Но дело не в этих процентах – они не отражают сути. Чтобы оценить эффективность, надо учесть изъятие ВНП – ту часть, которая теряется для воспроизводства хозяйственного организма. Иными словами, надо измерять прирост той части ВНП, которая возвращается в дело – в воссоздание и улучшение земли, заводов, человека. Той части, которая «работает». Главное ежегодное изъятие ВНП – расходы на оборону. И эффективность экономической системы определяется тем, каков ежегодный прирост ВНП, остающегося после этого изъятия.
Эту простую вещь я давно прочел в книге видного американского экономиста, советника президента Картера – он рассуждал о непонятно высокой эффективности советской экономики и предлагал в пропаганде вопрос экономики обходить, а раздувать проблему прав человека. А недавно мне прислал свою работу с наглядными расчетами читатель из г. Долгопрудный Н.И.Павлов. Полезно было бы в КПРФ ее внимательно изучить (а может, даже в Давосе изложить). Здесь я использую лишь пару цифр из этой работы.
Восстановив свое хозяйство после войны к 1951 г., СССР вышел на стабильный экономический режим вплоть до 1985 г. Эти 35 лет и возьмем для сравнения, хоть бы с США. Известно, что за эти годы ВНП США прирастал в среднем на 3,19% в год. Военные расходы составляли 5% ВНП. Чтобы обеспечивать такой темп роста при данном уровне изъятия ВНП на военные нужды, оставляемая для хозяйства и потребления часть ВНП должна была прирастать на 8,62% в год. Вот реальный ежегодный рост экономики США за период 1951-1985 гг. (Этот показатель очень близок у двух других самых динамичных экономик Запада – ФРГ и Японии, где он составляет 8,71 и 8,57%. Видимо, это – потолок рыночной системы).
В СССР за это время изъятие ВНП на оборону составляло в среднем около 15%. Это значит, что даже если бы общий прирост ВНП был бы нулевым, для покрытия такого изъятия «хозяйство» СССР должно было бы расти на 17,7% в год. Это нетрудно видеть, составив простейшее уравнение: чтобы к концу года наверстать изъятие, остающиеся 85 процентов должны напрячься очень сильно.
Реально же общий ВНП рос в СССР в темпе 5% в год. Это значит, что прирост «хозяйства» поддерживался на уровне 23,5%! Против 8,6% у США! Вот действительные возможности нашей плановой экономики. Где здесь следы кризиса и тем более маразма?
Скажите, люди добрые, имею я право при наличии таких очевидных и общеизвестных данных потребовать у КПРФ объяснить, на каком основании она заявляет, будто плановая экономика завела хозяйство в тупик?
1996
Комментарий сентября 1996 г.
Эта статья вызвала отклики, которые позволяют, по-моему, сделать печальные выводы.
Упрощенный расчет реального темпа роста хозяйства СССР я привел не от хорошей жизни. Последние десять лет показали нечувствительность нашей читающей публики к качественным рассуждениям и преувеличенное, как у новообращенных дикарей, доверие к цифре. Это – огромный шаг назад от культуры рассуждения начала и даже середины века. Цифрой, даже самой нелепой и ложной, отключают способность человека мыслить, и это прекрасно учли наши противники. Скажет Солженицын: Сталин расстрелял сорок миллионов человек. Все: ах, долой советскую власть! Бред абсолютный – но поди разуверь, когда «есть количественные данные». Скажет Аганбегян: в колхозы нагнали в три раза больше тракторов, чем нужно – и все аплодируют ликвидации тракторной промышленности. Что же делать в этом положении? Приходится использовать цифру, стараясь объяснить ее истинный смысл.
В связи со статьей открылась грустная вещь. Ко мне подошло несколько знакомых с высшим образованием и спрашивают: о каком ты там уравнении писал? Как его составить? И почему, даже если общий валовой продукт не увеличивается, «хозяйство» все равно должно расти? Грустно, потому что это – задача для пятого класса, а люди не могут к ней подойти, отучились думать. Смотрите: на 1 января мы имеем сумму ресурсов, равную ВНП. Из них мы сразу изымаем 15% на оборону, остается 0,85 ВНП. Каков должен быть коэффициент роста х, чтобы к 31 декабря мы опять имели ту же сумму ресурсов ВНП? Составляем уравнение: 0,85 ВНП х = ВНП; х = 1: 0,85 = 1,18. Значит, хозяйство должно вырасти на 18% – потому что каждый год мы его «сбрасываем» вниз изъятием большой доли ресурсов на оборону. Приходится быстро бежать, только чтобы оставаться на месте. При советской системе, разоружись мы так, как сейчас, мы бы за пять лет превратили всю страну в город-сад.
Но главное – утрата чувства «качественного» и поворот к простой цифре. Стремление сравнивать валовые, обобщенные показатели без учета принципиальной разницы их составляющих ведет к невозможности увидеть качественную несоизмеримость объектов и явлений. И тогда даже не надо быть Аганбегяном – и правдивая цифра лжет. Вот, мы сравниваем экономическую гонку без учета нагрузки оборонных расходов. СССР начал отставать на одном круге – значит, ломай всю его хозяйственную систему. Если же мы учтем нагрузку, то увидим как бы трех бегунов в несравнимых условиях: один (скажем, ФРГ или Япония) в легких тапочках, другой (США) в кроссовках, а СССР – в валенках, а поверх них кандалы. И если бегун в кандалах целую эпоху опережал своих соперников, значит, его сердце и мускулы работают великолепно. Это я и старался показать расчетом – цифрой, которая лжет меньше, чем просто показатель «секундомера».
Разумеется, было бы глупо утверждать, что бежать в кандалах и валенках хорошо. Почему мы в них бежали – совсем другой вопрос. Но когда Горбачев пообещал снять с нас вериги, нельзя было быть такими легковерными. Качественно, а если умно подойти, то и по некоторым цифрам было видно, что уже с начала 80-х годов «бригада перестройки» начала, под видом перепиливания кандалов, подрезать нам сухожилия. А уж после 1985 г. «друзья» навалились всей оравой, схватили за руки, зажали глотку и, целуя нас и лаская, просто зарезали.
Но вернемся к тому, как искажается наше сознание, когда мы оперируем валовыми цифрами, не учитывая «изъятия». (Кстати, помню, в 70-е годы эту проблему поднимали французские экономисты. Они говорили, что нельзя сравнивать показатели разных стран – делить их друг на друга – прежде чем из них будут вычтены некоторые «неделимости». Но мировые аганбегяны на этих авторов, видно, прикрикнули, и эта идея заглохла).
Кажется, простая вещь – мощность двигателя. Из физики знаем: это работа, произведенная в единицу времени. А на деле ничего эта величина не говорит, если мы не знаем, какую часть мощности двигатель вынужден тратить на себя – чтобы двигать себя самое, поршни, шестерни. Поэтому вводят иной показатель – мощность «на валу», то есть выданная двигателем для полезной работы (движения колес, винта и т.д.). Обычно мы этой проблемы не замечаем, т.к. сравниваем двигатели одного типа да и одного поколения: у «жигулей» 70 л.с., а у «вольво» 200 – ух ты! А если разные двигатели, то без учета «неделимости» никак не обойтись. До паровой машины Уатта было уже два поколения машин. Вторая, машина Ньюкомена, уже использовалась довольно широко, но почти всю мощность тратила сама на себя. Уатт произвел техническую революцию, потому что его машина при той же мощности давала «на вал» гораздо больше. Эти машины были несоизмеримы в этом отношении.
Возьмем простой пример из нашей жизни – уравниловку, которой нам в перестройку все мозги продолбили. Типичная жалоба инженера-демократа: «Бедный я, бедный. Получаю всего вдвое больше, чем неграмотная уборщица Маня. Когда кончится эта проклятая уравниловка!». Спросишь: а насколько же тебе надо больше? «Ну хоть втрое, как в Штатах». Да, у нас инженер получал 100 руб., а Маня 50 (округленно, условно). А «за бугром» уборщица Мэри – 100 пиастров, а сэр инженер 300. Где же больше уравниловка? Инженер уверен, что у нас. А на деле из этих цифр без выявления «неделимостей» вообще ничего сказать нельзя. Вот одна «неделимость» – та «витальная корзина», тот физиологический минимум, который объективно необходим человеку в данном обществе, чтобы выжить и сохранить свой облик человека. Это – тот ноль, выше которого только и начинается благосостояние, а на уровне нуля есть лишь состояние, без «блага». И сравнивать доходы инженера и Мани нужно после вычитания этой «неделимости».
Что же получается при таком расчете? Эта «неделимость» составляла в СССР около 40 руб. И благосостояние Мани было 10 руб. в месяц, а у инженера 100 – 40 = 60 руб., т.е. в шесть раз больше, чем у уборщицы. «За бугром» благосостояние уборщицы при физиологическом минимуме в 40 пиастров поднималось до 60 пиастров, а у инженера – до 260. Это в 4,3 раза больше. То есть, несмотря на больший разрыв в валовом доходе, распределение благосостояния было «за бугром» более уравнительным. (Кстати, суть нашей уравниловки вообще была в ином – в том, что каждый с гарантией имел скромный минимум).
Вот общий закон: если в сравниваемых величинах скрыты «неделимости», то при приближении одной из величин к размеру этой «неделимости» валовой показатель лжет совершенно неприемлемо. Если бы Маня у нас получала всего 41 руб., а инженер 100, то его благосостояние было бы уже в 60 раз выше, чем у нее. Вот тебе и уравниловка. В перестройке, да и сейчас, идеологическая машина реформаторов сознательно пичкает нас лживыми показателями, и большинство людей им верит, а оппозиция даже поддакивает.
Вот общий закон: если в сравниваемых величинах скрыты «неделимости», то при приближении одной из величин к размеру этой «неделимости» валовой показатель лжет совершенно неприемлемо. Если бы Маня у нас получала всего 41 руб., а инженер 100, то его благосостояние было бы уже в 60 раз выше, чем у нее. Вот тебе и уравниловка. В перестройке, да и сейчас, идеологическая машина реформаторов сознательно пичкает нас лживыми показателями, и большинство людей им верит, а оппозиция даже поддакивает.
Вот, стали широко использовать изобретенный в США «децильный показатель»: соотношение доходов самых богатых 10% населения к доходам самой бедной десятой доли. В США он составляет 6, а в России якобы уже 10. «Демократы» льют крокодиловы слезы: ах, как обеднели русские мужички! Оппозиция негодует: ввергли в бедность русский народ! И вроде все мы должны признать это соотношение как факт. Но ведь это – ложь, ибо у нас большинство населения вплотную подошло к нулю – к физиологическому минимуму (а значительная часть населения опустилась ниже и быстро теряет здоровье).
Учтите «неделимость» – этот самый физиологический минимум, и вы увидите, что децильный показатель, лживый и для США (но не так безбожно), в ельцинской России совершенно непригоден. Как реально обстоит дело?
Разберем простой случай. Я остановился на шоссе спросить у старухи нужный поворот, а она мне говорит: «Сынок, купи, пожалуйста, яблоки. Кровопийцы пенсию не выплачивают, и я уже неделю хлеба купить не могу». Пенсия, которую положили этой труженице кровопийцы, поддержанные цветом русской интеллигенции, даже не покрывает официально объявленный физиологический минимум – 300 тыс. руб. в месяц. Допустим, продажей яблок она до этого минимума дотягивает. Купив из пяти тысяч руб., отданных мною за ведро яблок, хлеба и соли, она, возможно, выкроила себе что-то на «благосостояние», на каприз. Например, поставить свечку в церкви и помолиться за здоровье Ельцина («Он обещал пенсию выплатить, да видишь, заболел, а тут Чубайс и уселся на его место»). Так и примем: сверх «неделимости» она имеет 1 тыс. руб. (предположим даже, что пенсию платят вовремя).
Рядом с домом пенсионерки – бывший сельмаг, при дележе собственности «приватизированный» инструктором райкома ВЛКСМ. Он и сидит там, в изобилии брынцаловской водки и импортных продуктов. Это – мелкая сошка, с доходом 10 млн. руб. в месяц. Каков же децильный показатель при сравнении этих двух типичных, вовсе не крайних, фигур демократических реформ?
Формально, делим 10 млн. на 300 тыс. пенсии, получаем, округленно, 33. Ах, какие болезненные реформы! А в действительности надо делить то, что остается у обоих за вычетом «неделимости». Делим 10 млн. минус 300 тыс. на ту тысячу, что зашибла предприимчивая старуха на своем яблочном бизнесе. «Реальный децильный показатель» равен 9 700. Девять тысяч семьсот, а не 33! А если бы яблони померзли, и избытка над «неделимостью» у пенсионерки не было, то этот показатель был бы равен бесконечности. На деле, в России возникла несоизмеримость между частями общества – социальная аномалия, которая по сути своей преступна и добром кончиться в принципе не может. И те, кто использует лживый цифровой показатель – будь то прислужник кровопийц или сам Анпилов, маскируют эту аномалию.
Быть может, кто-то мне напишет, что и эти расчеты – упрощенные и примитивные. Упрощенные – да, но не примитивные. Суть как раз в том, что выявление неоднородности величин, их структуры сразу показывает качественные различия и затрудняет обман. А вот если сделать эти расчеты не для газеты, не такие упрощенные, то реальность оказывается еще более страшной. Но давайте сделаем хотя бы упрощенный шаг и оторвемся в нашем мышлении от аганбегянов с буничами.
Возвращаясь к аксиомам перестройки
Завершился этап шоковой политической терапии: обманом, угрозами и террором людей заставили отказаться от советского строя. Положение изменилось столь же сильно, как и в момент роспуска СССР, но, как и тогда, этого еще никто не понял. А ведь этот слом глубже, чем в 1917 г. Советы и монархия – два типа власти, лежащих на одной ветви эволюции, оба они несут в себе соборное начало, в построении системы «власть—подданные» исходят из образа семьи, а не политического рынка. После 1917 г. Россия срастила сломанные кости и встала на ноги. Сегодня «закулиса» такой ошибки не повторяет, переломанные вновь кости нам сращивают под прямым углом.
К режиму Ельцина претензий нет – он делает свое дело, не отклоняясь от плана. План был предъявлен достаточно внятно. Иное дело – лидеры оппозиции. Невозможно понять, почему никто из них не сделал никакой попытки объяснить людям, что мы теряем с советской властью. Застенчиво говорили, что, мол, и старая конституция «была неплохая» – да разве в ней дело? Для советов конституция не слишком и нужна, это украшение. Суть – в соединении права и правды, на котором держится традиционное общество и которого не приемлет общество рыночное. И думаю я, что никто из лидеров-коммунистов не заступился внятно за советскую власть потому, что сам не очень-то понимает ее сути. Потому, что не хочет разобраться с фундаментальными вопросами нашего бытия, будучи весь погружен в «текущий момент». Русские философы – свидетели первых революций, писали потом, что свойственная интеллигенции нелюбовь к фундаментальным вопросам очень дорого обошлась России. Тогда цену меряли кровью граждан. Сегодня – жизнью России.
Я и предлагаю читателям: давайте сообща разбираться, ставя под сомнение самые примитивные аксиомы, которые нам вбили в голову. Именно за простыми вещами и скрывается суть. Но это – работа, а не простое чтение. И никто не даст окончательного, а тем более очевидного ответа. Я на эту работу трачу все мое время, использую все возможные источники. Помощь профессионалов получить трудно – они просто не понимают, чего я хочу, у каждого своя узкая грядочка. А ведь мы все стоим перед выбором жизнеустройства, а оно не сводится ни к экономике, ни к политике. Советская власть и цена буханки неразрывно связаны. Как нас уговорили сломать наш строй жизни? Обманули ли нас при этом? Говорит ли легкость его слома о том, что он был плох? Можно ли восстановить его корень, суть? Что нам реально предлагают взамен? Кто из нас выживет в этом новом «светлом будущем»?
За эти два года на своей шкуре мы убедились, что в «рыночном рае», куда нас железной рукой ведет Гайдар, смогут выжить немногие. Но остальные вопросы от этого не проясняются. И потом, познавать все через шкуру – слишком дорого. Надо, пока не поздно, и голову употребить. Давайте возьмем быка за рога: вспомним тот тезис, в котором даже про себя, похоже, мало кто осмеливается сомневаться. Суть его в том, что плановая экономика оказалась неконкурентоспособной. Мол, худо-бедно тянула, с голоду не подыхали, но соревнование с Западом проиграла. Так и так, надо было ее менять. Посмотрите программы наших коммунистов – они «тоже за рынок»! Значит, поверили в этот тезис, и он стал для них аксиомой, с которой спорить невозможно. Но надо.
Для начала не будем спорить по общим, «туманным» вопросам: какая экономика лучше. Ибо здесь встает проблема критериев Добра и Зла, они определяются идеалами, а об идеалах спорить бесполезно. У меня как-то спросили в интервью в Испании, не хотел ли бы я там остаться. Я сказал, что нет. Почему? Я не стал лезть в тонкости, а сказал самую простую причину: качество жизни для меня здесь низкое. Поразились, и пришлось сказать вещь вроде очевидную: как увидишь зимой ночующего на улице старика, такая тоска берет, что все блага не в радость. Подумала журналистка и говорит: это я не смогу объяснить читателям. Так что оставим пока в стороне понятия лучше—хуже, а разберем вещь абсолютную: конкурентоспособность товаров.
Это проще, ибо товар, после того как произведен, отчуждается от производителя и живет собственной жизнью. Из него исчезают «качества» экономики, а остаются лишь полезность и цена. Когда на рынке соревнуются три слитка стали одинакового качества (а оно поддается контролю), то неважно, кто их произвел: демократический «синий воротничок», задавленный планом советский сталевар или раб за колючей проволокой. Конкурентоспособность таких слитков на рынке определяется исключительно их ценой. А в случае товаров менее стандартных – соотношением «качество—цена». Это – единственный критерий. Рассуждения о том, хорош или плох план, хорошо или плохо рабство, не имеют к делу никакого отношения.
Так вот, я утверждаю, что если бы советские товары допускались на свободный рынок, то они были бы настолько вне конкуренции, что никто и не подходил бы к другим товарам, пока не раскуплены все советские. Преимущество было столь невероятно, что западные экономисты в доверительных беседах говорят, что в этом есть какая-то мистическая тайна.
Рассмотрим три хорошо известных случая очень сложных товаров: алюминий, антибиотики, поездка на метро. Чистый алюминий – идеальный случай товара, на котором идеология, экономический строй и т.д. не оставляют никакого следа. Ему даже дизайн не нужен, только установленный по мировым стандартам состав. СССР производил много этого товара, и по такой низкой цене, что с самого начала перестройки к нам хлынули жулики, которые скупали алюминиевую посуду, сплющивали ее под прессом и отправляли на свою рыночную родину (фирма «Бурда моден» даже попала за это под следствие). Вывод: по такой важной для современной технологии позиции как алюминий советская экономика производила товар, побеждавший всех своих конкурентов.