Не столь уверенная в этом, как он, отказываясь думать об этом из страха, что мужество покинет ее, она спросила:
— Где нам лучше ждать его?
— Я буду ждать его у подножия лестницы. А ты — наверху, на башне.
— Наверху... о нет!
— О да.
— Я останусь с тобой, — сказала она.
— Послушай, если Лоу просигналит нам из машины, чтобы предупредить нас, находясь здесь вдвоем, мы его не услышим. Но если ты будешь на башне...
— Забудь об этом.
— ...на смотровой площадке...
— Макс, я останусь здесь, с тобой.
— Нет, черт возьми! Нет!
Она отошла от него на шаг.
Его лицо потемнело от ярости.
— Только я разбираюсь в оружии. Если случится так, что мне надо будет стрелять, ты окажешься у меня на пути. Если мне надо будет сделать резкое движение, у меня не будет времени стоять и ждать, находишься ли ты на линии огня или нет.
— Я не безнадежная идиотка, — тихо сказала она. — Я не буду стоять у тебя на дороге.
Он посмотрел на нее и ничего не сказал.
— Ну, а если у меня будет видение, очень важное, а я буду находиться там, наверху? Как я смогу тебя предупредить, что должно случиться?
— Я буду у подножия лестницы, всего в шестидесяти футах от тебя. Если в этом будет необходимость, ты легко спустишься сюда.
— Я не знаю...
— Или делай то, что я сказал, и поднимайся на смотровую площадку, или, помоги мне Бог, я ударю тебя, легко, как только я смогу, но достаточно сильно, чтобы выкинуть тебя отсюда. Я засуну тебя в «мерседес» и брошу всю эту затею ко всем чертям.
— Ты не сделаешь этого.
— Не сделаю?
Она знала, что он не бросается пустыми угрозами.
— Я сделаю это, потому что я люблю тебя, — сказал он. — И я не хочу, чтобы тебя убили.
— А я не хочу, чтобы тебя убили, — возразила она.
— Хорошо. Тогда послушай меня. У нас останется больший шанс, что мы выживем, если ты не останешься здесь и не будешь отвлекать меня, когда начнется стрельба.
Внутри нее боролись противоположные эмоции.
— А ты убьешь его?
— Если он вынудит меня.
— Делай это, не колеблясь, — сказала она. — Не оставляй ему ни одного шанса. Он слишком умен. Стреляй в него сразу же, как только его увидишь.
— Полиция может с этим не согласиться.
— К черту полицию.
— Мэри, ты поднимешься наверх или нет? У нас уже нет времени. Или ты поднимаешься, или я вытащу тебя отсюда. Все зависит от твоего решения, но принять его ты должна очень быстро.
Частично потому, что она увидела проблеск истины в его аргументах, а частично потому, что у нее не было другого выбора, она сказала:
— Хорошо.
Они быстро подошли к лестнице. У ее подножия, положив ей руки на плечи, он поцеловал ее.
— Когда поднимешься наверх, не стой на открытом месте, разглядывая панораму. Даже в такой темноте кто-нибудь снизу сможет тебя заметить. Если убийца увидит тебя, он не пойдет сюда. Он вернется назад. Ты сказала, что рано или поздно нам придется с ним столкнуться. Так вот, раз это неизбежно, лучше покончить с этим сегодня.
— У кого будет фонарь? — спросила она.
— У тебя.
— А ты... останешься тут в темноте... один на один с ним?
— Если я зажгу фонарь, увидев его, — сказал Макс, — я превращу себя в удобную мишень. Кроме того, если он не в курсе, что я поджидаю его, он не пойдет в абсолютно темное здание и не рискнет передвигаться по нему без фонаря. И тогда я засеку его раньше по свету его фонаря.
Она снова поцеловала его и, повернувшись, побежала вверх по лестнице.
Наверху она погасила фонарь и мгновение молча стояла на сильном ветру, наблюдая за парадом яхт в заливе. Затем она, последовав совету Макса, села спиной к стене перегородки, окружавшей смотровую площадку.
Темнота. Какие-то огни. Но мало.
Опять одна. Абсолютно одна.
Нет. Не одна. Откуда пришла подобная мысль? Макс ведь был рядом.
Ветер прорвался сквозь перегородку, завывая человеческим голосом.
Она поежилась в своем замшевом пальто и пожалела, что на ней не было шерстяного свитера.
Скоро начнется дождь. Он уже чувствовался в воздухе.
Она нажала на кнопочку на своих ручных часах, и цифры загорелись в темноте кроваво-красным цветом.
Глаза.
Внезапно она вспомнила блестящие красноватые глаза, которые она видела в домике Бертона Митчелла. Она не могла вспомнить, какое лицо соответствовало этим глазам, — только глаза... и звук крыльев... и ощущение, что эти крылья покрыли ее всю... и эти глаза, дикие, нечеловеческие...
Также она вспомнила кое-что еще — негромкий голос где-то в глубине ее памяти, шепчущий, но настойчивый:
«Я демон и вампир. Мне нравится вкус крови».
Кто-то сказал ей эти слова в домике Митчелла тогда, двадцать четыре года назад.
Кто? Бертон Митчелл? А кто еще мог быть?
Хоть она и пыталась использовать свой психический талант, чтобы совместить эти живые воспоминания с ясновидением, она не могла сколь-нибудь значительно прояснить эти смутные, туманные образы, которые зловеще пульсировали в ее мозгу. Мистическое лицо разговаривавшего с ней тогда создания так и оставалось неопознанным.
Но этот внутренний голос звучал все настойчивее. Иногда он оглушал ее, заставляя ее заткнуть уши, а иногда опускался до еле различимого шепота. Слова произносились быстрее, еще быстрее, еще и еще.
«Я демон и вампир. Мне нравится вкус крови. Я демон и вампир. Мне нравится вкус крови»...
— Останови это! — приказала она себе.
Заткнув руками уши, она выбросила этот голос из головы. Когда он исчез, она облегченно вздохнула.
— Со мной все будет в порядке, — мягко, но настойчиво произнесла она. — Все будет в порядке. Никто не умрет. Все будет в порядке. Сегодня это кончится. И завтра будет все замечательно.
Постепенно черты ночи вновь стали давить на нее: ветер, холод, темнота.
Отвлекшись на воспоминания об этих блестящих глазах, она не обратила внимания, какое время показали часы, когда она нажала на кнопочку. Она нажала еще раз.
7.24.
Осталось шесть минут.
* * *Тяжелые эбонитовые облака, лениво фосфоресцирующие по краям, беззвучно плыли на восток. Небо молчало, покрыв землю тяжелым покрывалом, но вдруг оно разорвалось.
Порыв ветра поднял обрывок бумаги, который, закружившись, на несколько секунд залепил ветровое стекло «мерседеса», а затем полетел дальше.
Лоу растянулся в машине, наблюдая, как пурпурно-черные тени бегали по заведению Кимбалла. Чем дольше он наблюдал за ними, тем более реальными они казались ему в полной темноте. Он видел движение там, где его не было. Его темперамент не позволял ему сидеть на месте. У него не хватало терпения.
Он посмотрел на часы.
7.29.
Кто-то сильно три раза ударил по стеклу слева от него, в дюйме от его головы.
Он обернулся.
На него, улыбаясь, глядело знакомое лицо.
Смущенный оттого, что на его лице могло проступить выражение страха и ужаса. Лоу крикнул:
— Привет! Ты напугал меня!
Он поднял запор, открыл дверь и вышел из машины.
— Что ты здесь делаешь?
Слишком поздно он заметил огромный нож.
* * *В большинстве комнат нижнего этажа дома 440 по Оушн-Хилл-Лейн горел свет, но, когда Руди Холтсман позвонил в дверь, никто не открыл.
Патмор толкнул дверь — она была не заперта. Он открыл ее настежь. Порыв ветра ворвался в дом и смел со столика в прихожей лежавшие там еще не вскрытые письма.
Не увидев никого Патмор громко закричал:
— Пастернак?! Ты дома?
Никто не ответил.
— Может, он умер, — сказал Холтсман.
Одетый в гражданскую одежду, Патмор вытащил из кармана пальто серебряный значок полицейского и приколол его на лацкан. Вытащив револьвер из внутреннего кармана и держа его стволом, направленным в потолок, он вошел в дом.
Сзади Холтсман, прочистив горло, произнес:
— У нас нет ордера.
Патмор оглянулся на него и прорычал:
— Руди, ты, кретин, входи!
* * *Абсолютная темнота. Привкус меди. И скрученный прут внутри него.
Язык болел. Он прикусил его. И привкус меди.
Он лежал на животе. На стоянке машин. Рядом с «мерседесом». Руки разбросаны по сторонам. Голова повернута ухом к земле, будто он прислушивался к приближению врага.
Он еле-еле приоткрыл глаза. На уровне лица он увидел пару ботинок. На расстоянии дюйма. Дорогие ботинки фирмы «Гуччи». Они повернулись и пошли прочь. В сторону башни Кимбалла. Через секунду он уже потерял их из виду, но все еще слышал шаги.
Он попытался поднять голову. Не смог. Он попытался вспомнить, сколько ножевых ран в живот он получил. Три или четыре. Могло быть и хуже. Но и это было достаточно отвратительно. Он умирал. У него совсем не осталось сил. А теперь и его слабость покидала его.
— Какой я идиот?! — горько думал он. — Как я мог оказаться таким беззаботным? Чертов дурак.
Я должен был догадаться, кто — убийца. Должен был догадаться в тот момент, когда спиритическая доска дала ответ, что следующей жертвой будет королева парада. Она была одной из его бывших подружек. Он всегда менял подружек через несколько месяцев. Значит, теперь он собрался убить одну из своих подружек. Вероятно, остальных он уже убил. Почему? Неважно, почему. Должен был догадаться".
У него появилось ощущение, что тысячи насекомых ползают по нему, залезая к нему во внутренности.
Он закрыл глаза и подумал: "Я не хочу умирать. Я не хочу!".
И затем: «Ты — дурак! Думаешь, у тебя есть шанс?»
Привкус меди. Абсолютная темнота.
Это не выглядело плохо.
Скорее, даже привлекательно.
Он провалился в приглашающую темноту. Он тонул все глубже и глубже, прочь от боли, прочь от всего.
* * *Заинтригованный, Джон Патмор полистал записную книжку, которая лежала на спиритической доске на столе в гостиной. Ее странички были заполнены аккуратным женским почерком, который, по его предположению, принадлежал Мэри Берген.
Он прочитал, что она записывала там вопросы и ответы, связанные с делом, по которому она к нему приходила. На первом листе записной книжки, однако, через всю страницу, зловеще выделялась надпись:
«Мэри! Спасайся! Беги!»
То же послание было написано в центре листа и на следующей странице.
Под третьим предупреждением располагался ряд вопросов и ответов:
Когда я писала эти предупреждения?
Не знаю.
Что я хотела ими сказать?
Не знаю.
Кого я боюсь?
Не знаю, не знаю, не знаю.
Я схожу с ума?
Может быть.
Куда я качусь?
Куда-то.
Странно.
Это заставило его нервничать.
На другом конце спиритической доски он заметил лежавшие доску для записей и карандаш.
И-з-н-а-ш-е-г-о-п-р-о-ш-л-о-г-о
Из нашего прошлого
К-р-а-с-и-в-ы-й
Красивый
К-р-а-с-и-в-ы-й-в-о-з-д-у-х
Красивый воздух
Он бросил взгляд на спиритическую доску, треугольный указатель, а затем на доску для записей. Он вспомнил, как устраивал спиритические сеансы с матерью, когда был еще мальчиком. Он стал читать строчку за строчкой.
Когда он закончил чтение, то подумал, что внешность Эрики Ларссон очень подходит под то, что предсказала Мэри Берген.
С неохотой он признался себе, что, возможно, ее ясновидение вовсе не было таким уж дерьмовым.
— Холтсман!
Руди Холтсман показался из дальнего угла дома.
— Там никого.
— Макс Берген собирается убить королеву парада.
Моргнув от удивления, Холтсман сказал:
— Что? Дженни Каннинг?
— Похоже, Мэри Берген не осознает, что ее муж и есть тот человек, кого она преследует.
Он взглянул на часы.
— Мы можем приехать слишком поздно.
Он, пробежав через гостиную и прихожую, выскочил на улицу.
* * *Мэри Санзини.
Непроизвольно это имя пришло на ум Мэри.
Мэри Санзини.
Мэри Санзини была одной из медсестер, убитых в Анахейме — внезапно она вспомнила ее имя. Мэри знала его, но никак не могла вспомнить, откуда. Мэри. Мэри Санзини. Это тревожило ее.
Она закрыла глаза, пытаясь увидеть лицо женщины, но оно расплывалось.
Она нажала кнопочку на часах.
7.33.
Никакого сигнала от Лоу.
Не будет ли сегодняшний вечер еще одной бесполезной охотой?
* * *Стоя в абсолютной темноте, Макс подумал, что стоит, как в гробу. Но тут он услышал, как заскрипела на заржавевших петлях дверь в кофейню, и его клаустрофобия сменилась самым элементарным страхом. Он тихо отступил из арочного проема в аркаду, держа пистолет в правой руке.
В сотне футов от него человек с фонариком вышел из коридора, который вел в ресторан и сувенирные лавки. Луч его фонарика был направлен перед ним в пол, а позади этого луча света сам он оставался в темноте.
«Должно быть, он не проходил через стоянку для машин, — подумал Макс. — Лоу не подавал сигнала. Должно быть, он пробрался между двумя зданиями, что подальше к северу от порта, а потом спустился вниз по набережной».
Макс решил выждать, пока их будут разделять только пятнадцать футов, прежде чем приказать убийце остановиться. На расстоянии пятнадцати футов он будет в безопасности, и у него останется свобода для маневра. «А поскольку он будет в пятидесяти футах от коридора, — подумал Макс, — у меня останется достаточно времени, чтобы всадить несколько добрых пуль, если этот мерзавец попытается скрыться из виду».
Теперь семьдесят футов.
Шестьдесят.
Пятьдесят!
Первым заговорил убийца, хриплым голосом, почти шепотом:
— Макс?
Пораженный тем, что его назвали по имени, Макс отступил назад, в темноту, и спросил:
— Кто там?
Мужчина продолжал приближаться, скрываясь за лучиком света.
Сорок футов.
— Кто там? — потребовал ответа Макс.
И вновь громкий шепот:
— Это я. Лоу.
Тридцать футов.
Макс опустил пистолет.
— Лоу, ради Бога, еще только несколькими минутами больше половины восьмого. Мы еще не можем позволить себе успокоиться!
Лоу ответил все еще шепотом:
— Беда!
Двадцать футов.
Вдруг Макс понял, что это был не Лоу Пастернак.
Убийца, подняв фонарик на уровень лица Макса, ослепил его на какой-то момент.
И, хотя какое-то время Макс ничего не видел, он поднял пистолет и нажал на спусковой крючок. Раз. Второй раз. Выстрелы отдавались подобно орудийным залпам в огромном помещении с высокими потолками.
Одновременно с выстрелами, а, может, и на долю секунды опережая их, луч света метнулся вверх, еще вверх, в сторону, направо.
«Я попал в него», — подумал Макс.
Но раньше, чем он успел довести свою мысль до конца, нож вонзился в него, возникнув из темноты и войдя в него словно острозаточенная лопатка, огромная, раздирающая все внутри, так жестоко раздирающая, что он выронил пистолет. Он почувствовал такую боль, какой никогда еще не испытывал. Он понял, что убийца бросил фонарик в сторону, чтобы ввести его в заблуждение, на самом деле он вовсе не был задет выстрелами. Нож был выдернут из него, а затем всажен с еще большей силой, глубоко в живот. Он подумал о Мэри, о своей любви к Мэри, о том, как он подвел Мэри, схватил в темноте убийцу за голову и выдрал у него клок коротких волос, но тут руки его разжались. Он чувствовал боль, отличную от всех других. Он проклинал и того, кто остался караулить в машине, и себя за то, что поддался на этот трюк с фонариком в десяти футах, просто отброшенным в сторону. Нож опять был вытащен из него. Он попытался схватить державшую его руку, но не смог, и лезвие ножа вонзилось в него в третий раз, вызвав невыносимую боль, от которой он пошатнулся и упал на спину. Убийца, навалившись на него, вновь вонзил нож, на этот раз выше, прямо в грудь. Тут он понял, что единственный шанс остаться в живых — это разыграть мертвого. Он понял, что только так можно выжить. Убийца навис над ним. Он слышал его учащенное дыхание, но лежал абсолютно недвижно. Убийца сходил за фонариком, вернулся, постоял над ним, осветив его фонариком, и пнул ногой по ребрам. Ему хотелось закричать, но он не закричал, не пошевельнулся, не позволил себе дышать. Тогда убийца повернулся и направился в сторону арки. Послышались шаги на лестнице, которая вела на башню. Услышав звук этих шагов, он почувствовал себя бесполезным дураком.
И он знал, что не в состоянии будет взяться за пистолет, подняться по этой лестнице и спасти Мэри, потому что так бывает только в кино. Боль пульсировала в нем, он растекался по полу, как раздавленный помидор, но он сказал себе, что должен попытаться помочь ей и что он не умрет, не умрет, не умрет, несмотря на то, что именно это с ним, кажется, и происходило.
Она поднялась, когда раздались выстрелы. Подойдя к верхнему пролету лестницы, она услышала шаги.
— Макс?
Никакого ответа.
— Макс?
Только звук поднимающихся вверх шагов.
Попятившись от лестницы, она задом уперлась в низкую стену перегородки.
Ух-а-ух-а-ух-а-ух-а-...
Мэри Санзини.
Она увидела лицо Мэри — она была с ней знакома.
Рейчел Дрейк. И Рейчел она знала тоже.
Эрика Ларссон. Это было имя яркой блондинки — очень тонкой, просто воздушной женщины, которая явилась ей в видении в зеркале в доме Лоу.
Мэри знала их всех, но загнала это знание в свое подсознание. Если она хочет добиться ответа, то ответ был там. Он ждал. Но она все еще не хотела посмотреть правде в глаза. Не могла встретиться с ней.
Она напомнила себе о том, что решила найти собственные силы, собственные решения в своей жизни. И уже отступила? Но она не может отступить. Хотя она уже готова была поддаться слабости вернуться в зависимость от прошлого, только бы иметь шанс выбраться отсюда.
Со стороны лестницы шаги медленно поднимались вверх.
— Нет, — промолвила она в отчаянии, прижавшись еще плотнее к стенке. Не отрываясь, она смотрела на выход с лестницы.
— Я не хочу знать, — ее голос дрожал на высокой ноте. — О Боже! Нет! Пожалуйста!
Молния метнулась по небу, быстрая и ослепительная. Раздался раскат грома. Наконец гроза прорвалась: первые капли дождя упали на землю, затем внезапный ливень покрыл землю сплошным покрывалом воды.
Ветер забивал дождь под навес крыши. Крупные капли дождя колотили по ее спине, прикрытой замшевым пальто, и намочили ее длинные черные волосы. Но она не обращала внимание на то, что может промокнуть. Единственное, что волновало ее сейчас, было прошлое, потому что оно продолжало возвращаться к ней помимо ее воли.