И еще ее живо занимал вопрос сохранности собственной машины – любимицы «Мазды». На территории отеля места для стоянки не нашлось, поэтому авто постояльцев были припаркованы в полукилометре, за забором непрезентабельной мастерской и мойки, охраняемой двумя рыжими кабысдохами – лохматым сонным кобелем и запуганной безухой сукой, ожидавшей очередное потомство. Впрочем, деловитый мастер, принимая от Люши купюры, заверил, что никаких неприятностей с машинами гостей нет и быть не может:
– Такая уж репутация у Говорунов, – произнес он загадочную фразу и для убедительности цокнул языком и закатил глаза.
Люша решила придерживаться образа любопытной экзальтированной дамочки. Одинокой и романтичной музыкантши. Отсутствие семьи позволяло не концентрироваться на подробностях личной жизни, а обратить естественную любознательность тетки на перипетии в судьбе ее «родственников». Соответственно образу была подобрана одежда – летящие, струящиеся силуэты. На даче нашлась подаренная Светкой невообразимого цыплячьего цвета туника, а за платками и парочкой платьев пришлось заезжать в московскую квартиру. Из недр столичного шкафа также были извлечены золотые босоножки, купленные на распродаже в порыве творческого экспериментаторства. Как оказалось, и такие порывы могут принести полезные плоды.
Освеженная душем, ярко накрашенная сыщица в желтушной хламиде, повязав голову алым платком, подняла перед зеркалом руки, унизанные браслетами, слегка приоткрыла губки и пошире распахнула глаза. Да, удостоверилась Люша, кричащий образ творческой exalte получился убедительным. Последний штрих, сверкающие босоножки, должны сразить публику наповал. Что и произошло.
Появление нового персонажа явно оживило унылую обстановку ужина. Пролетарская бурно интересовалась столичными новостями – будто здешняя «заимка» была лишена благ цивилизации в виде телевизора и газет. Лика отдала дань восхищения «чудненьким туфелькам», и даже Бултыхов, нашедший в себе силы выйти к ужину, по-джентльменски подливал воду и вино в бокалы новенькой. Впрочем, Шатова недолго удерживала внимание публики: конкурировать с восхитительной телятиной вряд ли бы кому-то удалось. Трапезничали снова по-семейному. Даша, подхватив Васин обеденный почин, вновь пригласила повара и горничную к столу: ведь Люша за ужином намеревалась присмотреться ко всем, находящимся на территории отеля.
Самохин. Основательный, добродушный, по-видимому, щедрый и не без чувства юмора. Впрочем, ласковый прищур глаз, улыбка в усы казались по временам какими-то приклеенными. В то же время Люша почувствовала в Феликсе Николаевиче неподдельный мужской интерес к своей персоне. Вот Лева Гулькин, сидящий справа от Самохина, и не посмотрел в сторону сыщицы. Ну, разве только когда она появилась этакой шамаханской царицей. Глянул, потаращился и потерял интерес. Вася, который сидел с Люшей на одной стороне стола и, слава богу, не мог выражать глазами свои чувства к непрошеной гостье, вообще источал агрессивные флюиды и пытался игнорировать ее. А Феликс Николаевич исподтишка ощупывал взглядом новенькую, встречаясь с ней глазами, опускал свои, тушуясь. «В принципе это неплохо, – подумала Юлия. – Что-нибудь толковое можно будет вытянуть у разнеженного дядьки».
Гулькин. Конечно же, влюблен в Лику. Все льнет к ней, что-то шепчет. Чуть не кусочками мяса с вилочки кормит. Это не очень хорошо. Ослеплен своим чувством, вряд ли внимательно следит за происходящим. Впрочем, он производит впечатление человека добродушного и бесхитростного. Не обманчива ли эта нарочитая простоватость?
Травина. Под стать Леве: открытая, несколько комичная. Но совсем неглупая. Совсем. Тут можно говорить о простоте, которая не только не хуже воровства, а еще и насторожить должна. Не разыгрывает ли толстуха какую-то роль? «Я же вырядилась умышленно пугалом. Может, и эти блестящие оборочки вокруг мясистой шеи – продуманный образ? Нет, это уже хитромудрость какая-то. У Лики нет вкуса – и ничего больше. Что же теперь, всех теток, на которых одежда смотрится «как седло на корове», подозревать в злом умысле? К тому же она проявила в первом разговоре прямоту и жесткость. Но что стоит за фразой о пропавшей вещи? Тут беседу выстроить нужно особым образом. И сделать это как можно скорее».
Пролетарская. Адель Вениаминовна сидела напротив Люши и, оттопырив наманикюренные мизинчики, мелко членила в тарелке телятину. «Вот типичный образчик дамы, приятной во всех отношениях. Понятие приличия для таких – альфа и омега, король и бог». Божий одуванчик напомнила Шатовой ее соседку по подъезду – ухоженную старушку, не умевшую повышать голоса, но как-то невзначай оттяпавшую квартиру у сестры, которую поместили «с должным уходом» в психоневрологический интернат. «Бабка может быть очень полезна. Такие все примечают и всему дают оценку».
– Спасибо, Адель Вениаминовна, я уже отдала дань бесподобной баклажанной закуске, – расплылась в улыбке Люша на протянутую Пролетарской салатницу.
– Аджап-сандал! Так это блюдо называется, Юленька, – пропела вдова.
– Еще одно бесподобное творение Феликса Николаевича, – кокетливо стрельнула глазками в повара Шатова.
– Ну-у, тут не обошлось без другого мастера на все руки. Лев Зиновьевич подсказал забавный штришок. Не скромничай, Лева, не тушуйся, – подбодрил Самохин зардевшегося Гулькина.
– А я и не… Я вообще предлагаю тост! – Лев вдруг решительно поднял руку с бокалом красного вина. – Траур трауром, но жизнь, господа… э-э, несмотря ни на что… Она…
– Она продолжается, Лева! – подсказал Говорун.
– Ну да. Это понятно. Но вот Феликс Николаевич сказал – мастер. – Гулькин отстранился от заботливой руки Лики, которая будто хотела чем-то помочь оратору. – Вот за мастеров, за людей дела. Мне, быть может, трудно так вот сразу выразить мысль, но я глубоко убежден, что человек ценен своей нужностью, умением что-то делать по-настоящему. Хорошее, полезное.
– Браво, Лева! За людей дела. Виват! – чокнулся с Гулькиным, приподнявшись, Василий.
– Да-да, хватит уныния. Работать, господа, работать надо, – с воодушевлением замяукала Пролетарская, чокаясь со стаканом минералки Бултыхова.
– Правильно, Левочка, ты молодец. Делай что должно, – вступила Травина.
– И будь что будет, – вздохнул справа от Люшиной щеки Степан Никитич.
Он сидел рядом с Шатовой в торце стола. Бледный, с отстраненным лицом, потухшими, обращенными в себя глазами. Клевал салат и пил минералку.
Вновь за столом установилась тишина. Но напряжение явно спало. Все с воодушевлением продолжили трапезу. А сыщица, решившись на мягкий бри с «Пино Нуар», погрузилась не только во вкусовые оттенки деликатеса, но и в свои наблюдения.
Бултыхов. Никаких мотивов. Пытался сбежать от гнета одиночества и болезни в «Под иву». Впрочем… А месть? Перед смертью, когда нечего терять, отомстить обидчику! Что известно о связи Федотова и Бултыхова? На людях не общались. А в действительности? И доступ к наркотикам у врача может быть. Хотя… к лекарствам – да. А к героину? «Наметить беседу на завтра», – решила Люша.
Дарья и Василий. Подозревать заказчицу – идиотизм. К тому же она казалась Люше необыкновенно симпатичным человеком. А вот Говорун… Контакт с ним пока совершенно невозможен. И эта демонстративная нервозность – суть характера или знание о преступлении? Приходится и его держать под подозрением. Не отвергая, впрочем, версию о Василии как о главной жертве злого умысла неких сил, стремящихся отобрать отель у супружеской четы.
Ида Щипкова. Забитая, бессловесная, темная. На первый взгляд. Но за этой тихостью может стоять железный характер. А уж если такие люди попадают под чье-то влияние! К примеру, человека, которого они любят? Ида может быть беззаветно предана дяде. А может быть влюблена… да хоть в Василия! Или в покойного Федотова?!!
– Добрый вечер! – хрипловатый женский голос вывел сыщицу из задумчивости.
Зульфия появилась на террасе в темных очках, с гладко зачесанными волосами и в скромном, по ее меркам, льняном платье чуть выше колен. Она, конечно, не успела протрезветь до конца, но выглядела вполне свежо.
– Зуленька, вот здесь вам будет очень удобно, – вскочил навстречу гостье Василий и стал выдвигать стул в торце стола рядом с Идой и Самохиным. Место Абашевой занимала Люша, и Зуля, помедлив, прошествовала на левую сторону.
– Проснулась, а в окно льются искусительные запахи. Волчий аппетит почувствовала. Нет, вино я сегодня пить не буду, благодарю, – хмыкнула Абашева на протянутую к ее бокалу руку повара с бутылкой «Лыхны».
– Это неприлично вкусно, – выдохнула литераторша, распробовав первый кусок жаркого. – Не смейте на меня так смотреть, Степан Никитич! Будто подглядываете за интимной сценой.
– Проснулась, а в окно льются искусительные запахи. Волчий аппетит почувствовала. Нет, вино я сегодня пить не буду, благодарю, – хмыкнула Абашева на протянутую к ее бокалу руку повара с бутылкой «Лыхны».
– Это неприлично вкусно, – выдохнула литераторша, распробовав первый кусок жаркого. – Не смейте на меня так смотреть, Степан Никитич! Будто подглядываете за интимной сценой.
Абашева ела с отменным аппетитом, но и это у нее получалось стильно. И наблюдать за ней хотелось не только влюбленному Бултыхову.
Адель Вениаминовна горестно вздохнула, будто сетуя на несовершенство человеческого общежития, и сухо поинтересовалась:
– Что ваш друг? Поправляется?
Зуля беспардонно проигнорировала вопрос и, спустив на кончик носа темные очки, посмотрела внимательно на Бултыхова, который сидел на другом конце стола аккурат напротив нее.
– А что с вами случилось, товарищ подполковник? Что за трагизм в лице?
Все вдруг заговорили одновременно и нарочито беспечно. Лика Травина, повернув лицо с пронзительным взглядом к Абашевой, прошептала:
– Помолчите вы! Он серьезно, смертельно болен. И это выяснилось несколько часов назад.
– Наркотики колет от болей, – вздохнул Самохин, подливая Зуле воды.
Абашева замерла, сняла очки – она оказалась девственно умытой – и с тревогой посмотрела на Бултыхова.
Степан Никитич тяжело поднялся, буркнул что-то в адрес хозяйки и медленно пошел в дом. За ним поднялись и повар с горничной. Пора было сервировать десертный стол.
Абашева. Несмотря на кажущуюся инфернальность, она нравилась Люше. «Конечно, тут и страсти, и неумеренное самомнение, и истеричность. Но она, судя по всему, тетка искренняя. Такая не отраву будет подсовывать а, скорее, по горлу ножом полоснет в порыве гнева. А потом каяться в монастырь уйдет. Но оттуда ее выгонят за строптивость, и она закончит свои дни на Курском вокзале: замерзнет, упившись. Или, наоборот, в Ниццу укатит с подвернувшимся чинушей средней руки, каким-нибудь сыном Пролетарской».
– Ты что-то поскучнела, Юль? – наклонилась к Люше Дарья.
Шатова вздрогнула и выпустила из руки тяжелый нож, который, оказывается, сжимала, воображая «будущее» Зульфии.
– Задумалась что-то. Вернее, расфантазировалась, – улыбнулась она. – Слушай, я у вас тут жиром заплыву.
Даша рассмеялась:
– Движение – гарантия стройности. Больше прогулок, плавания, тенниса. Да и бильярд неплох.
Шатова, потупившись, процедила:
– Необходимо организовать прогулку с Ликой.
– Господа! – крикнула Орлик, хлопнув в ладоши. – Кто намеревается прогуляться после ужина? В скребл мы с Василием из-за неотложных дел сегодня сыграть не сможем, увы, Адель Вениаминовна.
Пролетарская с неудовольствием покачала головой.
– Быть может, вы, Лика, покажете окрестности моей сестре? Если, конечно, не намерены отдохнуть? – мило улыбнулась Травиной Дарья.
Но Травина заупрямилась:
– Я не планировала прогулку, Дашенька. Хочу прилечь – страшно болит голова и слабость что-то накатила. Может, Адель Вениаминовна? – Она смущенно покосилась на Пролетарскую.
– Ну нет! За день ноги и так устали, – махнула рукой вдова. – Выберу комедию на диске и посижу в холле перед телевизором. Если, конечно, кому-то не приспичит шары катать с грохотом. – Это было произнесено мученическим голоском.
На пудинге и кофе с мороженым все снова примолкли.
– А я тоже с удовольствием посмотрю какую-нибудь комедию! День выдался суматошный – вечер проведу в покое, – скорректировала свои планы сыщица, отодвигая пустую розетку. Пломбир с фруктами и кешью оказался изумительным.
«Ничего. Растормошу сначала бабку, а к Лике можно будет и попозже заглянуть. Предлог придумаю», – решила она.
Поднимаясь из-за стола, Адель Вениаминовна просеменила к Лике, что-то с улыбкой шепчущей Гулькину, и негромко произнесла:
– Ну, все в силе? Как договаривались? – и цековская вдова заговорщически подмигнула Травиной.
– Да-да, я все уже сделала. Можете убедиться, – в ответ подмигнула Лика.
«Господи помилуй, еще и тайны! Тандемы и коалиции…» – раздраженно подумала Шатова и побрела в дом.
За барной стойкой хлопотали Василий и Лева. Хозяин стоял на стуле, лицом к полкам, и наводил порядок на самом верху. Гулькин копался внизу, шурша упаковочной бумагой.
– Рюмочку мадеры «Массандра»? – скривился Говорун при виде Люши, севшей на хлипкий барный стул. – ТВОЯ сестра очень ценит, как ты помнишь.
– Здесь наши вкусы совпадают. Не откажусь! – очаровательно улыбнулась «родственница» в ответ.
Василий спрыгнул со стула, сполоснул под крохотным краником руки и взял с полки бутылку.
– Знаешь, Вася, – доверительно произнесла Люша, пригубив рюмочку и скривившись: мадера обожгла горло. Может, она и хороша, но сыщица ничего крепче сухого вина не пила – засыпала, как от анестезии: мгновенно и крепко. – Меня кое-что беспокоит.
– Неужели?! – театрально поднял брови Говорун.
Люша, сжав губы, выразительно покосилась на выход.
– Лева, закончишь тут, загляни к Дарье, помоги с отчетом.
– Почти девять! – возмутился Гулькин.
– Ну ладно, до завтра, – кивнул хозяин и вышел из-за стойки.
Он молча двинулся за Юлией в сторону калитки.
– Заарканили провожатого? – крикнула с террасы Зуля, пуская колечки дыма. Она полулежала в кресле и курила розовую сигаретку, вставленную в мундштук.
– Отдаю дань родственным связям, – вздохнул Говорун.
– Да ладно, «связи» вполне симпатичные, – хмыкнула Абашева.
Люша обворожительно улыбнулась ей, тряхнув головой, отчего концы платка взметнулись алыми крылами.
«Ну, погодите, юмористы. То-то вы запоете, когда я выведу тут всех на чистую воду», – мстительно подумала Шатова, которой требовалось сдерживать себя и наблюдать. Сдерживаться и наблюдать!
– Вы не курите? – спросил ее Василий, когда они миновали ворота и направились к реке.
– Нет, не курю, – пожала плечами Люша.
Раскаленное солнце, будто подтаивая, оседало в пену сливочных облаков. Воздух звенел от комариной суеты. Река, открывшаяся из-за деревьев стальной стрелой, доносила сюда, наверх, свежесть и запах тины. Люша поежилась. Она не любила глубины и пугающего водного простора. Хоть Москва-река и была в этих местах не слишком широка – не более пятидесяти метров, сильное течение несло ее воды в нескончаемую извилистую даль. А все, что необозримо, непредсказуемо, было Шатовой не по душе. Она предпочитала прозревать суть вещей и подвергать предметы и события предельному анализу.
– Надо было у Зули пахитоской разжиться, – подосадовал Василий. – Я бы сейчас посмолил! Хотя в жизни всего раз пять брался за сигареты.
– Как день убавляется. Девяти нет, а солнце почти село, – отозвалась Люша, будто и не слыша тирады Говоруна.
– Что вы хотите? Двадцатое июля! Двенадцатого числа «Петр и Павел час убавил». Послушайте, Юлия, давайте расшаркивания оставим и перейдем к делу, если, конечно, оно у вас есть.
Вася звонко хлопнул себя по шее, отогнав комара. Впрочем, на него немедленно налетело еще трое.
– Знаете, Василий, а вам и вправду что-то угрожает, – рубанула рукой Люша. Она подхватила с земли куцую веточку и начала отмахиваться ею от назойливой мошкары.
– Это еще почему? – зло спросил Василий.
– Да потому что вы нервничаете. О сигаретах вон думаете. Даже делая поправку на ваш темперамент, я не могу игнорировать сей непреложный факт. Вопрос! Важнейший на сегодняшний день: что вам сказали местные власти по поводу гостиничного бизнеса? Вернее, не так. Что они предложили неприемлемого для вас?
– Наш пляжик. – Василий остановился, указывая вниз, на песчаный пятачок у реки. – Со смехотворным заборчиком. Правый край, как видите, завалили малолетние аборигены.
Жиденькая сетка-рабица обозначала весьма символичные границы частного пляжа, но и с ними не намеревались мириться «местные».
– Вы тут чужой, как чужой и ваш пляжик для деревенских мальчишек с той стороны. Не страшно им, кстати, плавать сюда по такому течению?
– А бог их знает. Еще о деревенских думать. А власти? – Говорун хлопнул себя поочередно по руке и ноге. – Предупредили, что в планах района расширять дачную застройку. Рубить лес. Даже фантастический проект есть с гольф-клубом. Я спросил: может, с яхт-клубом перепутали? Для гольфа что-то многовато работы по вырубке… хм… Ничего, говорят, справимся. Вот, собственно, и все.
– Ну а что, что предложили? – Люша решила поворачивать к отелю – комары свирепствовали немилосердно.
– Да ни черта они не предложили! – Василий отмахнулся от Люши, как от очередного назойливого кровососа. Он взирал на нее с высоты своего роста, будто жираф на насекомое. Говорун и вправду несколько напоминал африканского верзилу: длинной шеей, оттопыренными ушами, круглыми глазами «со слезой». Впрочем, он не смотрелся несуразно или беспомощно. В деловитой агрессивности, скорее, угадывался некрупный хищник.