– Ты врач.
А вот это было уже интересно. Едва ли по моему внешнему виду можно было догадаться, какая у меня профессия.
– У тебя трое детей, имя твоего сына созвучно названию Индии.
Моего сына, напомню, зовут Бхарат, а другое название Индии — Барат. Я совершенно не представлял себе, как монах все это проделывает, но впечатление было сильное.
– Ты живешь в Бостоне, в Массачусетсе, и работаешь в Гарвардской медицинской школе! — окончательно добил меня монах.
Вот это было уже совсем непонятно. Откуда он это знает?!
Тут подошел мой отец — воплощение здравого смысла — и увидел, что происходит.
– Не попадайся на эту удочку, — предупредил он меня по-английски. — Если он попросит денег, не давай.
Поздно. Я был зачарован. Если это трюк, то очень эффектный.
– Дай сто рупий, — потребовал монах (это примерно два доллара). Я дал ему деньги, и монах продолжил:
– Ты очень любишь теннис.
Я кивнул.
– Недавно ты был в Англии, в Манчестере.
– Да и нет, — отозвался я. Это было первое неверное высказывание. Я выиграл много теннисных турниров, однако в Манчестере не бывал.
Монах улыбнулся, по-прежнему уверенный в себе, и поправился:
– Значит, скоро поедешь в Манчестер.
После чего потребовал, чтобы я дал ему тысячу рупий — примерно двадцать пять долларов. Я наотрез отказался, но он повторил свое требование, глядя на меня — точнее, сквозь меня — гипнотическим немигающим взглядом.
– Нет, — твердо сказал я. Мне живо помнились шарлатаны, которых я видел в детстве. — Уходи. Следуй своей дорогой. Мир тебе.
Он ушел, и тут из лавчонки вышла моя племянница со своей шипучкой.
– Чота-папа, — спросила она (это слово значит «маленький папа» или «младший папа». Мои дети называют Дипака «старший папа»). — Чота-папа, чего он от тебя хотел?
– Очень странно, — признался я. — Он знал, что я врач, живу в Бостоне, у меня трое детей и я работаю в Гарварде.
– И правда, странно, — сказала Маллика. — Понимаешь, когда я покупала лимонад, ко мне подошел какой-то человек и спросил, кто ты такой. Я ответила, что ты мой дядя. Тогда он стал выспрашивать у меня все о тебе, задавал те самые вопросы, а все, что я говорила, повторял на хинди, ни к кому не обращаясь.
Я расхохотался — мне было смешно и оттого, что я так хотел поверить монаху вопреки всем научным данным, и оттого, что меня, оказывается, так легко провести. Вот она, Индия, которую я знаю и люблю, где многое совсем не то, чем кажется!
Мы виделись с родственниками не только во время поездок в Индию, но и когда они сами приезжали в Америку навестить нас. Это позволяло нам взглянуть на Америку глазами индийцев. Детишки обожали парки развлечений, которых в Америке полным-полно. Кроме того, их поражало, как много американцы едят и сколько в этих парках толстяков. Когда они немного подросли, то стали пленниками культуры торговых центров и любили ходить туда с двоюродными братьями и сестрами. И как мы ни старались привить своим отпрыскам если не любовь, то хотя бы уважение к индийской музыке, до появления в Индии канала «МТV» наши дети записывали кассеты с самыми свежими хитами и отправляли двоюродным братьям и сестрам в Индию.
Их родители были потрясены тем, как в Америке все на первый взгляд легко и просто. До середины девяностых, когда повсюду появились мобильные телефоны, в Индии было очень трудно установить домашний телефон, иногда приходилось ждать по году и больше. А Дипак обожал показывать гостям технические диковины вроде электрической двери в гараж: можно открыть дверь, даже не вылезая из машины! Однако для большинства взрослых гостей главным парком развлечений стали большие мелкооптовые супермаркеты вроде «Костко». Когда мы ходили с ними по проходам, я всегда вспоминал наш с Амитой первый поход в американский супермаркет, который был заметно меньше этих «складов самообслуживания». Когда в Индии появились микроволновые печи, наши родственники всегда запасались огромными коробками кукурузы для попкорна и увозили их на родину.
В результате такого воспитания наши дети всегда считали себя полуамериканцами-полуиндийцами или индо-американцами. И хотя в Индии по-прежнему распространены браки по сговору, мы с нашими детьми никогда даже не заговаривали о подобном. Однако получилось так, что Каника, например, вышла замуж за нашего очень дальнего родственника Сарата Сети, с которым ее познакомили на семейном празднике. Когда бабушка ее будущего мужа болела, то всегда обращалась к моему отцу — дедушке Камики. А Рита, жена Дипака, — двоюродная сестра свекрови Каники. В индийских семьях так бывает часто, даже в Америке. Когда Каника с Саратом начали встречаться, то сначала решили держать все в тайне, на случай, если у них ничего серьезного не выйдет. Когда Амита узнала, с кем встречается Каника, то поначалу несколько огорчилась: мол, мы совсем его не знаем. Но у меня отношение к этой истории с самого начала было самое оптимистическое: я был уверен, что полюблю будущего зятя с первого взгляда, ведь он был заядлым игроком в гольф!
С нашим сыном Бхаратом тоже произошла занятная история. Несколько лет назад он жил и работал в Сингапуре и узнал, что в этой культуре существует вполне определенная неофициальная иерархия. Имя и внешность сразу выдавали в Бхарате индийца, а это помещало его на вполне определенный уровень, довольно низкий, однако стоило ему начать говорить, как все сразу слышали его американский акцент и понимали, что на самом деле он американец, а американцы в Сингапуре стоят гораздо выше и по социальной, и по карьерной лестнице.
19. Наука жить Дипак
Решение, которое перевернуло мою жизнь, я принял почти сразу же после встречи с Махариши. Когда мы стояли в Бостонском аэропорту в ожидании багажа, я сказал Рите, что полечу обратно в Нью-Йорк. Я хотел исполнить просьбу Махариши.
Рита несколько оторопела.
– Даже домой не зайдешь?
– Не могу. Мне надо назад.
Моя жена прекрасно знала, что я способен на импульсивные решения. Я уже один раз изменил нашу жизнь коренным образом, когда моя стажировка по эндокринологии кончилась скандалом. Однако это решение все равно потрясло Риту. Она вместе со мной ходила на встречи с Махариши, где он яркими красками рисовал картину переворота в американской медицине, а я играл роль главного выразителя его мнений. Рита любила и уважала Махариши не меньше, чем я. Но бросить процветающую медицинскую практику — это совсем другое дело, не говоря уже о других практических соображениях, вроде необходимости выплачивать ипотеку и растить двоих детей, которым вот-вот поступать в колледж!
Махариши долгие часы уговаривал меня, развеивал мои сомнения, и теперь я попытался уговорить Риту. Я объяснял ей, что практику брошу не сразу, а найду хорошего покупателя и выручу за нее много денег. Я буду пунктуально продлевать лицензию по эндокринологии и по терапии, так что в моей профессиональной квалификации ни у кого не будет никаких сомнений. К тому же я был главным врачом в Новоанглийском мемориальном госпитале в Стоунхеме и не собирался уходить с этой должности, по крайней мере, пока.
И все же я собирался сделать отчаянный скачок, чреватый неведомыми опасностями.
– Я уверен, что так надо, — упирался я, подхваченный непреодолимым порывом энтузиазма. Я не имел права решать, каким станет наше будущее, не принимая в расчет мнения Риты, однако в тот момент думал только об одном: это мое призвание. Махариши уверял, что именно у меня лучше всех получится поведать миру о его новом начинании. Он мгновенно выделил меня из толпы, мгновенно принял решение. Кто может сопротивляться воле просветленного учителя?
Я и сам был готов принять мгновенное решение. Я стану первопроходцем в области медицины, которая ничем не напоминает то, что практикуют на Западе. Махариши ввел в повседневный оборот словосочетание «трансцендентальная медитация», а теперь собирался сделать то же самое с другим аспектом индийской культурной традиции — с аюрведой. Как система народной медицины аюрведа насчитывает тысячи лет, однако в глазах моего отца ее почтенный возраст ничего не значил. Для него аюрведа была деревенским целительством, которое практиковали вайдья — местные знахари, не получившие практически никакого научного образования. Индия должна была превратиться в современную страну, а для этого было необходимо отказаться от всего старого, а лучше и вовсе дискредитировать его. Кому нужны лекарства из трав и ягод, растущих на лугах? А тут меня попросили, чтобы я пропагандировал то, что мой отец считал суеверием, чтобы я импортировал народную медицину в Америку — средоточие самой передовой медицины в мире.
Если я и видел во всем этом парадокс, он меня не задевал. Очень уж я рвался прыгнуть в эту бездну очертя голову. В аэропорту я проводил Риту до машины, и она поехала домой одна, расстроенная и растерянная. А я ближайшим рейсом вернулся в Вашингтон, готовый наконец изучить науку жизни — именно это буквально и означает слово «аюрведа» (или, как называли ее в пресс-релизах, «Махариши-аюрведа»: американский образ жизни научил Махариши все на свете обращать в торговую марку, и он серьезно воспринял этот урок). Все участники движения восприняли мое решение с восторгом. Я глазом не успел моргнуть, как меня уже назначили главным врачом клиники, созданной сторонниками трансцендентальной медитации неподалеку от Бостона; это был довольно-таки нелепый особняк в городе Ланкастере в штате Массачусетс, выстроенный богатым железнодорожным магнатом в самом начале прошлого века. Тяжеловесное, претенциозное кирпичное здание некогда окружали тщательно разбитые сады и населял штат слуг. Однако теперь сады пришли в запустение, слуг не было и в помине, и здание требовало основательного ремонта. Прежние владельцы устроили здесь католическую школу для девочек, не особенно следили, что там делается, и не то чтобы щедро ее финансировали.
Если я и видел во всем этом парадокс, он меня не задевал. Очень уж я рвался прыгнуть в эту бездну очертя голову. В аэропорту я проводил Риту до машины, и она поехала домой одна, расстроенная и растерянная. А я ближайшим рейсом вернулся в Вашингтон, готовый наконец изучить науку жизни — именно это буквально и означает слово «аюрведа» (или, как называли ее в пресс-релизах, «Махариши-аюрведа»: американский образ жизни научил Махариши все на свете обращать в торговую марку, и он серьезно воспринял этот урок). Все участники движения восприняли мое решение с восторгом. Я глазом не успел моргнуть, как меня уже назначили главным врачом клиники, созданной сторонниками трансцендентальной медитации неподалеку от Бостона; это был довольно-таки нелепый особняк в городе Ланкастере в штате Массачусетс, выстроенный богатым железнодорожным магнатом в самом начале прошлого века. Тяжеловесное, претенциозное кирпичное здание некогда окружали тщательно разбитые сады и населял штат слуг. Однако теперь сады пришли в запустение, слуг не было и в помине, и здание требовало основательного ремонта. Прежние владельцы устроили здесь католическую школу для девочек, не особенно следили, что там делается, и не то чтобы щедро ее финансировали.
Однако начинал я не с нуля. Медитация привлекла солидное количество людей образованных, и среди них были и врачи примерно моей квалификации. Американские и европейские врачи-сторонники трансцендентальной медитации отнеслись к новому начинанию Махариши с огромным энтузиазмом, и индийские доктора старались соответствовать, хотя, как я подозревал, на самом деле были неприятно поражены, примерно как мой отец. Подлинную связь с этой древней традицией наладили аюрведисты-вайдья, которых начали массово поставлять из Индии. Нечего и говорить, что они были потрясены, когда обнаружили, что Запад наконец-то обратил на них внимание. Вашингтонская пресса глядела на это сонмище экзотических гостей с неприкрытым скептицизмом, так что у Махариши впереди была большая работа — не меньше, чем когда он впервые завоевывал сердца журналистов в шестидесятые.
Вайдья, как и индийцы вообще, производили противоречивое впечатление. Держались они как люди авторитетные, однако то и дело срывались на жаркие споры между собой. Во время одного публичного выступления знаменитый вайдья так разозлился, что вырвал страницу из труда по аюрведе и стал тыкать ею в лицо коллеге в доказательство своей правоты. Они бывали мудры и обаятельны, но при этом предпочитали держать свои профессиональные секреты при себе. Нет, это были не шарлатаны, а выдающиеся специалисты в своей области. Однако столкновение с западной культурой не раз и не два приводило к комическим эпизодам.
Однажды на пресс-конференции пожилой вайдья очень увлекся рассуждениями о том, что аюрведа лечит любые болезни. Тогда один журналист встал и спросил, как насчет СПИДа. Неужели вайдья хочет сказать, что в аюрведе есть средство и против этого недуга?
Вайдья, старенький и глуховатый, не моргнув глазом, перепутал слова AIDS (СПИД) и age (возраст, старость) и воскликнул:
– Старость? Все должны жить до ста лет! Аюрведа считает это нормой!
Журналист повторил погромче:
– Нет, не старость. СПИД.
Вайдья побагровел и закричал:
– Какой ужас! Один мужчина — одна женщина. Так сказано в писании!
Вскоре стало очевидно, что в то время как западная медицина гордилась научными доказательствами, с которыми могли согласиться все врачи, каждый вайдья гордился тем, что знает больше соперников. Авторитетными источниками считался свод древних текстов, датирующихся тысячей лет до нашей эры, в особенности — своего рода медицинская энциклопедия «Чарака-самхита». И при этом в среде практиков аюрведы царили путаница и жесткая конкуренция, положения аюрведы почти никогда не проверялись и не подкреплялись научными исследованиями, к которым на Западе отнеслись бы с мало-мальским доверием. Поспешу добавить, что аюрведические медицинские институты проводили и проводят и сейчас определенные исследования, чтобы доказать эффективность преподаваемых там методов, но делают это исключительно в своих интересах и не публикуют сообщений в западных журналах. Прошло тридцать лет, однако ничего не изменилось.
Вайдья делали громкие заявления, потому что хотели увлечь западную аудиторию, и это всех бесило. Примирял меня с действительностью лишь выдающийся врач-аюрведист по имени Брихаспати Дев Тригуна — лучшего союзника в этой области Махариши и найти не мог. Доктор Тригуна родился в 1920 году, то есть принадлежал к поколению моего отца. Это был крупный, представительный мужчина, располагавший к доверию. Держался он прямо-таки как монарх в окружении свиты, но на самом деле доктор Тригуна принимал на родине сотни нищих пациентов в своей клинике у железнодорожного вокзала в Нью-Дели — в районе, исторически населенном бывшими крестьянами, перебравшимися в город из Южной Индии. Кроме того, доктору Тригуне придавало весу в обществе то, что он был президентом Всеиндийского аюрведического конгресса, однако меня привлек к нему несомненный талант диагноста. Отец выстроил на подобном таланте свою карьеру, а ведь это в той же мере интуиция, в какой и наука.
Метод Тригуны был основан исключительно на наблюдении за пульсом пациента. Было удивительно смотреть, как он прикасается к запястью больного тремя пальцами и тут же диагностирует самые разные недуги, врожденные расстройства, предрасположенность к заболеваниям и так далее. Когда я спросил, как он выработал у себя подобные навыки, он ответил:
– Сначала понаблюдайте за четырьмя тысячами пульсов. Тогда все станет ясно.
Кроме того, Тригуна готовил аюрведические лекарства высочайшего качества, сделанные в точности по скрупулезным древним рецептам. В сущности, его медицинская практика и сводилась к тому, чтобы день-деньской наблюдать пульс и выписывать лекарства. Сам я не мог заниматься ничем подобным без долгих лет подготовки и тренировки, однако учиться диагностике по пульсу начал немедленно. Клиника в Ланкастере предлагала панчакарму — «пять действий», при помощи которых в аюрведе достигают гармонии в организме и отвращают болезни. Мы никак не ожидали, что она завоюет такую популярность. Для тех, кто к нам обращался, пройти панчакарму стало чем-то вроде спа-процедур. В нее входили ежедневные массажи с теплым кунжутным маслом и процедура, когда кунжутным маслом осторожно капают на лоб, а все остальное подбирали в зависимости от особенностей каждого пациента. Каждому выдавали особые диетические предписания. Прослышав об этом, к нам потянулись знаменитости, не знавшие об аюрведической традиции ровным счетом ничего. Когда за панчакармой обратилась Элизабет Тейлор, то пришла в такой восторг, что устроила потом настоящее театральное представление. После окончания курса процедур она медленно спустилась по пышной главной лестнице особняка, а персонал выстроился в шеренгу, и она подарила каждому по шелковому палантину со своей монограммой.
Дело стронулось с мертвой точки.
* * *Рита, человек деликатный и милосердный, простила мне ту эскападу, и мы продолжили жить жизнью, переплетенной с жизнью большой семьи. Санджив с Амитой и дальше занимались медитацией. Амита педиатр по специальности, однако помнит духовные наставления отца, который умер, когда она была еще девочкой. Когда она познакомилась с Махариши, то возрождение аюрведы очень воодушевило ее, и я думаю, что будь у нее больше свободного времени — а у нее очень оживленная медицинская практика, — она бы заинтересовалась аюрведой гораздо глубже.
Однако больше всего нас воодушевлял отец, который поначалу был категорически против того, чтобы я бросил врачебную карьеру. Однако когда я стал подробно изучать веданту — самую чистую и древнюю духовную традицию в Индии — он тоже ей увлекся. Они с мамой познакомились с Махариши, когда он приезжал в свой центр в Ноиде — городе примерно в часе езды от Дели. Махариши часами обсуждал с отцом веданту, а я держался в сторонке и почтительно помалкивал. Когда мама обнаружила, что беседа с гуру длится по восемь-десять часов подряд — Махариши обладал кипучей энергией и почти не нуждался в сне — то решила, что ей, пожалуй, лучше вернуться домой.
* * *Между тем мы с Сандживом — не сразу, рывками, методом проб и ошибок — сделали то, что полагается делать братьям, когда они минуют сначала тридцатилетний, а затем сорокалетний рубеж. Мы поняли, что детских братских уз нам уже мало. Надо выстраивать новые отношения. Иногда мы были словно товарищи по эстафете — нам надо было передать друг другу палочку и не уронить ее. Однако были и два фактора, которые мы воспринимали как данность: мы — братья, наши семьи любят друг друга. У меня хранится фотография, сделанная для статьи в журнале «Гарвард Мэгэзин»: мы с Сандживом сидим рядом, полуобнявшись. И сияем улыбками, которые можно принять и за чистую братскую любовь, и за радость, что у нас в жизни все складывается, и за ностальгию, вспыхнувшую с новой силой.