю. Давай не станем делать вид, что у нас такие вот хорошие отношения. Не будем разговаривать, не будем мнений высказывать. Я сделала свой выбор и готова быть плохой девочкой. Паршивая овца в вашем пушистом стаде. Ты хотела видеть Соню – вот с ней и играй.
– Имей в виду, – помолчав, добавила мама. – Сейчас тебе хорошо и ты такая смелая. Но потом ты прибежишь к нам в слезах и будешь умолять о помощи. Не надо этого. Не приходи. Раз ты все решила, живи как хочешь.
– Хорошо, – кивнула я, хотя легкий холодок ужаса кольнул меня в этот момент.
О чем я думаю и что я буду делать, когда Федор действительно меня бросит? Но я тут же отбросила эти мысли и с тех пор не заходила к маме пить чай. Папа же со мной не разговаривал вообще. Это было обидно. Вдвойне обидно, ведь он сам прошел через такое. Но, как говорится, на обиженных воду возят, а моя жизнь продолжалась дальше.
Наступила зима. Новый год выдался снежным, невероятно пушистым и красивым, хоть и морозным. Люди двигались от работы домой короткими перебежками, укутанные по самое не балуйся, около магазинов и метро красовались сияющие наряженные елки. Люди бегали за подарками, и лица их были счастливыми, красными от холода, но улыбающимися до ушей. А нам было так уютно и приятно ездить по заснеженным дорогам в теплой машине и смотреть на всю эту предпраздничную снежную кутерьму тоже. Мы решили праздновать Новый год дома. Интересно, что не прошло и полугода, а я уже называла это место, эту квартиру под крышей домом. А вот квартиру человечнейшей Ядвиги я не ощутила домом даже и на минуту, хотя жила там по всем правилам военного дела, оккупировав территорию согласно купленным билетам.
– Знаешь, я никогда не наряжал тут елки. У меня и игрушек-то никаких нет, – развел руками Федор.
– Ничего, – улыбнулась я. – Найдем. Дождика накупим. Главное, давай поставим настоящую зеленую живую елку.
– Так от нее же куча этих… опилок. Мусора.
– Иголок? Ну и что, – пожала плечами я. – Не тебе же подметать-то. Зато какой будет запах!
– Новый год дома, – произнес он, вслушиваясь в то, как это звучит. Голос был удивленным.
– А где ты его обычно проводишь? – удивилась я.
– В кабаках каких-то. Или у друзей, – пояснил он.
Он действительно общался с парочкой старых приятелей, то ли из института, то ли с какой-то старой работы. Но вообще-то Федор был не очень компанейским человеком. Меня так и подмывало спросить: а что же его жена – тоже не хотела отмечать Новый год дома? Все-таки семейный праздник. Но по негласному табу эти темы были строго запрещены. Так что я отправилась закупать украшения и продукты.
– Муся моя, зачем нам столько майонеза? Ведь ты же на диете? – удивился Федя, когда я набрала стандартный новогодний набор россиянина.
– Подумай только, сейчас по всей стране одновременно во всех магазинах нашей необъятной родины люди стоят в очередях и несут домой зеленый горошек, докторскую колбасу, три десятка яиц и майонез, – усмехнулась я, выкладывая вышеперечисленное на кассу.
– И красную икру.
– Ну, не у всех, это же дорого. Но в Москве, пожалуй, да. И непременно класть в половинки яиц. Желток идет на мимозу. Кстати, надо же сайру купить!
– Мусь, мне просто интересно, а кто все это будет есть? Я ночью есть не люблю, ты трясешься, если слопаешь лишний листок салата, бежишь потом на тренажеры, и неизвестно, сколько мужиков там на тебя пялятся.
– Сейчас речь не об этом, – усмехнулась я. – Есть будем все. Ты шампанское взял?
– Взял, взял. Не люблю я шампанское.
– Я тоже не люблю. Но если уж сто с лишним миллионов человек нарежут колбасу и морковь квадратиками, зальют все это майонезом, положат икру и колбасу, встанут и будут пить шампанское, не кажется ли тебе предательством Родины не сделать того же?
– Как патетично! – восхитился он. – Уговорила. И уж ради Родины тогда мы должны напиться по-настоящему, как напьется вся наша великая держава.
– То есть в зюзю? – уточнила я.
– В нее.
– Слушай, нам надо еще будет подложить под елку подарок Соньке, – вспомнила я. – Надеюсь, она, как и в прошлом году, отрубится в десять часов. Но если что, ты меня прикрой.
– В смысле? – не понял Федя.
– Надо будет ее отвлечь, чтобы я подложила эту ее куклищу под елку. Вообще я не уверена, что она туда влезет. Скажи, вот надо было понимать ее так буквально? Ну, купил бы ей просто эту хрень, которую надо пеленать и кормить кашей. Или у которой горшок. Так нет, купили самую большущую.
– Как заказывала, – отмахнулся от меня Федор.
Я скорчила недовольную рожицу, но на самом деле даже боялась думать о том, как хорошо он относится к Соне. Вернее, даже не так, Федор на редкость хорошо относился к детям вообще. Стоило ему увидеть какого-нибудь ревущего ребенка, он моментально склонялся к нему и начинал расспрашивать с невозможной серьезностью на лице, что случилось, какое горе. Он мог часами рисовать с Сонькой какой-нибудь кораблик, и ему не было скучно. Если она не хотела есть кашу, я, теряя последнее терпение, начинала на нее орать или мне хотелось надеть ей на голову эту тарелку с манкой. А он подходил и рассказывал ей какую-нибудь очередную сказку о принцессе, кушающей кашу.
– Как ты умудряешься не звереть? – удивлялась я. – Как ты терпишь, что она часами смотрит одни и те же мультики? Уже даже я не могу видеть этого Винни!
– Ну что ты, Муся, это же ребенок, – пожимал плечами он. Для него все это было легко и просто, как будто у него имелась какая-то природная степень в педагогике.
– Странно, что у тебя нет детей. Из тебя бы вышел прекрасный отец, – сказала ему я, когда он как-то умудрился уговорить Соньку добровольно выпить ужасно горькое лекарство от кашля.
– Может быть, – пожал плечами Федя, не отреагировав на эти слова особенно.
Иногда, глядя на то, как он возится с Сонькой, как нежен и заботлив бывает он, я признавалась себе, что не встречала лучшего человека для того, чтобы жить семьей. И в то же время он часто говорил мне о моем будущем, о том, какая я молодец, что мне надо делать карьеру, учиться, что мне надо найти какого-нибудь обалдуя, женить на себе и быть счастливой. Я понимала, что он имеет в виду не себя. К себе он относился как к некоторому временному явлению, передышке на линии моего жизненного марафона. Возможности встать на ноги.