– И какая тебя муха укусила? – с улыбкой пожала плечами она.
– Не знаю.
– Ты хочешь на работу? А на какую? Чего ты сейчас скандал-то устраиваешь? Папа-то тут при чем? Он же просто о тебе заботится. Хочет, чтобы ты ни в чем не нуждалась, чтобы тебя никто не обидел.
– Ты права, – согласилась я, отдышавшись. Слезы, хоть и обильные, злые, кончились быстро. – Но меня все же обидели. И папа ничего не сделал. И не мог.
– Ты о Денисе?
– Я обо всем. Я просто неудачница. У меня все плохо. И не надо меня защищать. Все равно не помогает.
– Хорошо. Допустим, ты права. И что ты собираешься делать? – Мама села рядом и ласково потрепала меня по волосам. – Хоть что-то реальное?
– Я не знаю, правда. Я только знаю, что так, как есть, я больше не могу.
– Может, забрать у тебя Вениамина? Может, ты просто устала, тебе куда-то съездить? Хочешь в Сочи? На море покупаешься, в себя придешь?
– Нет, мам, ты не понимаешь? – чуть снова не расплакалась я. – Какое море? Я разве на него заработала? Я разве что-то умею? Я ничего не могу, совершенно бесполезный кусок мяса. Весьма, кстати, перекормленный.
– Что ты говоришь! – возмутилась мама.
– Только не говори мне, что я красавица, – отмахнулась я.
– Знаешь что. У тебя просто депрессия. Это точно, я все поняла. Мы справимся, не волнуйся. Тебе надо показаться врачу.
– Не надо мне к врачу! – снова сорвалась я. – Все, оставьте меня просто в покое. Оставьте в покое! Пожалуйста!
– Ладно, ухожу. Ты поспи, детка. Попробуй уснуть.
– Я не детка! Мне двадцать шесть лет.
– Конечно, ты уже взрослая. Все правильно. Поспи. – Мама выскользнула из комнаты, оставив меня кусать губы и думать, что же произошло. И что, в самом деле, на меня нашло, что с моим настроением? Впрочем, я действительно устала, сильно перенервничала и теперь, закрыв глаза, моментально провалилась в пустой и ненадежный дневной сон, без сновидений и грез, без пустых мечтаний о манне небесной, как это обычно бывало со мной. И все равно последней посетившей мой перегревшийся мозг была мысль, что я буду не я, если теперь все не переменю в моей скучной и унылой жизни. Все равно никто в меня не верит, включая и саму меня. Никто меня не любит, кроме разве что Сони. Но она пока еще ангел, а я уверена, что когда она вырастет, то тоже быстренько смекнет, что ее мама гроша ломаного не стоит. Так зачем я медлю – надо же что-то делать! И пусть мне будет хуже, но сидеть и смотреть в окно, ожидая, когда кто-то придет и испортит мою жизнь, я не стану. Теперь, пожалуй, я испорчу ее себе сама.
Часть вторая Пусть мне будет хуже!
Глава 1 На ловца и зверь
Почему же, в самом деле, никогда не удается быть хорошей сразу для всех? Вот что бы было, если бы я, скажем, попыталась угодить одновременно маме, папе, Нине и Людмиле? Думаете, я не пыталась? А еще моему бывшему начальству в лице папиного хорошего знакомого, Денису, маме Дениса, соседке сверху, соседу снизу, девушке в красной кофточке с ребенком того же возраста, что и моя Соня. Я выслушивала ее бесконечные бессмысленные разговоры о ценах, о подорожании буханки хлеба на двадцать копеек у нас и на тридцать у них, в Самаре, где у нее родня. Я слушала, хотя мне хотелось завизжать и заткнуть ей чем-нибудь рот, чтобы хоть минутку посидеть на площадке в тишине. Но у нас детки так хорошо играли, что мне, сложно потерпеть, что ли? И в итоге, спрашивается, угодила ли я хоть кому-нибудь? Думаю, если бы провести социологический опрос людей, которые имеют какие-то пересечения со мной, все они в один голос скажут, что я несобранная, скучная, несимпатичная (или малосимпатичная, как вариант «лайт»). Тогда возникает вопрос, тот самый вопрос, который мне часто задает Людмилка.
– Скажи, дорогая моя, а за каким лядом ты тогда так надрываешься? Ну, если кому-то хочется про тебя плохо думать, пусть его. Нехай думает, его право. Ты имеешь право быть такой, какой ты хочешь быть!
– Но я не такая, какой я хочу быть. Я хочу быть другой, – пожаловалась я, сидя на Люськиной кухне. Вернее, я не сидела, я стояла около Люськиного окна. Люська жила на одиннадцатом этаже, высоко в небесах, и обычно из ее окна виднелось пол-Москвы. Или хотя бы наше колесо обозрения и останкинская игла. Сегодня за окном стоял густейший туман, с раннего утра он закрыл шапкой город и законопатил щели пушистой клочкастой ватой.
– Но ты можешь стать такой, какой хочешь, – возразила она. – Надо только понять, какой ты хочешь.
– Такой, как ты. Самостоятельной, сильной и смелой. Чтобы всех можно было послать на…
– Ты хочешь научиться всех посылать? Думаешь, в этом задача? – ухмыльнулась она. – Это даже интересно. Ну-ка, отойди от окна, прорепетируем. Значит, представь, что я – это оно – мировое зло. Или представь Дениса, чтобы было удобнее.
– Сразу хочется сбежать, – нервно хихикнула я.
– Ладно, представляй что хочешь. Ты должна сказать: да пошел ты на… хрен, к примеру, – Люська, конечно, сказала другое, но я бы этого все равно не воспроизвела. Я поднатужилась, зажмурилась и пискнула:
– Ну и на хрен пошел.
– Нет, так ты не посылаешь. Так ты вызываешь желание тебя выбросить за борт. Зачем так пищать? Смотри! – Она уткнула руки в боки, вдохнула и гаркнула на меня так, что я подпрыгнула: – Чего стоишь, сказала же – пошел вон. Ты мне больше не нужен, убирайся.
– Я так не смогу, – огорчилась я, уняв сердцебиение.
– Ладно, командный голос – дело наживное, – отмахнулась от меня она. – Попробуй еще.
– Да пошла ты на… фиг, – еще тусклее пробормотала я. – Убирайся!
– В твоем исполнении это выглядит как неуверенная просьба прибрать мусор. Еще, – нахмурилась Люська.
Я сосредоточилась, закрыла глаза и действительно решила представить себе Дениса. Может, хоть проорусь. Его уверенное в себе, вечно чем-то недовольное лицо всплыло в моей памяти и в первую секунду испугало (я же говорю, со мной всегда так). Но тут в какой-то момент я вдруг вспомнила, как он на суде стыдил меня и говорил, что нельзя как-то там себя вести. Что-то втирал, паскуда. И такая, знаете, ярость вдруг свалилась на меня, что ни сдержать ее, ни описать пером там или чем еще.
– Ну! – подтолкнула меня Люська.
И тут свершилось.
– Козел! – заорала я. – Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ! Я ТЕБЯ ПРЕЗИРАЮ! ЗНАТЬ ТЕБЯ НЕ ХОЧУ! НА ХРЕН ПОШЕЛ! СКОТИНА ТЫ СТРАШНАЯ! А? Ну как? Пойдет? – чуть отдышалась я.
– Не то слово! – восхищенно присвистнула Люся.
– Да? – ухмыльнулась я. Страх куда-то исчез, хотелось снова орать, снова в бой, подвига хотелось. А за окном только огромный город, покрытый туманом, как в старом мультике.
– Черт, ну и туманище, – словно прочитав мои мысли, подметила Люся. – Просто ежик в тумане.
– Ага, – осклабилась я. – А хочешь, заору еще?
– Ну заори, – одобрила она.
Тогда я высунулась далеко за балкон, почувствовала, как ветер треплет мою сбившуюся челку, пытается расстегнуть рубашку, засмеялась и со всей дури, откуда-то набравшейся во мне, закричала:
– Ёжик! ЁЖИ-ИК! Ё-ОЖИ-ИК!
– Ты дура? – захохотала Люська, сидя на ковре. Я вернулась на балкон, села на коврик рядом с ней и засмеялась тоже. И тут откуда-то снизу, из-под тумана, отчетливо донеслось до нас:
– ЛОШАДКА-А-А! ЛОШАДКА-А-А-А! – И тут ощущение счастья наполнило нас обеих, залило, как цунами, с головой, с хвостиком на голове, с домами и деревьями, а потом схлынуло, оставив после себя настроение жить.
– Так, это было круто, – выдохнула Люська. – А сейчас давай-ка займемся твоей работой.
– Это да, это давай, – радостно кивнула я.
Весь последний месяц лета я только и занималась тем, что пыталась воплотить в жизнь свою страшную угрозу и найти самой себе работу, да еще и такую, чтобы она мне нравилась, а папе – нет. Папа злорадно потирал ручки, по вечерам с мамой бурно обсуждал, как долго еще его самая непутевая из дочерей будет страдать дурью и когда возьмется, наконец, за ум. Которого у нее, собственно, кот наплакал. И вот когда я перестану дурью этой страдать, он сможет взять заботу о моем светлом будущем в свои руки. Есть место в регистратуре одной поликлиники, там и делать-то ничего не надо. И тот факт, что я как раз хотела найти место, в котором от меня хоть что-то да было бы надо, никого не волновал. Меня никто не слышал и не слушал, как будто я размером с муравья. И только Люська к моей идее нырнуть в бурные волны самостоятельной жизни отнеслась позитивно.
– Хочешь, я пристрою тебя к себе в салон? – легко и просто предложила она, когда услышала о моих страданиях. – Там самостоятельности вагон, мужики красивые. Слесари, механики в комбинезонах, почти как из порнофильмов.
– Но… а что там делать? – испугалась я, так как я вообще сначала обязательно должна всего испугаться.
– Машинки продавать. Знаешь, всякие там «мерседесики», «фордики».
– А разве меня могут взять? – еще больше испугалась я. – Я ведь ничего не знаю.
– Когда это кому мешало, что он чего-то там не знает? – удивилась Люся. – Научишься. Не хочешь – заставим, не сможешь – дадим по голове и снова заставим. Так что, хочешь? У меня там в отделе кадров подружка, могу ее за тебя попросить. Только надо, чтобы у тебя были права.
– Когда это кому мешало, что он чего-то там не знает? – удивилась Люся. – Научишься. Не хочешь – заставим, не сможешь – дадим по голове и снова заставим. Так что, хочешь? У меня там в отделе кадров подружка, могу ее за тебя попросить. Только надо, чтобы у тебя были права.
– Права? – огорчилась я. Мечта умирала в зародыше, не успев даже прорасти сквозь комковатую почву. – Кто ж мне их даст!
– Наивная, – еще шире улыбнулась она. Оказалось, что у нее уже есть свой план и план этот весьма прост. Согласно ему права надо было просто быстро купить.
– Ну хорошо, права я, допустим, куплю. А ездить-то я не куплю! – возразила я, но она только ухмыльнулась.
– Вот ты чудо. Учись уже мыслить конструктивно. Тебя же не ездить заставят, а по салону ходить. Тебе надо только выучить всякую спецчушь, чтобы хоть как-то вызывать авторитет. Но говорю тебе, у меня подружка в отделе кадров, так что все собеседование будет формальным.
– Звучит интересно, – согласилась я.
И весь месяц мы только и занимались, что строили коварные планы. Маме с папой я ничего не говорила, потому что зачем будить лихо, пока оно тихо. Тем более что в моем случае оно не совсем и тихо. Я съездила к Люське в салон. Огромное, продолговатое, вытянутое по дороге стеклянное здание сияло и лучилось в море огней. По всему этому простору, отсек за отсеком, стояли начищенные до блеска машинки, излучающие респектабельность и уверенность в себе. Если бы я когда-нибудь села сама в такую машинку и куда-нибудь на ней поехала, а ветер развевал мои белокурые волосы, я была бы абсолютно счастлива. Вы спросите, как такое возможно, если волосы у меня серые и тусклые, в общем, отнюдь не белокурые. Но, отвечу я, могу я хоть в мечтах своих быть какой захочу. Высокой стройной блондинкой на ярко-красной машине. Какой конкретно? Вот тут начиналась вторая моя проблема. В машинах я не понимала ни черта.
– Куда ее поставить? – задумчиво смотрела на Люську ее подруга из отдела кадров – толстенькая женщина лет сорока пяти, в пушистой блузке и с мягкими, пухлыми ладонями. Она перебирала мои бумаги и напряженно думала. – К «Фордам»? Или, может, к «Мазде», но там новый паркетник пришел. На него мужики табунами идут, так что лучше там, где семейники. Вы в минивэнах разбираетесь?
– Что? В чем? – хлопала глазами я.
– Разбирается, – уверенно ответила за меня Люська. – Даш, а что, хороши паркетники? А то я тоже думаю вот поменять.
– Ты? – удивилась та. – А зачем тебе он, с ним на парковках вешалка.
– Так просто. Мужикам пыль в глаза пускать. А что, только им на дизелях кататься? – Люся капризно повела плечами и подняла пятую точку со стола. – Ну так могу я тебе девочку передать?
– Ладно, пусть документы несет. Поставим ее к Палычу, на «Форды». Только имей в виду, Палыч новеньких не любит. Гоняет. С ним надо осторожненько. Но зато у них продажи.
– Да. Любит народ «Форды».
– Народная марка. Не то что «Лендровер», – заметила Даша-кадровичка, подперев пухлой ладошкой подбородок.
– Ты про махиндру энд махиндру? – хихикнула Люська, продолжая общаться на каком-то птичьем языке.
– Про нее, родимую, – кивнула она. – Ну, покурим?
– Я не курю, – было ляпнула я, но Люська одернула меня взглядом и сказала:
– Так просто постоишь, попассивничаешь.
– Конечно, – согласилась я и, как хороший солдат, направилась за ними. Приняв порцию свежего дыма, девушки окончательно ударили по рукам, я была продана, дело сделано, и мы с чистой совестью отправились домой. По дороге, испытывая неудобство от обилия невыясненных вопросов, я попыталась все-таки внести хоть какую-то ясность.
– Ты что, паркет менять будешь? – спросила я ее. Она на мой вопрос прореагировала спокойно, даже не задумалась.
– Зачем паркет? У нас нормальный ковролинчик, я его пару лет назад клала.
– Ну, ты говорила, что собираешься что-то менять. Паркетник…
– Что? – чуть не захлебнулась от удивления она. – Что ты сказала?
– Ты на дорогу смотри! – крикнула я, глядя, как впереди едущий грузовик приближается к нам со страшной скоростью. Люська охнула, ударила по тормозам и сдала чуть влево.
– Ты про какой паркетник?
– Ну, ламинатник там, линолеум, – развела руками я в полном молчании. Через секунду стало ясно, что молчание это мнимое, потому что подруга моя просто давится от смеха.
– Ну ты и лошара! – еле выдавила она, краснея от натуги.
– Ничего я не понимаю. Хоть объясни! – возмутилась я.
– Паркетник, ламинатник. Да тебе правда надо устраивать ликбез.
– Ну так устраивай, – обиженно пожала плечами я, но Люську было не унять.
– Слушай, а скажи, кроссоверы – это те, кто в кроссовках ходят, да? А седаны – это кто? У кого седина в бороду, бес в ребро? Я даже боюсь представить тогда, кто такие универсалы, – продолжая ржать, спрашивала она. Дома, уже чуть подуспокоившись, Люська рассказала мне вкратце, на какие типы делятся существующие в мире автомобили. Городские, спортивные, купе, кабриолеты – было столько всего, потом еще классы: представительские, люкс, какие-то еще тюнингованные.
– Это как, знаешь, купить сумку «Прада» и к ней еще кружавчики пришить. Дуризм на самом деле. Ты должна это знать просто для общего развития, но ты работать будешь там, где ничего и никто не тюнингует.
– И слава богу, и хорошо, – порадовалась я. Еще она рассказала мне, что есть много разных производителей. Я догадывалась об этом и сама, но никогда не думала, что их столько. Корейцы, японцы, немцы, французы, кто там еще? Шведы?
– Я сейчас с ума сойду, – взмолилась я, в ответ на что была грязно обругана, названа лентяйкой и послана в «Союзпечать».
– Купишь журналы по списку и будешь читать, – потребовала Люська, всовывая мне в ладошку список. Я выполнила ее указания в четком соответствии, но когда принесла домой толстую пачку каких-то глянцевых изданий, то с удивлением поняла, что там особенно нечего читать. Фотки машинок, под которыми мелким шрифтом какие-то буковки и циферки, настоящая тарабарщина, от которой уже через полчаса у меня в голове все смешалось. А со статьями было еще хуже. Коленвал, АКПП, ресурс, эргономичность – что из всего этого я могла понять? Я в сердцах отбросила журнал и подумала, что и здесь, как и всегда, впрочем, меня ждет большой провал. Но тут на меня накатила злость. Это что же, в кои-то веки мне достается место с большим окладом, с какими-то там бонусами, с людьми в костюмах, в сиянии огней, где явно не будет невыносимо скучно, как в папиной регистратуре, – а я какие-то АКПП не смогу выучить. Что такое, на хрен, эта АКПП?
– Коробка передач, – ответила мне Люська сонным голосом и повесила трубку. Я посмотрела на часы и засмущалась. Времени было около полуночи, я засиделась допоздна.
– Коробка передач? – произнесла я вслух. – И что это? Ничего себе объяснила, будто бы понятнее стало, да к тому же еще две буквы остались. АКПП. Может, Авторская коробка полнометражных передач? Ладно, заучу так, как Люська сказала.
Я легла спать в полной уверенности, что этот день действительно стал началом совершенно новой моей жизни. А для новой жизни нужна новая Маша Киселева. Наутро, едва открыв глаза, я резко встала с кровати, выставила еще спящего Вениамина обратно его авторше, Нине, решительно подошла к его кровати и вынула из-под нее мои напольные весы, к которым, признаться честно, я всегда относилась как к изощренному орудию пыток и старалась даже о них не вспоминать. Весы эти являлись подарком мужа на свадьбу, что, кстати, лишний раз говорит о том, какими неправильными были наши отношения с самого начала. Если бы сейчас у меня появился шанс, я бы прямо там, на свадьбе, разбила бы эти весы об его голову. И злобно хохотала бы, стоя над хладным трупом.
Но Денис был жив-здоров, а весы – хорошие, дорогие, электронные. Видимо, очень уж мой бывший супруг-монстр хотел, чтобы я похудела. И что ж, почему бы действительно не сделать это, только не для него, а для себя? Чтобы, к примеру, влезть в красное платье, которое у меня было – любимое – еще со времен выпуска из школы. Красивое вечернее, оно уже много лет висело у меня в шкафу, пылилось, не имея шанса натянуться на мои толстые бедра. Вот похудею, надену это платье и подстрою все так, чтобы Денис меня увидел и умер от сожаления.
Я вздохнула, глядя на весы перед собой. Уверена, в чем бы я ни прошла перед ним, Денис бы выжил. И наверняка сказал бы что-то такое, от чего я бы почувствовала себя идиоткой. Но это не значит, что я сейчас задвину весы и пойду кушать мамины оладушки, тем более что их умопомрачительный запах уже доносился до меня даже в комнате.
– Давай же, ну! Трусиха, – подбадривала я себя, держа в руках листок с таблицами идеального веса. Давно он, дружочек, меня ждал. Эх, оладушки! Но тут я не была намерена давать себе спуску. Я сняла с себя все, что было, включая зачем-то цепочку и сережки (ха-ха, сколько они-то могли весить, скажите мне?), выдохнула воздух, чтобы тоже за просто так не взвешивался со мной, и ступила на весы.